«Лицо» китайца

Большинство моих друзей, даже те, кто не знает о Китае ничего, кроме названия его столицы, тем не менее слышали о том, что самое для китайца страшное — потерять лицо. Действительно, нет такой сферы общественной жизни, где повсеместно не присутствовало бы это самое «лицо»: везде оно — основа любого общения, коммуникации, взаимодействия. Китайское общество — это общество знакомств и «связей», напрямую зависящих от «лиц» их участников. Что же скрывается за китайским «лицом»?

«Лицо» — базовый архетип поведения китайцев. Это отмечали и отмечают все: иностранцы, подолгу жившие в Китае, сами китайцы, культурологи, политологи, историки и востоковеды. «Лицо» — это понятие столь же очевидно осязаемое, сколь и неуловимое, именно в силу своей вездесущности и своего «всеприсутствия». Китайцы «любят лицо», пытаются всеми силами его «сохранить» и больше всего боятся его «потерять».

За последние 30 с лишним лет континентальный Китай проделал огромный путь, став одной из ведущих экономических держав мира. Но, изменив свой внешний облик, Китай все равно остался Китаем, осталось китайским и китайское «лицо». Попробуем получить о нем некоторое представление, почерпнув что-то из китайского языка, что-то из «китайских церемоний», что-то из истории.

«Лицо» в языке

В современном китайском языке есть как минимум два «лица»: «мянь» (面), или «мяньцзы» (面子), — лицо как социальная репутация, и «лянь» (脸) — лицо как часть тела.

«Мянь» (面) когда-то означал лицо с увеличенным глазом. Сейчас это и «лицо», и «выражение лица», и «маска», и «находиться напротив», и «поверхность», и «внешняя сторона (поверхность)» в противоположность внутренней, и «лицевая сторона», обращенная к собеседнику, в противоположность задней, скрытой от чужих глаз, и т. д.

«Лянь» (脸) означал скулы, то есть лицо без глаз. К главному в общении — зрительному контакту — такое «лицо» отношения не имело, поэтому и употреблялось в значении лица как части тела. Со временем разница между «мянь» и «лянь» несколько стерлась, и каждое из этих слов может употребляться в обоих смыслах.

«Лицо» (мянь 面) существует не само по себе, оно обязательно находится в контакте («напротив») с другим «лицом». То есть «лицо» в Китае — это как минимум два лица. Без присутствия другого маска (то есть «лицо») не нужна. Но если ты не один, она обязательна: в одиночестве, в кругу друзей и в присутствии посторонних воспитанный человек должен вести себя по-разному. А разве в нашей культуре не так?

Если со «своими» и с «чужими» человек ведет себя одинаково, то, очевидно, он ничего не смыслит в «человеческих отношениях» (人情) и в «делах» (不懂事), а посему с ним лучше не иметь дела. По «лицо» отличают своих от чужих, людей культурных от некультурных, тех, с кем следует поддерживать отношения, от тех, с кем лучше разве что здороваться.

Опозориться, то есть «потерять лицо» (丢脸), можно лишь в чьем-то присутствии, и только в этом случае «лицо краснеет». У бесстыдного же человека «лицо не краснеет» и «сердце учащенно не бьется».

У человека без стыда и совести «кожа лица толстая» (脸皮厚), а это уже чуть ли не физический недостаток, исправить который невозможно.

«Лицо» (мянь 面) и «глаза» (му 目) — это ваши «черты лица», или «облик». Если вы, например, не справились с поручением, то у вас не будет «облика» («лица» и «глаз»), без которого в глаза начальнику и коллегам не посмотришь, то есть вы не будете знать, куда деться от стыда.

Если вам удалось, сделав нечто, получить всеобщее одобрение, значит, вы добавили «лицо» (буквально «вырастили еще одно лицо» 长脸) и себе, и вашему патрону, всей организации. Если же вы публично опозоритесь, то не только вы лично, но и все ваши коллеги не будут знать, куда «положить свое лицо», то есть сгорят от стыда.

