Дети и страхи в массмедиа

Тема информационной безопасности детей[1] в контексте современной российской политики парадоксальна. С одной стороны, все просто. Детей нужно защищать — и точка. Общество и государство должны заботиться о психологическом благополучии подрастающего поколения, а для этого — ограничивать им доступ к тому, что потенциально может навредить или дурно на них повлиять: это ужасы, чрезмерное насилие, эротика, бранная лексика, образцы социально не одобряемого поведения и т. д. С другой стороны — тоже все просто: проблема угроз детям со стороны массмедиа... надуманна. И даже если это не совсем так, попытки властей определять, что и кому можно смотреть (слушать, читать), а чего нельзя, являются недопустимым вторжением в частную жизнь и детей, и их родителей. Ограничение доступа к информации — прямой путь к административному произволу, и понимание этого показывает всю фальшь действий государства в этой сфере.

Большинство участников публичных дискуссий по поводу вступившего в 2012 году в силу российского закона «О защите детей от информации, причиняющей вред их здоровью и развитию» (№ 436-ФЗ) придерживаются либо первой, либо второй позиции. Вместе с тем за видимой очевидностью выбора между этими позициями скрывается целый ряд вопросов. Если мы попытаемся ответить хотя бы на один из них, проблема перестанет казаться простой. На каком основании можно и нужно ли ограничивать доступ детей к информации? Как определить, насколько и кому вреден какой-то конкретный медийный продукт? Стоит ли ограничивать каким-то образом свободный доступ взрослых к «недетскому» контенту, чтобы оградить детей? Наконец, можно ли доверить решение этих вопросов государству?

На наш взгляд, обсуждаемый сюжет интересен в первую очередь неоднозначностью ответов на эти вопросы. Несмотря на то, что они лежат в стороне от политических тем, это непосредственный предмет публичной политики как таковой. Их решение невозможно без достижения общественного консенсуса и является настоящим испытанием для современных механизмов государственного регулирования.

История вопроса

Саму идею того, что информационная среда таит в себе угрозы для детей и государства должны как-то эту проблему решать, нельзя назвать новой. Нормы, запрещающие доступ несовершеннолетних к той или иной информации, имеют длительную историю в законодательстве различных стран. В первую очередь они связаны с традиционными запретами в отношении порнографии и других материалов, оскорбительных с точки зрения морали, знакомство с которыми считалось предосудительным не только для детей, но и для взрослых. Помимо этого существовали и инструменты возрастной классификации. Так, самые известные в мире рейтинги фильмов — Американской киноассоциации (Motion Picture Association of America, MPAA) — присваиваются с 1968 года.

Изначально ограничения применялись к прессе, книгам и кинематографу, где их было относительно легко соблюдать. Как видно из специального меморандума ЮНЕСКО на эту тему (1956)[2], в середине ХХ века в некоторых европейских странах (например, в Швейцарии и Бельгии) вообще не пускали несовершеннолетних в кинотеатры, кроме как на специальные сеансы для детей. Гораздо меньше ограничений было в самых массовых и наиболее востребованных СМИ — на ТВ и на радио. Лишь постепенно там закрепляется правило переноса передач «для взрослых» на вечернее и ночное время.

В целом проблеме специальной защиты несовершеннолетних в массмедиа начинают уделять большее внимание в то время, когда ослабевает цензура, призванная бороться за нравственность[3], что связано в первую очередь с переоценкой норм общественной морали во второй половине ХХ века. Однако в публичной повестке дня на глобальном уровне проблема детской медиабезопасности особенно активно начала обсуждаться в последние два десятилетия, что хронологически совпадает с кардинальными изменениями массмедиа и технологий распространения информации. Обоснование опасностей, поджидающих ребенка в массмедиа, происходит на фоне значительного роста потребления информации и снижения возможностей для внешнего контроля за этим процессом. Иными словами, проблема приобретает особую актуальность тогда, когда ее становится гораздо труднее решить.

