В чужих глазах.

Глория Ориджи*

В чужих глазах[1]

Об эпистемологии репутаций

Но когда г-н Вентейль думал, как они с дочерью выглядят в глазах других людей, во что превратилась их репутация, когда он пытался представить себе, какое место отводит им людское мнение, тут он становился на точку зрения общества и представлял себе все именно так, как подобало жителю Комбре, то есть видел себя и дочку среди самых последних подонков общества <…> Может, такие слухи и не возникают на пустом месте, но все равно, это просто мнение чужих людей.

Марсель Пруст[2]

Рассмотрим следующую социальную ситуацию. Я вхожу в зал, где происходит конференция, в которой я принимаю участие, во время кофе-брейка. Конференция эта посвящена предмету для меня новому; я в этой отрасли науки не инсайдер и мало кого знаю из присутствующих. Я пытаюсь понять, с кем интересно пообщаться, а от кого нужно держаться подальше, и кто здесь главный авторитет. У всех участников на груди есть бейджи с именами, учеными званиями — доктор или профессор — и названия того научного учреждения, которое они представляют. Я могу попытаться прочесть, что написано на этих бейджах, и оценить академический статус каждого по тому заведению, где он служит, или по его имени, если я когда-нибудь его слышала. С другой стороны, я могу ориентироваться на социальные критерии, судить о людях по тому, как они себя ведут, как представляются, наконец, по их возрасту. Но больше всего информации я извлеку из их отношений между собой. Кто играет в разговорах центральную роль? Кто вовсе не принимает в них участия? Одним все смотрят в рот, а другие терпеливо дожидаются своей очереди, чтобы сказать хоть несколько слов. Говорят, что социальное различие между человеком с именем и человеком, никому не известным, определяется следующим образом: если первый рассказывает анекдот, ответом служит громкий смех, а если второй — смущенное молчание. Среди тех, кто задает тон в беседах, может найтись профессор, который в какой-то момент предложит своим поклонникам выслушать юного коллегу: тогда фанаты обратят взоры на «новобранца», лучи профессорской славы озарят его, и репутация, словно некая невидимая жидкость, начнет перетекать от одного к другому. Короче говоря, все эти социальные признаки позволят мне быстро начертить в уме нечто вроде карты того социального пространства, в которое я попала, с его возвышенностями и впадинами, и разметить ее в соответствии с новой информацией, которую я узнала. Если конференция окажется полезной для меня, в памяти я сохраню прежде всего четкую ассоциацию между определенным числом новых для меня идей и социальной конфигурацией эпистемических авторитетов, которую я смогла вычислить благодаря определенному числу весьма разнородных признаков. Самые информативные из них — это отношение инсайдеров к тому или иному участнику; оно мгновенно позволяет мне оценить, кто чего стоит.

Всякая социальная интеракция включает в себя стадию взаимной оценки, вынесения суждений о нас на основе нашего поведения, создание нашего образа в чужих глазах. А раз так, всякая социальная интеракция предполагает некоторый контроль со стороны носителя этого образа, приспособление к реакции других, осознание того, «каким, по-моему, меня видят окружающие»^[3]. Как писал Юм, мы научаемся оценивать наше поведение в зависимости от его влияния на социальный мир и делаем это таким же образом, каким обнаруживаем, что у нас плохо пахнет изо рта: реакции нам подобных играют роль зеркала и открывают нам такие наши свойства, которые мы самостоятельно обнаружить не способны^[4]. Эта оценочная составляющая социальной интеракции, это порождение мнений одного о другом и называется репутацией.

Слово «репутация» происходит от латинского puto: считать, рассматривать, оценивать; приставка re, указывающая на повторяемость действия, показывает, что речь идет об оценке значимости одного агента целым рядом других, которая основывается на прошлых интеракциях и порождает ожидания в отношении интеракций будущих. Суждение других о нас, социальная оценка, предметом которой мы становимся постоянно, — это своего рода этикетка, сопровождающая нас в нашей социальной жизни, укрепляющая нашу идентичность и облегчающая или затрудняющая наши взаимодействия с другими людьми в будущем. Как справедливо заметил Марсель Пруст, репутация, даже если она соответствует действительности, всегда «основана на суждениях других людей».

Итак, репутация — это скорее плод интеракции между агентами, чем индивидуальное свойство того или другого агента. Мы можем обладать репутацией, можем ее завоевать или потерять, но она представляет собой не принадлежность индивида, а отношение между разными индивидами. Каждый человек заинтересован в том, чтобы формировать и поддерживать собственную хорошую репутацию, но в то же самое время другие люди заинтересованы в том, чтобы установить, на чем эта репутация основана^[5].

Репутация — это информационная ценность наших действий, след, который неизбежно оставляет наше поведение в умах других людей всякий раз, когда мы вступаем в интеракцию с социальным миром, и от которого зависят их действия по отношению к нам. Если интеракции повторяются, мнения окружающих о нас накапливаются и порой конвенционализируются и превращаются в «печати одобрения»^[6] или неодобрения — своего рода социальные стигматы^[7], которые помогают без лишних слов давать оценку, относить к определенным категориям, устанавливать, кто есть кто и чем занимается в обществе. Репутация — механизм, лежащий в основе «мира мнений (cite de l'opinion)»^[8], той формы социального признания, которая возникает благодаря суждениям, мнениям, признанию атрибутов и признаков, превращающих индивидов в представителей определенной человеческой разновидности:

«В мире мнений великими признают тех, кого принято считать великими по причине уважения к ним окружающих; такие мнения — условные знаки, позволяющие сопоставлять значимость отдельных личностей и определять их ценность»^[9].