У китайцев принято со всей щепетильностью относиться к чувствам друзей и их репутации, то есть «давать друг другу лицо» (给面子，给脸). Если же друг почему-то «отвернул лицо и не узнал вас» (翻脸不认人), то это означает конец дружеских отношений.

Провинившемуся вы можете на первый раз «оставить лицо» (留面子), пообещав в следующий раз не церемониться. Если же вы снова проявите излишнюю мягкость, то опасность «потерять лицо» нависнет уже над вами.

«Лицо» (мянь) — это «фасад», предназначенный для посторонних глаз. «Потеря лица» — это стыд, реакция на свое неадекватное поведение. Человек, который не знает, что такое стыд, внесоциален.

Если ваше «лицо» отвечает общепринятым нормам, то окружающим понятно, как с вами общаться и чего от вас ожидать. В противном случае вы выпадаете из общества, вас перестают понимать. А непонятное — значит непредсказуемое, то есть представляющее угрозу. Ваше «лицо» — это «внешняя поверхность» (внешняя сторона 外面), табличка, которую вы вывешиваете с целью сообщить, какого вида общения следует ожидать от вас и какого поведения вы ожидаете от окружающих. Так вы даете понять, что вас не следует опасаться, поскольку вы не собираетесь без причин «вторгаться в лицо» (侵面) собеседника, то есть «портить его репутацию». Но если кто-то ступит на вашу территорию, то церемониться (客气) вы не станете.

Но почему нельзя обойтись без этого «фасада», заслоняющего «внутреннее сердце» (内心)? Разве отношения можно строить лишь на притворстве и фальши? Как такое общество может жить и нормально существовать?

Эти разные, разные китайские «лица»

В китайской культуре «лицо» любого человека зависело от трех факторов: позиция в социальной иерархии, возраст и добродетельность. Как сказано у древнего китайского философа Мэнцзы: «В Поднебесной есть три вещи, способные внушить уважение: ранг, возраст и добродетель». Определяющим, без сомнения, был чиновный ранг. Престарелый крестьянин, встретив на дороге молодого чиновника, был обязан преклонить колени и обратиться: «Ваше превосходительство» (буквально: «дедушка»). Вечный студент, многие годы безуспешно сдававший экзамены, но так и не получивший ученой степени, до конца дней оставался «молодым студентом» (студентом-ребенком 童生), лишенным «лица» и уважения в обществе.

Должность и ранг мог получить каждый, сдав государственный экзамен того или иного уровня, причем купить «диплом» или получить его по наследству было невозможно. Начальник не мог у себя в уезде обеспечить сына чиновничьим местом. Правда, знатность происхождения (贵) иногда имела значение, но определяющим фактором не являлась, ведь «знатный род в пятом колене уже идет в неверном направлении».

Деньги решающей роли не играли. На китайской социальной лестнице «ученый (служащий), крестьянин, ремесленник, купец» самым богатым — купцам отводилось почетное последнее место. Они не имели права носить красивую одежду, выделявшую их среди окружающих, отдельные привилегии они могли получить, только сделав богатые подношения официальным властям. Конечно, в последнее время ситуация сильно изменилась, но прошлое до сих пор дает о себе знать: богатство не так важно, как место в социальной иерархии.

Друг, знакомый, бывший сосед по парте, сокурсник… выбился в люди, значит, в результате выросло и ваше «лицо». Тут даже не обязательно близкое знакомство. Отношений типа: мы когда-то общались, ели вместе, я слушал его лекции, у нас есть совместное фото, он бывал дома у моих знакомых и т. п. вполне достаточно. Поэтому «лицо» — это не только то, что вы приобретаете сами, но и то, что вам дают другие. «Если люди уважают, то человек становится выше» говорит китайская пословица.

Если нет влиятельных знакомых, то «добавить на лицо золота» помогут именитые однофамильцы. К примеру, человек с фамилией Лю может поискать у себя в предках Лю Бана, основателя династии Хань, а тот, у кого фамилия Ли — Ли Шиминя, императора династии Тан. И это у китайцев в порядке вещей.