Из объективных причин повышения внимания к вопросам безопасности массмедиа для детей на поверхности лежат следствия прогресса (но это не значит, что они ими ограничиваются). За счет новых коммуникационных технологий и «цифровизации» медиа расширяется доступ детей к информации. Этот доступ взрослые, будь то родители или учителя, уже не могут полностью контролировать. Отсюда и появляется необходимость во внешних регуляторах. Во-вторых, современные дети больше предоставлены самим себе, чем раньше, семья как центр воспитания теряет свое традиционное значение, а социальное государство усиливает свою роль в заботе о детях, более активно берет на себя функции опеки. В-третьих, само по себе развитие педагогики и детской психологии как научных дисциплин приводит к накоплению доказательств реальности угроз, с которыми необходимо бороться, пусть даже путем ограничения свободы информации. Изыскания педагогов становятся обоснованием необходимости не только ограничений «взрослого» контента для несовершеннолетних, но и введения градаций безопасности медиапродукции для детей разных возрастов.

На 1990—2000-е годы приходится эра возрастной классификации аудиовизуального контента на различных носителях[4]. Таким образом формируется доминирующий сегодня подход к решению проблемы безопасности детей в самых массовых медиа. Власти либо сами вводят новые ограничительные механизмы, либо настоятельно рекомендуют медиаиндустрии создавать их[5]. В последние годы на принципах саморегулирования предпринимаются и попытки контролировать доступ детей к «взрослому» интернету.

Собственно, и сама Конвенция ООН о правах ребенка[6], на которую государства часто ссылаются как на основной источник легитимности своих действий в определении детской политики, была принята лишь в 1989 году. В предшествующем ей документе — Декларации прав ребенка (1959)[7] — упоминаний о каких-то специальных правах ребенка в области информации нет. В Конвенции же специально оговаривается, что детям нужен доступ к сведениям и знаниям, способствующим их развитию. Для этого государства-участники должны не только обеспечить детей полезной информацией, но и поощрять «разработку надлежащих принципов защиты ребенка от информации и материалов, наносящих вред его благополучию» (ст. 17).

Идеи и аргументы

К настоящему времени концептуальное оформление идеи защиты детей от массмедиа представлено в солидном корпусе международных правовых актов, научных изысканий и заявлений различных общественных и государственных организаций. Основные положения здесь сводятся к решению каверзных вопросов соответствия концепции детской медиабезопасности базовым ценностям и принципам демократического общества.

Несовершеннолетние, не обладающие всеми гражданскими правами (в части голосования, распоряжения собственностью, передвижения и т. д.), наделяются особыми «детскими» правами, которые по сути — обратная сторона запретов. Детей признают особо восприимчивыми и неспособными сделать осознанный выбор[8] — и на этом основании ограничивают в праве на информацию под видом обеспечения их прав[9]. Многочисленные исследования социологов, психологов, врачей и педагогов обосновывают вредность влияния СМИ. Например, они доказывают, что жестокость в медиа стимулирует асоциальное поведение детей и подростков, усиливает их агрессивность или страх стать жертвой насилия. Взамен предлагается создавать и развивать специальные детские «гетто» в прессе, на ТВ, радио и в интернете, чтобы использовать позитивный потенциал средств массовой коммуникации для обучения и воспитания. Однако развиваются эти «гетто» не слишком успешно, поскольку детские медийные проекты в большинстве своем коммерчески невыгодны.

Отношение к подрастающему поколению как к уязвимому меньшинству позволяет накладывать некоторые обременения на большинство. Речь в данном случае идет не о незаконном в принципе, а о не подходящем детям контенте. Взрослые вынуждены смотреть интересные им фильмы в ночное время, покупать платную подписку на специальные каналы, предъявлять удостоверение личности, чтобы купить эротический журнал, и т. д. В то же время необходимость соблюдения прав большинства на информацию приводит к тому, что устанавливается много исключений из общих правил возрастных ограничений. Благодаря общественно-политической значимости, художественной ценности и другим особым характеристикам некоторый потенциально опасный для детей контент свободно распространяется[10].