Примерно ту же роль мнения окружающих в образовании «печатей одобрения» имеет в виду Гоббс, когда пишет о чести:

«Мы определяем цену человека по тем знакам чести или бесчестия, какими его награждают окружающие»^[10].

Итак, репутации приобретаются или теряются вследствие социальной интеракции, в ходе которой наше поведение изменяет восприятие нас окружающими. Суждения других транслируют нам наш собственный образ, который мы вольны принимать или не принимать, в котором мы можем узнавать или не узнавать себя. Я говорю об этом, чтобы подчеркнуть информационную составляющую тех социальных отношений, каким посвящена моя статья: наша репутация — это не что иное, как информационный след наших действий, и создается она нашим поведением, причем помимо нашей воли, то есть независимо от того, о каком социальном признании мечтаем мы сами. Затем вступают в действие такие механизмы, как гегелевская потребность в признании, желание славы или стремление завоевать симпатию окружающих, — все это определяет способы нашего контроля за своим поведением; ведь мы надеемся приобрести социальные достоинства, которые позволят нам выглядеть в глазах других людей именно так, как нам бы хотелось выглядеть. Репутация — не более чем социальный скелет, в котором эти желания могут найти опору: она — нечто вроде когнитивного отпечатка, уже наличествующего в уме окружающих, информационный осадок, который наши поступки и слова оставляют в суждениях других людей. В этом смысле она представляет собой более фундаментальный механизм социальной медиации, чем признание: даже когда мы отказываем кому-либо в признании, когда мы, как говорится, в упор не видим человека, мы делаем это на основе ценностного суждения, которое уже вынесли исходя из оценки существования его или ему подобных и которое уже занимает определенное место в нашей системе мнений^[11].

Изучением репутаций занимались в основном экономисты, в частности специалисты по теории торговых трансакций. Социологи и философы до сих пор пренебрегали этим понятием, хотя оно играет основополагающую роль в объяснении нашего социального и морального поведения; это особенно странно, если учесть большой успех, какой имели в философской и социологической литературе последних пятнадцати-двадцати пяти лет понятия, родственные репутации, — такие как «признание» или «социальный капитал»^[12].

В экономике репутацию можно определить как надежность агента, которую его потенциальные партнеры по сделке определяют на основе его прежних действий. Склонность агента сотрудничать с другим агентом зависит от информации, полученной первым о репутации второго на основе его прежнего поведения. Понятно, что участники повторяющихся торговых трансакций заинтересованы в том, чтобы иметь «хорошую» репутацию, ибо это увеличивает их шансы на заключение удачных сделок. Поэтому экономисты стремятся в первую очередь понять экономические мотивации (рациональные и корыстные), которые заставляют агентов приобретать и поддерживать свою репутацию. Говоря очень грубо, исследования экономистов в этой области можно разделить на два основных течения: сторонники первого видят в репутации понятие по преимуществу экономическое, объяснимое рациональными побуждениями homo economicus, который из эгоизма стремится к наибольшей выгоде в своих интеракциях с торговыми партнерами; сторонники второго пытаются объяснить заботу людей о собственной репутации не только экономическими мотивациями, но также и заботой о своем «социальном капитале» или жаждой признания и одобрения.

Точкой отсчета для всех размышлений о роли репутации в торговых сделках остаются труды Адама Смита, который, впрочем, не дает репутации однозначного определения. В «Теории нравственных чувств» он пишет о репутации как самоцели; человеческие существа заботятся о своей репутации просто потому, что ими движет глубинная эмоциональная потребность в одобрении:

«Природа, создавая человека для общественной жизни, одарила его желанием нравиться ближним и опасением оскорбить их. Она побуждает его радоваться их расположению или страдать от их неприязни. Она устроила человека таким образом, чтобы одобрение прочих людей само по себе было для него приятно и лестно, а неодобрение их неприятно и оскорбительно»^[13].

Однако в других главах того же сочинения, так же как и в своих «Чтениях», Адам Смит объясняет возникновение репутаций иначе, прибегая к понятию выгодного сотрудничества:

«Успех людей, принадлежащих к этим слоям, почти всегда зависит от мнения и расположения равных с ними, от окружающих их людей, и они редко заслуживают его, если поведение их не отличается известной долей благоразумия: древняя поговорка, что честность есть лучшая политика, почти всегда оказывается справедливой»^[14].

Таким образом, Смит различает два механизма образования репутаций: один, основанный на эгоистическом интересе, который пробуждается в ходе повторяющихся интеракций, и другой, психологический, основанный на потребности в одобрении.

Эта восходящая к Смиту двойственность присутствует во всей экономической литературе и, в частности, в спорах о причинах, побуждающих участников торговых трансакций заботиться о своей репутации.

Согласно теории рационального выбора в ходе повторяющихся сделок репутация возникает сама собой и помечает действия каждого агента. В рамках этой же теории важным оказывается выяснить, какие сигналы необходимо транслировать накануне всякой интеракции (будь то сотрудничество или соревнование), дабы оповестить о своей нынешней репутации и обеспечить себе выгоды в будущем. Агент может попытаться подавать сигналы, с тем чтобы завоевать себе определенный статус, вызвать доверие к своим обещаниям или угрозам. Такой сигнал может стоить весьма дорого; например, объявив голодовку, некто может вызвать доверие к своей политической позиции и, следовательно, создать себе репутацию человека, глубоко ангажированного. Изучение воздействия сигналов, призванных внушать доверие в конфликтных ситуациях, помогает глубже понять такие различные виды интеракций, как международные отношения или этология животных^[15].