Китайцы живут с убеждением, что «свет на лицо» каждого бросает тысячелетняя китайская культура и все, что к ней относится: «широта и величие духа китайской цивилизации», «четыре великие китайские изобретения», Великая китайская стена и т. п. Иностранцы, которые ведут дела с китайцами и кое-что о них знают, переговоры начинают с восхваления культуры и духа Поднебесной. Это поднимает китайцев в их собственных глазах, и дела, как правило, идут более успешно. Кстати, в 1950-х Китай, тесно общавшийся с Советским Союзом и получавший от него помощь, сам эффективно использовал этот прием. К СССР обращались тогда не иначе как «Сулянь дагэ» — «Старший брат», учитель. Надо отметить, что признать над собой чье-то превосходство — такого в истории Китая не было ни до этого короткого периода, ни после.

«Лицо» формируется постепенно, на это уходит большая часть жизни. Потерять же его можно в считанные секунды из-за одного проступка. Простого извинения часто бывает недостаточно, на «восстановление лица» иной раз уходят годы. Хорошее лекарство — самоунижение, но если оно не помогает, остается самоубийство. В китайских мелодрамах немало сцен, где мужчина весь в слезах бьет себя ладонями по лицу, приговаривая: «Собака я» и т. д. Так он извиняется перед теми, кого обидел или оскорбил.

В любой ли ситуации китаец обращает внимание на свое «лицо» и «лицо своего собеседника»? Вряд ли будет преувеличением сказать, что в любой.

Китайцы «любят лицо» (爱面子), особенно на публике. Нет ничего страшнее, чем потерять его в присутствии других. Поэтому учитель, обнаружив некий пробел в своих знаниях, никогда не скажет об этом своим ученикам: не позволяет статус. И это несмотря на слова Конфуция: «Если знаешь, скажи, что знаешь, если не знаешь, скажи, что не знаешь, это и есть (настоящее) знание».

Начальнику не пристало признавать свои ошибки, подчиненному же ни в коем случае не следует указывать на них, в противном случае он наживет себе высокопоставленного врага. Даже если действия начальника не совсем разумны, его надо защищать перед посторонними, так как он «лицо» отдела или фирмы. Несколько лет назад в китайских газетах широко обсуждался такой случай. Глава фирмы, накануне вечером отправивший партнеру факс, сокрушался, что, текст получился слишком резким, — для совместного бизнеса это была катастрофа. Мрак развеяла секретарша, сообщившая, причем здесь же присутствовали другие сотрудники, что факс не отправила, поскольку он показался ей явно неудачным. В результате шеф уволил ее за неисполнение поручения. И как «лицо» он был прав.

Ваши дети — это тоже ваше «лицо». Независимо от уровня дохода семьи они должны выглядеть прилично, особенно если учатся в хорошем вузе. Поэтому родители тратят «деньги крови и пота» на фирменную одежду, сумки, обувь, компьютеры для своих чад, позволяя им, даже если материальное положение в семье тяжелое, при необходимости идти на серьезные траты. Так отпрыск сохранит свое «лицо» и «лицо» своей семьи. Эту особенность китайского менталитета умело использовал владелец одного клуба караоке в Шанхае. В середине вечера он, пригласив на сцену первого попавшегося молодого человека, подводил к нему затем очень красивую девушку и в микрофон объявлял, что сегодня как раз годовщина знакомства этой прекрасной пары, а посему юноша платит за всех. Под громкие аплодисменты парень возвращался в зал, гости ели и пили с удвоенным аппетитом, а в конце вечера… «счастливый юбиляр» оплачивал огромный счет. Не было ни одного случая, чтобы владелец заведения получил отпор или на него заявили в полицию. Чтобы спасти «лицо», шум лучше не поднимать.