Наиболее острой проблема баланса прав детей и взрослых становится при защите детей от онлайн-угроз. Эта тема значительно политизирована не только в России, но и во всем мире. Как отмечается в докладе Высшего совета Франции по аудиовизуальным медиа (CSA) на тему безопасности несовершеннолетних в Сети (2012), если цель защиты юных пользователей признается всем обществом, то выбор средств — предмет самых напряженных дебатов. Здесь «дискуссии разгораются быстро, в них лоб в лоб, порой карикатурно, противостоят друг другу сторонники свободного интернета и защитники интернета контролируемого, а сюжет защиты детей используется порой как предлог для удовлетворения претензий на государственный контроль интернета»[11].

Другой чувствительный вопрос касается обоснованности вторжения во внутренние дела семьи. Один из центральных аргументов противников ограничительных мер состоит в том, что никто не обеспечит безопасность детей лучше, чем их близкие родственники. В публичных дискуссиях часто противостоят друг другу два лагеря: родители, которые выражают свое мнение в частном порядке, и те, кто представляет «родительский» сегмент общественности. В приватной жизни граждане в большинстве своем согласны с абсолютным правом каждого родителя самостоятельно заботиться о том, что следует смотреть/читать/слушать его отпрыскам. По их мнению, если проблема негативного влияния медиа действительно существует, то в ней виноваты лишь отдельные безответственные взрослые, которые уделяют мало внимания своим детям. Напротив, общественные организации активно лоббируют некий коллективный запрос родителей на усиление роли внешних регуляторов (будь то государство или медиаиндустрия) в защите их отпрысков от медиаугроз.

Отметим, что идея возрастной маркировки контента как раз направлена на то, чтобы снять обвинения во вмешательстве в дела семьи. Операторы рейтингов медиапродукции ссылаются на то, что они лишь информируют, дают родителям инструмент для более грамотного воспитания, но ни в коем случае ничего не навязывают и не занимаются цензурой.

В России первая позиция, позиция невмешательства, представлена более заметно, поскольку сектор родительских НКО у нас слабо развит. Более того, судя по тому, что и как пишут в отечественных СМИ и в блогосфере на тему детской медиабезопасности (за исключением казенного, официального позитива), проблема не воспринимается как личная. Общество довольно равнодушно к ней, поскольку большинству кажется, что персонально его это не касается. Неудивительно, что, согласно опросу ФОМ большинство россиян не понимают и не принимают возрастной маркировки телевизионных программ. Только 22 % полагают, что введение значков на ТВ поможет защитить детей от вредной информации, а 51 % не доверяют оценкам телеканалов[12].

Наконец, концептуальное обоснование защиты детей от массмедиа неполноценно без решения проблемы «сладкого запретного плода». Здравый смысл подсказывает, что запреты только стимулируют интерес несовершеннолетних к тому, что объявлено опасным и вредным. К тому же уровень технической грамотности позволяет современным подросткам при большом желании обойти все барьеры на пути к «плохому» контенту. И здесь на помощь сторонникам медиабезопасности приходит артикулированный запрос от самих детей на «чистый» интернет или «стерильное» детское телевидение. Так, пару лет назад Высший совет Франции по аудиовизуальным медиа и регулятор в сфере электронных СМИ размещал на своем официальном сайте письма от детей, которые благодарили за введение возрастной маркировки на ТВ или просили оградить их от страшных фильмов и передач.