Все эти подходы — упомянутые здесь кратко и без претензий на то, чтобы исчерпать тему, — служат объяснению стратегий, с помощью которых репутации создаются и поддерживаются их носителями, а именно: какие мотивы побуждают нас обзаводиться хорошей — или плохой — репутацией? Насколько выгодно и насколько трудоемко ее поддерживать? Чем грозит ее потеря? Возможно ли выйти за пределы экономических мотиваций и объяснить заботу о собственной репутации — иными словами, о том, как мы выглядим в чужих глазах, — не только экономическими причинами, но также заинтересованностью в собственном социальном или эмоциональном комфорте?

Что касается меня, то я в этой статье хотела бы присмотреться к другой стороне вопроса и попытаться понять те причины, которые побуждают нас создавать и оценивать репутации других людей: ведь наши причины поддерживать собственную хорошую репутацию связаны с теми мотивами, которые побуждают окружающих, оценивающих нас, награждать нас той или иной репутацией. Но почему, собственно, мы так заинтересованы в том, чтобы оценивать других? В каких обстоятельствах репутация становится существенным элементом для понимания других людей и окружающего мира?

В современной социологии оценка репутации считается действенным средством для установления идентичности социальных агентов. Иначе говоря, репутация является одним из наиболее простых и надежных способов обрисовать социальное пространство и начертить карту социальных ролей, характеров, человеческих типов^[16], которая помогает нам избирать верный путь в интеракциях с другими людьми.

Существует довольно обширная литература по экономике, посвященная тому, насколько потребитель заинтересован в получении информации перед приобретением товара: работы, в которых критикуется неоклассическая теория цен (как функции спроса и предложения), раскрываются последствия информационной асимметрии в рыночной сфере. Доказано, что неуверенность в качестве товара приводит к саморазрушению рынка^[17]. Следовательно, когда речь идет о рынке товаров неопределенного качества, потребитель нуждается в репутационных гарантиях. Такими гарантиями становятся многочисленные «печати одобрения»: бренды, сертификаты, мнения экспертов, справочники и гиды; все они представляют собой «инструменты оценки»^[18] и служат основными репутационными механизмами, необходимыми для функционирования рынка. Рационально мыслящему экономическому агенту приходится, выбирая стратегию действия, использовать эти инструменты, призванные уменьшать когнитивный дефицит, характеризующий его положение на рынке.

Итак, с точки зрения оценщика, того, кто наделяет репутацией, репутация эта имеет информационную ценность: она помогает ориентироваться в безличном наборе товаров, идей и личностей, составлять суждения об их значимости. В настоящей статье я хотела бы наметить основные направления эпистемологии репутации исходя именно из этой информационной составляющей.

Идея, которую я отстаиваю, заключается в следующем: репутация — одна из основ эпистемологии; она сохраняет свою когнитивную роль вне зависимости от социальных факторов, которые, как утверждается во многих работах по социальной эпистемологии и социологии науки, являются «внешними» по отношению к самим эпистемическим процессам и зависят от историко-социальных сил, определяющих ту или иную парадигму познания^[19]. Репутация — это рациональный критерий извлечения информации из любого корпуса знаний, научного или иного.

Наличие репутационных механизмов это предварительное условие всякого получения информации; взаимодействие с внешним миром на манер Робинзона Крузо, с которым привыкла иметь дело традиционная эпистемология, — не более чем крайний случай, малоправдоподобная ситуация, когда субъект вступает в контакт с реальностью, которая не оценена предварительно другими людьми, не прошла через фильтры их восприятия; на самом же деле мы получаем существенную информацию о том или ином корпусе знаний только после того, как составляем представление о сложном переплетении чужих суждений и оценок. Без этих фильтров, без этих уже существующих оценок, придающих всякой области знаний определенную форму, мы бы постоянно оказывались в прискорбном положении Бувара и Пекюше, героев романа Гюстава Флобера, которые узнают тем меньше, чем более страстно желают узнать все на свете, и, разочарованные своими интеллектуальными неудачами, возвращаются к прежней роли переписчиков, которую оставили ради того, чтобы насладиться плодами культуры.

Вопрос о роли таких косвенных критериев, как интеллектуальная репутация, системы оценки, фильтрации и отбора информации, находится в самом центре современной эпистемологии: в обществе с сильной информационной плотностью проблема легитимности источников информации и «разделения когнитивного труда» (иначе говоря, выяснения, «кто что знает») соотносится с организацией и репутацией социальных структур, которые участвуют в процессе производства и распространения информации. Таким образом, традиционная эпистемологическая проблема достоверности и доказательности наших верований не может быть решена, если не принять во внимание нашу эпистемическую зависимость от социальных и культурных структур, управляющих распространением информации. В этом контексте принципы эпистемологического реализма, которые я отстаиваю, сводятся к утверждению, что даже в тех случаях, когда эпистемологическая зависимость неизбежна, можно выделить критерии «хорошего или дурного распространения» информации, которые позволят нам оценить эпистемическое качество приобретенного знания. Таким образом, эпистемическая зависимость основывается на рациональных практиках отбора информации, которые неразрывно связаны с социальным аспектом познания и позволяют перейти от оценки репутации к признанию авторитета собеседника в данном контексте и к выбору для себя наилучшей эпистемической позиции. Эти социальные аспекты приобретения знаний внутренне эпистемологичны. Не существует такого идеального знания, которое было бы свободно от этого погружения в культурную и социальную историю, включающую в себя чужие оценки: всякое знание доходит до нас в форме традиции, структурированной целым рядом репутационных инструментов, более или менее функциональных, более или менее эффективных, с помощью которых мы пытаемся толковать индикаторы самого разнообразного свойства. Без влияния чужих суждений на корпус познаний этот корпус оставался бы немым, не поддающимся расшифровке. Компетентный эпистемический субъект способен при поиске информации принимать в расчет эти индикаторы. Иными словами, мы не познаем мир ради того, чтобы его оценить: мы оцениваем его ради того, чтобы познать.