Как известно, китайцы любят хорошо поесть. Чиновники и бизнесмены немало времени проводят за столом. Многие вопросы решаются не в официальной обстановке, а под хорошую еду. Застолье — это от начала до конца «игра в лица». Если вы собираетесь устроить у себя званый ужин, то следует хорошо подумать, кого надо «к лицу» пригласить обязательно — одних хозяин будет упрашивать почтить своим присутствием его «скромный ужин», а кого-то пригласит между делом по телефону. Приглашенный также поинтересуется, кого ждут на ужине, чтобы знать, с какими «лицами» ему придется иметь дело и к «лицу» ли ему это общество. Если посчитает, что не к «лицу», то, пообещав непременно посетить мероприятие, в последний момент найдет предлог его пропустить. А потом в зависимости от «лица» хозяина даст то или иное объяснение: либо это будет явная отговорка, либо изложена серьезная причина. Если же приглашенный со словами «не смогу прийти, занят» откажет сразу, то, видимо, он вас ни во что не ставит или хочет унизить.

«Дать лицо» окружающим (то есть дать им возможность сохранить свое «лицо») не менее важно, чем сохранить «лицо» собственное. Если принимающая сторона предлагает по завершении переговоров всем перейти в банкетный зал, а вы, сославшись на занятость, откланиваетесь, то тем самым вы наносите партнеру оскорбление. Такое могут простить иностранцу, не разбирающемуся в тонкостях «китайских церемоний», но своим это вряд ли забудут. Ваш отказ расценят как высокомерие: банкет, оказывается, не отвечает уровню вашего «лица».

Уважать для китайца — это уважать «лицо» другого, не потеряв своего. В 1873 году двор готовился к приему иностранных послов. По законам того времени всякий допущенный к императору должен был совершить ритуал «трех коленопреклонений и девяти земных поклонов». Но как потребовать такого от персон, представлявших державы, к которым в результате Опиумных войн Китай попал фактически в полную зависимость? И тогда один из сановников предложил весьма оригинальное решение. «Иностранцы ничем не отличаются от животных, — заявил он. — Мы же не требуем от животных соблюдения придворного ритуала, поэтому и иностранцев не следует к этому принуждать. Заставить их соблюдать ритуал значит оскорбить ритуал». Таким образом «лицо» императора было сохранено. Правда, о том, по какой причине послов избавили от унизительной для них церемонии, самим им решили не сообщать.

«Игра в лица» — это всегда вопрос о равноценности предлагаемого и требуемого взамен, это соблюдение баланса, это «принятие лица» от оппонента и «возвращение лица» ему, причем адекватного. Согласно китайской пословице, «люди уважают меня на один “чы”, а я уважу людей на один “чжан”», что чуть больше («чы» и «чжан» — меры длины, при этом вторая больше первой). Ответный подарок должен быть дороже полученного, а устроенный в ответ прием — богаче. В некоторых китайских деревнях ведется запись, кем и по какому случаю был сделан тот или иной подарок, чтобы каждый мог в свое время отдариться «как положено».

Главное в подарке — его внешний вид (упаковка, «лицо») и размер. Маленькие дарить не принято. Китай — это рай для упаковочных компаний. Весьма скромные по размеру «лунные пирожки» и упаковки с элитным чаем принято помещать в большие коробки, обтянутые внутри бархатом. Тогда подарок выглядит пристойно.

«Ответить тем же», то есть ответить на оскорбление, одно из правил «игры в лица». «Око за око, зуб за зуб» — совершенно китайская по духу пословица. Если от вас ушла подруга, то, даже заработав много денег или став знаменитым, вернуть себе «лицо» вы не сможете. Единственный способ — найти себе более красивую подругу и гордо прогуливаться с ней у всех на виду. Правда, есть и другой способ: студент одного пекинского вуза плеснул кислотой в лицо подруге, разорвавшей с ним отношения. О том, чтобы после такого девушка могла показать свое в прямом и переносном смысле лицо, не может быть и речи.

