Внутренняя хроника

Наступившій новый 1871-й годъ, кажется, дѣйствительно намѣревается доставить намъ новое счастье, но такое однако же, отъ котораго каждый заранѣе бы готовъ былъ отказаться, оставшись при старомъ. Отовсюду доходятъ до насъ слухи недобрые, а изъ недобрыхъ вѣстей зарождаются и ожиданія тоже нерадостныя. Многімъ изъ особенно нервныхъ и мнительныхъ и теперь уже чуется въ воздухѣ какъ будто легкій пороховой запахъ, хотя еще никто не знаетъ, когда и съ которой именно стороны послышится пушечная пальба: ждутъ только, что она непремѣнно откуда нибудь да послышится и, притомъ, не съ петропавловской крѣпости въ одинъ изъ торжественныхъ дней, когда съ нее палятъ изъ чугунныхъ мирныхъ пушекъ. Въ театрѣ ли, въ ресторанѣ или въ клубѣ, — гдѣ только ни встрѣтишься съ двумя-тремя военными (а гдѣ у насъ въ ІІитерѣ съ ними не встрѣтишься?) — только и слышишь оживленные споры о достоинствахъ ружей Бердана и Крнка, да о скорострѣльныхъ и обыкновенныхъ пушкахъ, начиняемыхъ порохомъ съ какой-то, не совсѣмъ понятной нашему брату неспеціалисту, казенной части. Врачи-спеціалисты тоже, съ своей стороны, шибко начали поговаривать о какой-то совершенно новенькой болѣзни, которую нужно ожидать съ открытія весны. Это уже будетъ, говорятъ, не простой тифъ или холера: къ нимъ мы достаточно привыкли уже и въ то время, когда еще прусскій король не былъ императоромъ; ждутъ просто моровой язвы или «черной немочи», а можетъ быть чего нибудь и еще похуже, пооригинальнѣе, какъ и подобаетъ при нынѣшнихъ усовершенствованіяхъ по всѣмъ родамъ оружія. Перенесеніе нѣмецкой границы за Рейнъ и замѣна одного императора другимъ, новымъ, который годами будетъ постарѣе стараго, — до такой степени, говорятъ, заразили воздухъ во всей Европѣ ядовитыми міазмами, что даже и теперь, въ зимнее время, путешествіе по Европѣ далеко уже не безопасно, а что же будетъ весной? Публика, привыкшая каждое лѣто ѣздить на заграничныя воды, начинаетъ тревожиться и тревогу свою заявляетъ даже въ печати. «Въ послѣднее время распространились, пишутъ въ одной газетѣ, тревожные слухи о грозящихъ Европѣ, съ наступленіемъ весны, болѣзняхъ, а быть-можетъ и моровой язвѣ, какъ весьма вѣроятныхъ послѣдствіяхъ человѣкоубійства, продолжаемаго донынѣ съ усердіемъ достойнымъ лучшаго дѣла... Но недостаточно опасаться. Мало пользы и отъ самаго глубокомысленнаго и мудраго разрѣшенія вопроса, виновенъ ли въ предстоящихъ еще Европѣ бѣдствіяхъ Наполеонъ III или графъ Бисмаркъ. Насъ, не французовъ и не нѣмцевъ, а русскихъ людей, особенно занимаетъ вопросъ, непосредственно касающійся насъ самихъ: не придется ли и намъ, непричастнымъ дѣяніямъ Наполеона и Бисмарка, ни за что, ни про что, участвовать болѣзнями и жизнью въ счетахъ, которые еще предстоитъ сводить Франціи и Германіи? Мы не имѣемъ, конечно, права сомнѣваться, что тѣ, кому вѣдать надлежитъ, уже задали себѣ этотъ вопросъ прежде насъ, и такъ или иначе разрѣшили его, но желали бы знать о томъ доподлинно»... любопытство, при данныхъ условіяхъ, очень естественно, но, спрашивается: кто же въ состояніи окончательно разрѣшить такой вопросъ и доложить доподлинно, какъ выразился любознательный корреспондентъ? Въ то время, когда сотни тысячъ нѣмцевъ и французовъ грызлись между собою какъ дикіе звѣри, жгли все кругомъ и зорили — мы и вся остальная Европа держали строгій нейтралитетъ и нѣмцы насъ не трогали. Съ весны обозначатся результаты бойни: съ одной стороны — новый, торжествующій императоръ, съ другой — чумные міазмы: какъ намъ тутъ быть, что дѣлать? Очень понятно что: заготовлять заранѣе временные лазареты, закупить заблаговременно лекарства, раздѣлить пути сообщенія на «благополучные» и «неблагополучные» — вещи все бывалыя и давно намъ извѣстныя! Отъ чумы строгимъ нейтралитетомъ не спасешься, потому что чума — несравненно хуже нѣмцевъ; что же касается до самихъ нѣмцевъ, то и въ этомъ отношеніи плошать намъ не слѣдуетъ, хотя здѣсь потребны уже не лазареты, а орудія, заряжающіяся съ казенной части.

«Отечественныя записки», 1871, том СХСІѴ, № 2, февраль, Отд. II,

с. 229—230