Таким образом, эпистемология репутации ставит своей целью подробное исследование особенностей различных репутационных механизмов, вступающих в действие в процессе приобретения знаний. Она носит разом и описательный, и нормативный (или по крайней мере контролирующий) характер: с одной стороны, стремится описать свойства, возможности и культурную историю репутационных механизмов, помогающих нам ориентироваться при поиске информации, а с другой — напомнить нам об их неполной достоверности, об исторических и институциональных случайностях, которые способствовали их становлению, о формах их взаимодействия с когнитивными механизмами, которые влияют на наши умозаключения, когда мы пытаемся получить информацию с чужой помощью.

Эпистемология репутации может также иметь некоторые прогностические функции: хотя мы живем в обществе, где количество доступной информации и объем знаний постоянно возрастают, трудно, мне кажется, согласиться с нередко декларируемым пессимистическим тезисом о том, что из-за чрезмерного дробления и специализации знаний всякое познание скоро сделается невозможным. Ведь параллельно со специализацией происходит постоянная трансформация структур оценки, репутационных механизмов, которые помогают нам «прокладывать путь» в различных сферах познания. Исходя из этого тезиса можно предложить следующий эпистемологический прогноз: чем меньше мы уверены в качестве информации, касающейся той или иной области знания, тем больше значат для нас при изучении этой области знания репутационные факторы. Для аутсайдеров и неофитов эти факторы играют роль гораздо более важную, нежели для инсайдеров.

Прогноз этот подтверждается различными работами, посвященными оценке интердисциплинарных исследований, в ходе которых между участниками наблюдается сильная эпистемическая асимметрия^[20]. Таковы недавние работы Мишель Ламон, посвященные становлению блестящих репутаций в гуманитарных науках. Ее анализ интердисциплинарных групп экспертов по гуманитарным наукам показывает, среди прочего, что чем меньше эти эксперты разбираются в какой-либо области науки, тем больше они склонны судить об ученых, которые в этой области работают, по их репутациям^[21].

Таким образом, накопление знаний в обществе приводит не к осложнению процесса познания, но к более интенсивному использованию для извлечения информации такого инструмента, как репутация.

Для иллюстрации своей мысли я предложу несколько примеров функционирования репутационных механизмов в различных областях и подчеркну, чем они различаются и чем дополняют друг друга. Скорость трансформации этих механизмов в той или иной сфере зависит от социального и институционального давления, которое на них оказывается (например, система, с помощью которой подтверждается правильность названия марочных вин, развивается в одном темпе, а система, с помощью которой выявляется посещаемость кинофильмов в течение недели, — в другом). Различна также их надежность (можно утверждать, что механизм, благодаря которому дантист, рекомендованный «хорошим» нотариусом, считается «хорошим» дантистом, менее надежен, чем индекс цитирования, помогающий отличить хорошего ученого от посредственного). Эвристические и когнитивные механизмы, влияющие на наши оценки, весьма многообразны. Но компетентным эпистемическим субъектом может стать только тот, кто овладеет этими механизмами и научится отличать хорошие репутации от плохих.

В чужих устах: сети ссылок

В детской сказке Джанни Родари «Жил-был дважды барон Ламберто» один очень старый барон живет на острове Сан-Джулио посреди маленького озера Орта со своим дворецким Ансельмо и шестью слугами, единственная задача которых — постоянно повторять его имя ради того, чтобы поддерживать в нем жизнь. С каждым днем барон становится все моложе. Его племянник Оттавио, который хочет наконец избавиться от дядюшки и завладеть его наследством, дает шести слугам снотворное, чтобы они перестали повторять имя барона. Слуги засыпают, наступает тишина, и барон умирает.

Итак, жизнь теплилась в бароне до тех пор, пока он слышал, как без конца повторяют его имя; богатство, власть, любовь ближних — ничто не было способно продлить его существование; это могла сделать только слава, только звук его имени, слетающий с чужих уст. Можно сказать, что барон Ламберто питался репутацией.