Возмездие не имеет срока давности, отложенное, оно даже в большей степени «возвращает» вам «лицо», вызывает одобрение и уважение у окружающих. Поэтому китаец, которому вы нанесли оскорбление, со временем об этом не забудет. Наоборот, он будет постоянно подогревать в себе желание отомстить. В этом смысле Сильвио из пушкинского «Выстрела» действовал в точном соответствии с китайской традицией. На выстрел выстрелом он, как того требовала дворянская честь, отвечать не стал. Сильвио хотел другого, чтобы противник потерял «лицо», а это страшнее смерти: смерть мгновенна, в ожидании же отмщения и потом, когда оно уже свершится, все это будет мучить человека долгие годы.

Если вы сохраните свое «лицо» и «лицо» того, с кем у вас возник конфликт, то вам не придется мстить ему за доставленные вам неприятности. Нелицеприятность, прямолинейность, чрезмерная откровенность не в традиции китайского «лица». «Лицо» — это своеобразная «зона», где не ходят по прямой, как у Стругацких и Тарковского в «Сталкере». Любая критика, любое замечание, любое несогласие должны выражаться в форме «все хорошо и прекрасно, но…». Так вы сохраните «лицо» критикуемому, а он при случае сохранит его вам. На одном из последних заседаний совета директоров некоего совместного российско-китайского предприятия, стоявшего на грани банкротства, китайский директор начал выступление так: «Я хочу поблагодарить российскую сторону за долгое и плодотворное сотрудничество, надеюсь, что мы сможем плодотворно сотрудничать и в дальнейшем, но…». Далее следовал перечень претензий китайской стороны.

Свое несогласие с кем-то, у кого другая точка зрения, лучше прямо не высказывать. «Оставьте» оппоненту «лицо». Сначала отметьте сильную его сторону (даже если таковых практически нет), а затем укажите на «отдельные неточности и недостатки».

Начальник, общаясь с подчиненными, будет говорить о своей некомпетентности и просить поправить его, если он сделает что-то не так. Весьма демократично и по-современному, да и критиковать вы имеете полное право. Только лучше с этим не спешить. Последствия весьма предсказуемы: на своем месте вы не задержитесь.

Скромность, даже самоуничижение — еще одна важная характеристика «лица». В известном китайском изречении сказано: «Высшая добродетель подобна воде». К тому же «вода стремится вниз и незаметно приносит пользу десяти тысячам вещей». Однако вниз не хочется никому, все стремятся наверх и, оказавшись там, приносят пользу только себе. Поэтому «благородный муж» должен следовать по тому же, что и вода, пути, отвечающему естественному пути «дао». Не случайно во все века правитель называл себя «недостойным» (недостаточно добродетельным), был скромным, как стремящаяся вниз и всем приносящая пользу вода.

Порядочному человеку не к «лицу», демонстрировать в обществе свои таланты и заслуги. О себе следует говорить: «бесталанный», о своем сочинении — «бессодержательное», о своем мнении — «моя некомпетентность» или «глупость». Если даришь кому-то свою книгу, следует ее надписать так: «прошу исправить».

Не принято также восхищаться на людях своими домашними. О них следует отзываться уничижительно, о себе же говорить — «нижайший» или «неотесанный», а о жене — «внутренний человек» (то есть находящийся все время дома). При этом о ее достоинствах или красоте заводить речь не принято. Супруга, принимая гостей, должна вести себя скромно, подчеркивая, что глава дома — муж. Внутри же семьи часто все бывает наоборот.

К человеку, которого вы приглашаете, надо обратиться со словами: «прошу посетить мое убогое жилище». Что касается трапезы, то какой бы роскошной она ни была, гостю следует сообщить, что его, к сожалению, ждет «скромное угощение». Когда же он, «удостоив вас своим посещением», увидит заставленный едой стол, вам сам бог велит посетовать на то, что не удалось толком ничего приготовить.

Если кто-то высоко отозвался о вашем профессионализме, то на похвалу следует ответить словами: «нет, что вы, я этого не достоин» или «спасибо за такую оценку». А на вопрос: «справитесь ли вы с этой работой?» не следует отвечать утвердительно. К «лицу» вам будет что-то вроде: «я попробую, но не знаю, хватит ли на это моего скромного таланта».

