Современные ученія о нравственности и ея исторія

...Въ виду этой борьбы охватываетъ и всѣхъ остальныхъ неувѣренность въ завтрашнемъ днѣ, озлобленіе противу возмутителей общественнаго спокойствія. И каждый замѣтный шагъ на пути прогресса приноситъ тѣ же явленія, причемъ точно столько же, если не больше, страданій того же самаго рода вносится въ общество ложно-направленною критическою мыслью, въ ея многочисленныхъ отклоненіяхъ, которыхъ исторія представляетъ несравненно болѣе, чѣмъ истинно прогрессивныхъ движеній. Крайне сомнительно, чтобы можно было когда-нибудь доказать, что сумма личностей, выигравшихъ отъ выведенія общества изъ застоя и почувствовавшихъ этотъ выигрышъ, превосходитъ сумму личностей, безспорно прочувствовавшихъ свое страданіе въ періодъ внутренней и внѣшней борьбы за прогрессъ. Отсюда рождается вопросъ: руководясь заповѣдями эпикурейцевъ, приведенными выше, слѣдуетъ ли человѣку, сознавшему лживость господствующаго міросозерцанія, сознавшему неразумность общественнаго строя, — проповѣдывать свою мысль, идти на произвольныя страданія впродолженіе всей жизни и вызвать многочисленныя страданія для современниковъ и для потомства? Или онъ поступитъ лучше, подавивъ въ себѣ мысль, ограничась личнымъ страданіемъ сомнѣнія, въ немъ возникшаго, и, мало-по-малу, заглушивъ это сомнѣніе жизненною привычкою? Если оцѣнивать только количество страданій и наслажденій, то я рѣшаюсь сказать, что утилитаризмъ долженъ бы посовѣтовать послѣднее. Въ такомъ случаѣ Лекки былъ бы правъ, говоря (I, 68), что утилитаризмъ «неблагопріятенъ для самоотверженія и героизма».

Но утилитаристы могли бы, повидимому, сдѣлать здѣсь уступку потому для себя безвредную, что не существовало никогда общества, гдѣ безусловная вѣра въ истину даннаго міросозерцанія и въ благодѣтельность существующаго строя не вызывала бы протесты, слѣдовательно, реальный вопросъ былъ всегда въ томъ, которое изъ спорящпхъ мнѣній полезнѣе для общества, а не о самомъ возникновеніи критики существующаго. Подобное заключеніе было бы ошибочно, потому что если идеалъ застоя (при обезпеченіи первыхъ необходимостей жизни всѣмъ членамъ общества) есть высшій соціологическій идеалъ, то всякое общество, стремящееся къ застою, выше общества прогрессирующаго въ умственномъ отношеніи; всякія мѣры, ведущія къ застою, удушающія критику личностей, должны быть признаны цѣлесообразными и научными, какъ уменьшающія количество общественнаго страданія въ настоящемъ и будущемъ. Слѣдовательно, утилитаризмъ можно бы признать тогда проповѣдью соціальнаго застоя.

Это было бы справедливо для прежнихъ утилитаристовъ Бентама и др., которые не признавали въ наслажденіяхъ субъективной разницы по достоинству. Но новѣйшіе утилитаристы, и въ главѣ ихъ Джонъ-Стюартъ Милль, сдѣлали другую уступку. Они допустили, что естъ наслажденія, сознаваемыя какъ высшія, и другія, сознаваемыя какъ низшія. Это допущеніе, какъ указаль и Лекки (I, 92, прим.), значительно сближаетъ спорящія теоріи нравствеиности между собою; оно составляетъ, кромѣ того, весьма важный психологическій фактъ, дозволяющий идти далѣе въ построеніи теоріи нравственности. Этимъ фактомъ устанавливается нравственное значеніе развитія личности, а съ тѣмъ вмѣстѣ полагается основаніе и научной этикѣ.

«Отечественныя записки», 1870, том СЬХХХІХ, № 3, март, Отд. II,

с. 104—105