Оценки по числу упоминаний — один из основных репутационных механизмов, имеющих эпистемическую ценность; мы доверяем репутации тех, о ком больше всего говорят, кого чаще других упоминают и цитируют. При нынешней организации науки выжить может только тот, кто умеет поставить себе на службу этот упоминательный механизм; выживают те, чье имя чаще всего произносят. Для оценки научной репутации используются термины престиж и влияние. Престиж исследователя зависит от журналов и серий, в которых он публикуется (а престиж этих журналов и серий зависит от числа ссылок на эти журналы и серии в других журналах и сериях), а его влияние — от коэффициента цитирования его статей в других научных статьях. Если коллега высоко оценил вашу статью, он сошлется на нее в своей статье и тем самым повысит репутацию вашей работы. Информационный портал ISI Web of Knowledge, куда сегодня входят индекс научного цитирования (SCI — Science Citation Index), индекс цитирования в области социальных наук (SSCI — Social Science Citation Index) и индекс цитирования в области искусства и гуманитарных наук (A&HCI — Arts&Humanities Citation Index), — мощное наукометрическое орудие, позволяющее связать между собой в рамках одной системы гигантское количество научных публикаций. SCI, созданный в 1958 году, со временем стал считаться образцовым средством для объективной оценки репутации исследователей; влияние той или иной статьи здесь измеряется числом ссылок на нее. Для каждой научной статьи, опубликованной в одном из «престижных» или «представительных» журналов (их список отобран заранее), SCI указывает, сколько раз на нее сослались в других статьях. Этот способ измерения научного влияния признается более «объективным», чем другие: когда возникают конфликтные ситуации в связи с приемом на работу или повышением в должности, обращаются к SCI, чтобы «объективно» определить, у кого из кандидатов репутация лучше^[22]. В некоторых обстоятельствах ссылки оказываются более весомыми, чем уважение коллег: они считаются более надежным свидетельством, потому что этот инструмент можно приложить и к аутсайдерам данной научной дисциплины. Именно к нему прибегают комитеты экспертов, не знающие автора лично и судящие о нем «на расстоянии». Подсчет ссылок — это способ создать репутацию исследователя. Впрочем, этот вид объективного подсчета нередко оценивают скептически, особенно когда речь идет о социальных науках; ведь существование орудия, которое позволяет сравнить влияние одних с влиянием других, оказывает давление на исследователей и изменяет их поведение: «погоня за ссылками» приводит порой к злоупотреблению ссылками на самого себя, к постановке под одной статьей нескольких подписей и к прочим хитростям, на которые идут исследователи ради того, чтобы улучшить свое положение в SCI^[23].

Использование этого инструмента создает также сетевые эффекты. Бесспорно, самый известный из них — это эффект Матфея; такое неофициальное название дал ему Роберт Мертон в своей статье по социологии науки; наукометрия доказала впоследствии, что эффект этот очень значителен. Мертон процитировал Евангелие от Матфея: «Кто имеет, тому дано будет и приумножится; а кто не имеет, у того отнимется и то, что имеет» (13:12)^[24]. Он истолковал это следующим образом: вероятность, что статья, уже несколько раз процитированная, будет процитирована еще раз, гораздо выше, чем вероятность цитирования статьи, на которую еще никто не разу не ссылался. Подобные сетевые эффекты — часть интересующего нас репутационного механизма: сети ссылок — это так называемые «аристократические» сети, где rich gets richer (богатый становится еще богаче), где тот, кто приходит первым, забирает все.

Впрочем, это обстоятельство не мешает описанной системе считаться объективной. В своем исследовании форм академической власти во Франции Пьер Бурдье для построения выборки французских университетских ученых использует в качестве объективного показателя научного престижа наличие коэффициента цитирования в SCI выше 5^[25].

Между тем объективность этого инструмента все-таки не бесспорна: во-первых, он был придуман в конце 1950-х годов Юджином Гарфилдом как коммерческое орудие и продан университетам в качестве платной системы (в настоящее время он принадлежит промышленной группе Томсона). Эффект «замкнутого круга», взаимозависимости между практикой цитирования и уже процитированными статьями стал особенно очевиден, когда SCI сделался интернет-ресурсом. Не одно исследование было посвящено выяснению тех критериев, по каким SCI отбирает журналы, однако ясности все равно не прибавилось. Например, основной критерий, по которому собственно и определяется статус академического журнала, — тот факт, что в нем печатаются только те статьи, которые были предварительно отрецензированы научными экспертами (peer-review), — соблюдается далеко не всегда: и SSCI, и AHCI включают в список журналов, с которыми работают, New York Review of Books и New Republic, а между тем ни тот ни другой журнал к предварительному рецензированию статей не прибегает^[26]. Когда же операторам SCI задают вопрос о причине подобного отступления от правила, они ссылаются на такие критерии, как очевидный престиж или бесспорное влияние: «Всем известно, что в области гуманитарных и социальных наук эти журналы очень влиятельны». Отбор других журналов совершается на основании целого ряда критериев, из которых один носит несомненно автореферентный характер, поскольку исходит из числа ссылок на данный журнал. Однако все эти изъяны, связанные с теми историческими условиями, в которых система проходила институционализацию, не помешали ей утвердить себя в качестве могущественного репутационного механизма, оказывающего немалое влияние на научные исследования. Система эта сохраняет силу благодаря своей эпистемиче-ской роли: она одна способна очертить путь исследователя начиная с 1960-х годов. Более молодые индексы цитирования, например Google Scholar, в данный момент еще не обладают подобным историческим багажом.

Весомость чужого мнения: кто на кого оглядывается

Еще одна разновидность репутационных систем, основанных на весомости чужого мнения и оказывающих все большее влияние на нашу когнитивную практику, это поисковые системы. PageRank, иначе говоря алгоритм, лежащий в основе самой популярной в мире поисковой системы Google, выдает ответ исходя из структуры связей между веб-страницами: чем больше ссылок на веб-страницу дают другие веб-страницы, тем более высокое место занимает она в иерархии результатов. Структура ссылок на веб-страницы содержит огромное количество информации о познаниях пользователей интернета. Выявление этой имплицитной информации благодаря связям между веб-страницами — один из самых значительных результатов исследований в области информатики за последние годы^[27].