После 1978 года, когда страна взяла курс на реформы, представления китайцев о самоуничижении, столь им свойственном, стало быстро меняться. Иностранные компании, хлынувшие на китайский рынок, местный политес особо не интересовал, они предпочитали брать того, кто в интервью прямо заявлял, что лучшего кандидата, чем он, не найти. Умение хорошо подать себя, даже приукрасив свои достоинства, китайцы быстро позаимствовали у Запада, прежде всего у американцев. Сейчас такая модель общения с работодателем в Китае считается наиболее эффективной, ее всячески пропагандируют. По утрам в городских парках и на спортивных площадках можно часто увидеть и услышать последователей методики «сумасшедший английский» (Crazy English). Они хором скандируют: «Мы — лучшие» (We are the best), что китайцу, получившему традиционное воспитание, не может не резать слух.

Так что же такое это китайское «лицо»? «Лицо» — это… «лицо». Это не честь, не совесть и не репутация, хотя со всем этим у «лица» есть нечто общее. «Лицо» — это правильное поведение, скрывающее твою сущность. Это и личная твоя стратегия, то есть умение демонстрировать внешнее, оставляя внутреннее невидимым. «Лицо» — это то, что «дают» тебе другие, признавая, что ты включен в общую жизнь. Потеря «лица», как и потеря чести, зачастую страшнее смерти. Иногда смерть — единственная возможность восстановить поруганное «лицо». 23 августа 1966 года хунвэйбины, ворвавшись в здание Союза писателей, где как раз собрались литераторы, принялись всех избивать, навешивать на людей таблички «левый уклонист», «контрреволюционер» и т. п. 67-летнему классику Лао Шэ досталось больше других, так как, маньчжур по крови, он не стал покорно переносить унижения. Отпустили хунвэйбины Лао Шэ лишь под утро и то при условии, что тот на следующий день снова явится в Союз для «критической проработки». Весь день классик неподвижно сидел на берегу озера Тайпинху, а под вечер утопился, смертью защитив свои «лицо» и честь.

«Лицо» — это умение читать на другом «лице» знаки, понимать несказанное или недосказанное, это умение ходить окольными путями, но все равно добираться до места назначения. Это умение терпеливо ждать нужного момента.

В «лице» есть что-то от лицемерия, что-то от театральности, ведь интерес ко всему сценическому у китайцев в крови. «Лицо» — это маска, она сообщает окружающим, как вы хотите выглядеть в их глазах и как воспринимаете их. У вас все написано на «лице» и читается по «лицу». «Лицо» — это с годами усвоенный навык следования правилам, многие из которых явно не сформулированы.

Китайское «лицо» — не есть, как многие считают, результат общей перенаселенности, невозможности укрыться от чужих глаз. Общение строится в первую очередь на внешнем, а часто внешним и ограничивается. Отношения регулируются ритуалом («ли» 礼), «лицо» же — часть ритуала.

«Лицо» предназначено для демонстрации его на публике, внутреннее же остается невидимым. Если же человека заботит только «внутреннее», его вряд ли воспринимают как адекватного члена общества. Стремиться надо не к тому, чтобы отказаться от внешнего, а к тому, чтобы внутреннее и внешнее находились между собой в гармонии, одно не подменяло другое. Так учит китайская философия. Впрочем, перекос в сторону внешнего — явление обычное.

Семья — это маленькая модель государства со строгой иерархией: отец — сын, родители — дети, старшие — младшие. Авторитет отца непререкаем, действительно, какое может быть равноправие между человеком, умудренным опытом, и только начинающим свой жизненный путь? Как и дети, жена на людях безоговорочно повинуется мужу: «Выдадут замуж за курицу, пойдешь за курицу, выдадут замуж за собаку, пойдешь за собаку, сосватают за подушку, схватишь ее в охапку и побежишь». Но как внутри семьи строятся отношения между супругами, никого кроме домашних не должно интересовать. «Даже честный чиновник не разберется в семейный делах».