Структура связей между страницами — продукт индивидуальных суждений, присущих создателям этих веб-страниц, — интерпретируется алгоритмом поиска как иерархия ценностей: каждая ссылка страницы А на страницу Б — это голос, поданный страницей А за страницу Б. Иерархия же результатов в свою очередь окажет влияние на выбор пользователей. Но не всякий голос имеет одинаковый вес: ссылки, сделанные на странице, которая уже обладает авторитетом, быстрее поднимаются наверх по иерархической лестнице, чем ссылки, сделанные на страницах без авторитета. Если я, Глория Ориджи, сошлюсь на страницу философского факультета Гарвардского университета, моя ссылка будет иметь гораздо меньший вес, чем ссылка философского факультета Гарвардского университета на страницу Глории Ориджи.

Google — репутационный инструмент, использующий гораздо более сложную форму name-dropping (хвастовства знакомством со знаменитостями), чем поисковые системы первого поколения: те выдавали результат просто по числу упоминаний слова на странице, Google же действует исходя из оценок, данных пользователями интернета. Таким образом, информация, которую мы получаем через Google, — это информация, уже отобранная и оцененная другими. Здесь, как и в случае SCI, возможны многочисленные злоупотребления: ссылки за деньги, сетевые эффекты (интернет — тоже сеть «аристократического» типа, в которой шансы лидера наращивать свои преимущества растут по экспоненте). Тем не менее Google доказал свою большую эпистемическую эффективность по сравнению с другими поисковыми системами (такими как AltaVista или Lycoos): поиск с помощью Google в значительном числе случае позволяет извлечь из интернета существенную информацию.

Сила традиции. Этикетки и торговые марки

Говорят, что вкус субъективен. Тем не менее на рынке вкуса господствуют чужие мнения и репутация товаров. Научиться выбирать вино — значит прежде всего понять репутационный механизм, действующий в этой области, и соотнести его с собственными вкусовыми ощущениями^[28]. На рынке вин репутации играют первостепенную роль: так, изучение рынка бордоских вин показывает, что влияние expected quality (ожидаемого качества) на цену в двадцать раз выше, чем влияние качества реального, данного потребителю в ощущениях^[29].

В книге «Как думают институции» Мери Дуглас рассматривает пример с классификациями вина и предсказывает, что постепенно они будут становиться все более простыми, поскольку это лучше отвечает современному восприятию мира и современному рынку. Между тем в реальности происходит совершенно противоположное: чем больше развивается и интернационализуется рынок вина, тем более сложными становятся репутационные системы. Калифорнийские производители, которые пятнадцать лет назад указывали на этикетках только сорт винограда и фамилию производителя, сегодня используют систему названий по региону производства American Viticultural Areas, AVA: Napa Valley, Sonoma Valley (Долина Напа, Долина Сонома) и т. п. и даже классификацию по крохотным участкам земли (например, черный пино из Dry-Creek Valley) в соответствии с французским образцом. В отличие от Мери Дуглас, которая полагает, что эти системы сохраняются лишь постольку, поскольку предлагают нам категории для осмысления реальности и эволюционируют вместе с этой реальностью, я исхожу из другой гипотезы, согласно которой эти системы сохраняются потому, что исполняют роль «печатей одобрения», репутационных орудий, которые впитывают в себя историю оценок и позволяют нам оценить вино, то есть вынести суждение в той сфере, где информация чрезвычайно фрагментарна и труднодоступна без посредников.

Системы названий по месту производства значительно отличаются одна от другой, причем во многом они зависят от исторических случайностей: например, классификация наилучших бордоских вин, созданная в 1855 году, до сих пор оказывает огромное влияние на их репутацию. А между тем известно, что она была заказана Наполеоном III в сугубо коммерческих целях в ходе подготовки к парижской Всемирной выставке и что брокеры винного рынка создали ее исходя из средних цен на вина в течение предыдущего столетия.

«Сила традиции» требует, чтобы в Бордоском регионе рейтинг вин зависел от экспертизы винодельческих замков, где они произведены, тогда как в Бургундии тот же рейтинг определяется особенностями клочка земли, на котором растет виноград (обращенность к солнечной стороне, состав почвы и т. д.). В Калифорнии винодел имеет право называть на своих этикетках несколько мест производства: главное, чтобы 85 % использованного винограда происходило из указываемого региона. Репутация одного из регионов в рамках AVA, таких как Долина Напа или Долина Сонома, закрепляется знаками уважения со стороны виноделов: если винодел из региона Сонома решает указать на своей этикетке регион Напа, он тем самым выражает уважение Сономы к Напе и тем самым улучшает репутацию Напы. Большинство вин, у которых на этикетке упомянут регион Напа, произведены вовсе не в нем. Система указаний на разные места производства создает целую сеть, члены которой связаны узами взаимного уважения^[30]. Каждая из этих систем указания на место производства кодифицирована на этикетке и определенным образом информирует производителя о качестве вина.

Эти репутационные орудия на редкость неэффективны: опрос, проведенный во Франции, показал, что семь потребителей из десяти теряются при виде целого ряда бутылок с «хорошим» вином, если пытаются сделать выбор исходя из информации на этикетках^[31]. Символическая наполненность такого культурного корпуса, какой образуют вина, связана с местными традициями, порой с восприятием национальной идентичности^[32] и социальных норм превосходства, согласно которым уметь выбирать хорошее вино — значит показывать свою принадлежность к элите, к числу людей с образцовым вкусом. Сила традиции позволяет нам выносить оценочные суждения, но она же препятствует рационализации этого процесса. Отсюда успех других, дополнительных репутационных инструментов, таких как гиды и советы экспертов-знатоков, которые дают товарам оценку в баллах и благодаря этому гораздо более понятны для потребителей.