Государство (гуоцзя 国家 «государство + семья») — это не «я», и не «мы», а большая семья, то есть строится оно на отношениях «семейного» типа: правитель — слуга то же, что отец — сын. И у каждого свое «лицо», своя «роль», свое понимание о должном и пристойном. Как можно играть свою роль без «лица»? Это все равно что без яркой маски и костюма выйти на сцену Пекинской оперы. Как тогда понять, кто «герой», кто «мерзавец», а кто «клоун»?

«Маска» у человека не может быть одна, их несколько. «Лицо» — это «лица», которые нужно правильно в вовремя менять. Сейчас ты отец, а через мгновение — правитель или слуга, а потом муж или любящий сын.

В государстве царит порядок и гармония, если каждый делает то, что должно, занимает место, отвечающее иерархии, а там, как сказано в «Беседах и рассуждениях» Конфуция, «правитель соответствует имени и статусу правителя, слуга — имени и статусу слуги, если отец ведет себя, как подобает отцу, а сын — как подобает сыну». Все проблемы возникают тогда, когда правитель перестает заботиться о подданных, несправедливо одаривая одних и наказывая других.

Младшие (по должности, социальному положению) — это «дети», старшие (начальники, руководители, управленцы) — их «родители». А все вместе — одна семья. Поэтому термины родства широко используются и за пределами узкого круга. Если студент курсом вас старше, он «старший брат по учителю», а вы, соответственно, «младший брат по учителю» и т. д.

Младшие учатся у старших, а старшие служат им примером. Если что не так, «потерять лицо» может как та, так и другая сторона. «Дети» должны уважать старших и почтительно к ним обращаться (любить, кстати, не обязательно), «родители» же должны любить «детей». Базис китайского общества — незыблемость норм поведения, на которых строятся отношения между людьми, а не равенство для всех и каждого, не забота об общественном благе или общей выгоде.

Последние 30 с лишним лет страна меняется так быстро, что многие китайцы не в состоянии это осмыслить. Разные поколения живут уже в разных ценностных мирах. Связь между родителями и детьми ослабевает, налицо конфликт поколений. Уходит поведение «традиционное», ему на смену приходит «смешанное», где «чужое» конкурирует со «своим». Что-то остается, что-то уходит, что-то возвращается вновь. Внешне Китай стал более западным, внутренне остался собой. Китай находится в процессе перманентной переоценки ценностей. Меняется у китайцев и восприятие своего «лица».

Трезво о своем «лице»

Китайцы обычно не задавались вопросом «а кто мы такие?», это было вне сферы их интересов: преимущество китайской культуры над культурой любого другого народа казалось им очевидным. Иностранцы же после Опиумных войн пришли к выводу, что превосходство западной цивилизации над китайской уже не требует доказательств. Американский миссионер Уильям Мартин, проживший в Китае почти 60 лет (до 1900 года), проповедовал там христианство. Сборник его статей так и назывался — «Китайцы». Другой американский миссионер Артур Смит, живший в Китае приблизительно в то же время, выпустил книгу «Характер китайцев», ставшую впоследствии бестселлером. Обе книги были переведены на китайский и многократно переиздавались. У обоих авторов Поднебесная — держава, пребывающая в самом жалком состоянии; китайцы — люди без аналитического мышления, поэтому страна не может составить конкуренции западным державам; засилье конфуцианства — это вечная зубрежка, а не думанье; китайская приверженность «лицу» — это лишь привычка лгать самому себе, нежелание видеть собственные недостатки. Хуже всего, по мнению миссионеров, дела обстоят с китайским языком: изолирующий по своему строю, он не приспособлен для четкого выражения мысли, а громоздкая и неоправданно сложная иероглифика только мешает распространению грамотности. Выход один: поменять вероисповедание и перейти на латиницу.