Авторитетные рекомендации. Эксперты и знатоки

В столь сложной сфере гиды и знатоки выступают в роли эстетических авторитетов, которым следует доверять в том случае, если ты не уверен в собственном мнении (сходным образом влиятельные журналы мод внушают нам эстетические императивы относительного того, что нужно и чего не нужно носить в этом году). Гиды и суждения знатоков, таким образом, также представляют собой репутационные инструменты, эпистемические орудия, позволяющие осуществить правильный выбор с помощью более простой системы оценок. Это инструменты второго уровня, поскольку эксперты выносят суждения по поводу корпуса, который уже изначально оценочен: такова, скажем, система указаний на место производства, описанная выше.

Американец Роберт Паркер за последние двадцать лет завоевал славу наиболее влиятельного авторитета в мире вина. Успех его объясняли по-разному. В прошлом балтиморский адвокат, Паркер в 1975 году начал выпускать на собственные средства журнальчик под названием The Wine Advocate, где давал бескорыстные и «спонтанные» оценки выборкам вин. Противопоставляя себя английским и французским критикам-снобам (таким как Хьюго Джонсон, Дженсис Робинсон или Мишель Беттан), он аттестовал себя защитником нового вкуса, более близкого нынешним потребителям: ему нравились крепкие и округлые вина со вкусом свежего винограда, ласкающим горло. Слава пришла к нему в 1982 году, когда он разошелся со всеми другими экспертами, которые считали то лето слишком жарким и не советовали инвесторам покупать бордо этого года, поскольку были уверены, что оно не подлежит долгому хранению. Паркер с ними не согласился, публика поверила ему и не прогадала. Этот успех приписали нескольким обстоятельствам: во-первых, тому, что вкусы Паркера совпадают с эволюцией вина, которое становится более простым и стандартизированным. Во-вторых, тому, что Паркер, воплощающий моральный и эстетический идеал знатока, действует «бескорыстно»: он высказывает свои суждения отстраненно, как человек, который занимается этим для собственного удовольствия, отказывается дегустировать вино вслепую, рекомендует небольшой список вин, иначе говоря, не подчиняется «объективным» правилам определения качества, принятым в данной области. Его авторитету доверяют, потому что знают о его бескорыстии^[33]. Но имелось у Паркера и еще одно достоинство — эпистемическая эффективность его классификации вин. В своем «Гиде Паркера», так же как и на своем сайте www.erobertparker.com, он рекомендует весьма ограниченный список вин (2000 из 15 000 продегустированных), в котором расставляет винам отметки по стобалльной системе от 51 до 100. Если сравнить гид Паркера с более стандартными гидами, например с «Гидом Ашетт», оценивающим вина по пятибалльной системе и предлагающим гораздо более обширный список (10 000 из 32 000 продегустированных), нетрудно увидеть, что система Паркера куда более информативна: поскольку в его распоряжении гораздо больше баллов, он оценивает одинаковым числом баллов около двух десятков вин, тогда как «Гид Ашетт», в чьем распоряжении только пять баллов, ставит одну и ту же оценку примерно 1600 винам. Как хорошо объясняет Карпик, «Гид Паркера» — пример «ограничительного» инструмента, который позволяет оставить для каждого региона два-три самых лучших вина, тогда как «Гид Ашетт» представляет собой инструмент расширительный, предоставляющий потребителям гораздо большую свободу выбора^[34]. Преимущество первого, таким образом, заключается в том, что он представляет собой репутационный инструмент, гораздо более приспособленный к такой культурной сфере, в которой большую роль играют когнитивные асимметрии и сложные, отягощенные долгой культурной историей системы отбора информации. Таким образом, не в последнюю очередь Паркер обязан своей репутацией эпистемическому превосходству своей системы, которая, не проигрывая в гибкости оценок, выигрывает в их понятности.

Глас народа. Совместный отбор и системы рекомендаций

Безусловно, сильнее всего изменили наш доступ к знаниям те репутационные инструменты, которые связаны с распространением в последние два десятка лет интернета. За тридцать пять лет своего существования интернет сделался одной из главных сугубо эпистемических сетей, радикально трансформировавших наше отношение к познанию и наше существование в качестве когнитивных агентов. Это объясняется двумя основными факторами. С одной стороны, интернет, переживший неслыханный подъем (он прошел путь от четырех взаимосвязанных компьютеров в 1969 году до более 660 миллионов интернет-пользователей в наши дни^[35]; каждый день создаются и выкладываются в сеть миллионы новых страниц), по-прежнему сохраняет принципиально децентрализованную структуру. Всемирная паутина не имеет руководителя: она существует благодаря действиям огромного множества индивидуальных пользователей, которые создают веб-страницы и связи между ними, выражая таким образом свои предпочтения и оценки. С другой стороны, интернет — это не только коммуникационная технология, но и технология управления познанием: он представляет собой потенциально бесконечный архив данных и метаинформации об этих данных, создающий новые формы доступа к знаниям и даже управления нашей умственной жизнью. Это соединение информационных, когнитивных и социальных сетей — мощный репутационный инструмент, или, точнее говоря, целый ряд инструментов, встроенных друг в друга. Как мы уже видели, структура связей между страницами может быть использована поисковыми системами для извлечения информации, поскольку она выражает оценки интернет-пользователей. Поисковые системы считывают преференции, выраженные этими последними, когда устанавливают связь между страницами, но они не способны «считывать» индивидуальные мнения пользователей, которые «кликают» для перехода от одной страницы к другой. В интернете есть другие репутационные инструменты, позволяющие фиксировать оценки пользователей в пределах одного сайта и использовать это выражение их преференций для информирования других пользователей; этому служит технология совместного отбора информации. Действия пользователей оставляют в мировой Сети следы, которые могут видеть и применять другие пользователи. Мое действие отслеживается немедленно, система осуществляет это автоматически. Если я покупаю книгу на сайте amazon.com, я изменяю состояние системы Amazon и оказываю влияние на мнения и действия других пользователей: я изменяю место книги в рейтинге продаж, я влияю на соотношение между продажей этой книги и продажей других товаров, я вношу коррективы в список рекомендованной литературы, который предлагает мне Amazon, и т. д. Каждый случай обращения к такой системе, как Amazon, оставляет след; после достижения определенного порога активности всплывают существенные паттерны: если группа интернет-пользователей, покупающих «Кантаты» Баха, часто покупает книги Бернара-Анри Леви, эта корреляция после пересечения определенного порога автоматически превратится в прямую рекомендацию системы. Следы наших запросов и покупок создают оценку купленных нами товаров помимо нас, без нашего активного участия. Таким образом, пользователи систем спонтанно влияют на рейтинги и на те рекомендации, которые предлагаются этим самым пользователям. В данном случае извлечение информации никем не планируется, оно не предполагает существования судей и экспертов: процесс идет снизу вверх, становится результатом суммирования преференций множества заинтересованных пользователей. (Любопытно, что некоторым пользователям это автоматическое использование их преференций внушает тревогу. Они видят в таком совместном отборе покушение на их частную жизнь, поскольку смешивают фиксацию их предпочтений с использованием их персональных данных — фамилии, адреса и проч., — хотя предпочтения суммируются интернетом на условиях полной анонимности^[36]. Такая реакция интересна тем, что информирует о тесной связи, которую мы устанавливаем между совокупностью наших прежних решений и нашей идентичностью. Эта последняя — не что иное, как история наших поступков: сохранение следа этих поступков для влияния на поведение других людей воспринимается как покушение на нашу уникальность.)

Как бы там ни было, совместный отбор позволяет создавать оценки и рейтинги объективно, не прибегая к посредничеству других культурных инстанций.

Наряду с автоматическим отбором действуют и «волюнтаристские» рекомендации: на сайте Amazon я могу также поместить свой отзыв о книге, а если она мне очень понравилась, «кликнуть» мышкой ради того, чтобы она рано или поздно получила лишнюю звездочку в рейтинге. Возможностей для таких рекомендаций интернет предоставляет все больше. Например, на сайте eBay, самом обширном аукционе мира, имеющем больше 200 миллионов пользователей, все строится исключительно на добровольных рекомендациях. Покупатели покупают, а после покупки ставят оценку продавцу: таким образом каждый продавец обзаводится собственным профилем оценок (то есть собственной репутацией). Число поданных за него голосов обозначается в скобках рядом с его фамилией. Там может появиться и звездочка — в том случае, если этот продавец преодолел порог в 10 баллов.

При каждой сделке покупатель и продавец могут оценить друг друга: оценка может быть положительной, отрицательной или нейтральной и сопровождается коротким комментарием. Эти оценки позволяют определить профиль данного продавца:

— положительная оценка прибавляет продавцу один балл;

— нейтральная оставляет его профиль без изменений;

— отрицательная отнимает у него один балл.

Каждый участник процесса может изменить оцениваемый профиль не больше чем на один балл. Если, например, один участник наградит другого тремя положительными баллами, профиль все равно увеличится всего на один балл.

Этот тип репутационных систем сделался в наши дни альтернативной формой экономических трансакций: тот факт, что всякий может немедленно узнать, какова репутация того или иного продавца и того или иного покупателя, оказывает влияние на решения участников eBay[37]. Отрицательные оценки дорого обходятся участникам и могут привести к остракизму со стороны сообщества. Доступность сведений о репутациях вынуждает участников «хорошо себя вести» в ходе сделок. В экономике, строящейся на репутациях, суждение окружающих — наиболее доступный источник информации о рынке.

***

Список инструментов может быть продолжен, каждый из них возможно проанализировать более подробно. Репутационные механизмы, которые позволяют нам узнать, как выглядит корпус знаний в чужих глазах, и извлечь из этого соответствующую информацию, весьма многообразны. Объективность их зачастую ставится под сомнение, та или иная их форма нередко подвергается давлению со стороны общества, институций и идентификационных систем (см., например, систему подтверждения правильности названий вин — АОС), отчего их функционирование отнюдь не становится более рациональным. Однако их эпистемическая роль обеспечивает им долгую жизнь. Всякое обучение, всякое познание происходит благодаря овладению нормативными принципами, которые определяют, что принадлежит, а что не принадлежит к канону в данной области. Прежде чем завоевать себе право судить независимо от общепринятых традиций, мы структурируем наши познания на основе репутаций, которые ранее были созданы для нас другими. Безусловно, знание — это умение судить судей, отбросить лестницу, по которой поднялся, пойти дальше прописных истин, однако трудно представить себе, что человек, вовсе не знакомый с чужими суждениями, сможет не только довести до конца какое бы то ни было интеллектуальное предприятие, но даже и просто его начать.

Перевод с французского Веры Мильчиной

---