Доводы иностранцев, несмотря на некоторую безапелляционность последних, заставили образованных китайцев иначе посмотреть на свою страну: если мы такие великие и умные, то почему проиграли во всех войнах и с восхищением смотрим на блага западной цивилизации — видимо, в словах «заморских чертей» есть доля правды. Зазвучали призывы заменить иероглифику на латиницу или вообще китайский язык на эсперанто. Китайская культура стала казаться очевидным злом и тормозом прогресса. Зазвучали лозунги: «покончим с домом Конфуция», «выбросим традиционные книги в выгребную яму». Главным же объектом критики стала привязанность китайцев к своему «лицу», скроенному, по мнению сторонников реформ, из одной фальши.

В декабре 1921 года в приложении к Пекинской утренней газете вышла повесть Лу Сюня «Подлинная история Акью», до сих пор считающаяся одним из самых глубоких художественных описаний «китайского характера». Герой повести, не имеющий не то что «лица», но даже имени (у него есть только своего рода кличка — Акью), занят тем, что всеми правдами и неправдами пытается обрести хоть какое-то «лицо». Уже в начале повествования читателю становится понятно, что Акью обречен: обладателем «лица» ему не стать. Показателен такой эпизод: Акью, которого мучает вопрос о его происхождении, приходит в голову, что он — Чжао. Однако у местного богача по фамилии Чжао это вызывает гнев («Как ты можешь быть Чжао? Не достоин»), ведь если он окажется однофамильцем Акью, то наверняка потеряет «лицо».

Вышедшая в 1936 году книга филолога Линь Юйтана «Моя страна и мой народ» стала для китайцев настоящим открытием. В ней автор задался вопросом: что представляют собой китайская цивилизация и нация в целом? Тип мышления своих соотечественников он определил как «женский». Китайцы предпочитают не пускаться в рассуждения, писал Линь Юйтан, они принимают решения, руководствуясь эмоциями. И каждого заботит собственное «лицо», хотя никто не может четко сказать, что это такое и зачем оно нужно. Многим тогда казалось, что после этой книги на самоуважении, на вере в то, что китайская цивилизация одна из древнейших, нужно окончательно поставить крест.

Коммунисты, пришедшие к власти в континентальном Китае, предпочитали вопрос о роли в мире китайской цивилизации не поднимать, но за пределами КНР эта тема продолжала интересовать многих. В частности, на Тайване работал историк и писатель Бо Ян, который после многократных попыток наконец-то в 1985 году опубликовал сборник своих эссе «Омерзительные китайцы» (позже он вышел и в КНР). Книга имела эффект разорвавшейся бомбы: после Конфуция, утверждал Бо Ян, китайская культура не дала за 4 тысячи лет ни одного мыслителя. Демократия китайцу непонятна: в его картине мира нет равенства, только подчинение и главенство. Заботясь о своем «лице», китайское общество погрязло в тотальной лжи, выстраивая контрпродуктивные модели поведения.

Однако в конце 1970-х отношение к китайской культуре и обществу стало в КНР меняться, теперь уже в положительную сторону. Во многом это было связано с экономическими успехами «четырех малых драконов Азии» (Южной Кореи, Тайваня, Гонконга и Сингапура). Именно их опыт, а также опыт Японии помог китайцам наконец понять, что причина отсталости общества отнюдь не в древности культуры, традиций — они-то как раз залог будущего процветания.

По мере становления КНР, в начале 2000-х ставшей второй экономикой мира, с «лица» Китая смывалась грязь и стремительно росло число приверженцев традиционных устоев. В конце 1990-х в школьное образование стала возвращаться конфуцианская классика. Появились даже вечерние школы, где, как и в прошлые столетия, основа — это конфуцианское Четырехкнижие, которое слушатели учат наизусть и обсуждают с преподавателем. «Учиться — это значит подражать». Но подражать не бездумно, а осмысленно, ясно понимая, что достойно подражания, а что нет.

Так что похоже, Китай постепенно приходит к более адекватной оценке своего «лица». Доставшееся от предыдущих поколений, оно в представлении многих сегодняшних китайцев и не однозначное благо, и не однозначное зло.