Практика медиабезопасности

Если посмотреть, как идея детской медиабезопасности реализуется на практике в мире, то станет очевидно, что идеальных решений еще никто не придумал. Собственно, набор применяемых механизмов защиты невелик. Чаще всего встречаются:

— возрастные рейтинги и обязательная маркировка контента (преимущественно — аудиовизуального: телепередач, фильмов, компьютерных игр) как средство предупреждения родителей и воспитателей о его потенциальном вреде;

— обязательная фильтрация «взрослого» онлайн-контента в публичных заведениях, предназначенных для детей (школы, библиотеки) и добровольная фильтрация домашнего интернета в виде различных услуг «родительского контроля», предлагаемых интернет-индустрией;

— прямой запрет доступа детей и подростков к «взрослым» книгам, журналам, DVD в магазинах и к фильмам — в кинотеатрах;

— выделение в теле- и радиоэфире временных зон, свободных от «взрослого» контента; перенос его показа на вечернее и ночное время;

— процедуры идентификации личности при доступе к «взрослому» контенту на кабельном телевидении и сайтах;

— запрет выпуска и распространения обсценных материалов, включая блокировку интернет-страниц.

В тех странах, где специальные меры защиты маленьких потребителей от нежелательной информации действуют уже давно, чаще говорят о неудачах, нежели об успехах. Приведем несколько примеров, в основном — из США, где тематика детской безопасности остается в центре общественных дискуссий, а потому накопленный опыт тщательно анализируется заинтересованными сторонами и активно используется в публичной полемике.

Уже упомянутая система возрастных рейтингов фильмов MPAA — одна из наиболее авторитетных в мире рейтинговых систем, поскольку представляет самую могущественную «фабрику грез», Голливуд. Она максимально дистанцирована от государства — это инициатива саморегулирования киноиндустрии. Непосредственной оценкой фильмов занимается регулярно обновляемый экспертный совет, состоящий из простых родителей. Вместе с тем рейтинги постоянно подвергаются нападкам с разных сторон. Кто-то обвиняет MPAA в цензуре, в том, что рейтингование не учитывает художественной ценности и общественной значимости фильмов[13]. Кто-то — в необъективности и лоббировании интересов отдельных кинопроизводителей. Родительские ассоциации, напротив, ругают ее за мягкость по отношению к жестокости и сексу на экране. Педагоги указывают на некорректность экспертных оценок, отмечая, что рейтинговая система MPAA «основана на неверных допущениях о реакции детей на жестокость в медиа»[14], поскольку в экспертном совете нет специалистов по детскому развитию и педагогов.

Не менее спорна судьба американского варианта борьбы с нежелательным для детей контентом на телевидении. В 1996 году в США было введено обязательное требование к продаваемым телевизионным приемникам с экраном более 13 дюймов. Они должны быть снабжены специальными устройствами для блокировки нежелательного контента (технология V-chip). Предполагалось, что такого устройства будет достаточно для того, чтобы родители, ориентируясь на возрастные рейтинги телепередач, могли сами определять, что будут смотреть их дети по телевизору, а что — нет. Сделав ставку на специальные устройства блокировки, доступные каждой семье, власти попытались обезопасить детей от вредного воздействия СМИ так, чтобы не нарушать право взрослых людей смотреть то, что им хочется[15]. Спустя десятилетие Федеральная комиссия по связи США (FCC) констатировала, что V-chip и возрастные рейтинги неэффективны в деле защиты детей. В 2005 году блокирующие устройства были установлены менее чем в половине телевизоров в американских семьях. По данным 2007 года, многие родители даже не знали, что в их телевизоре есть это устройство, а те, кто знал, — не использовали его. Не был востребован и другой вид возрастных ограничений — услуга «родительского контроля» на кабельном ТВ[16].

Также много сложностей и с возрастными рейтингами телепередач, которые телеиндустрия устанавливает самостоятельно, в порядке саморегулирования[17]. Родители не понимают принципов классификации и обозначений в рейтингах. Вещатели некорректно маркируют свои телепередачи, нередко занижая их возрастную категорию, чтобы сохранить привлекательность для рекламодателей. Согласно количественным исследованиям телевизионного контента в эфире стало больше жестоких сцен и бранных слов. Так, исследование частоты употребления бранных слов в прайм-тайм на семи ведущих телеканалах США показало, что в период между 1997 и 2001 годами количество умеренно-ругательных слов в эфире увеличилось на 44 %, а бранных — на 56 %[18]. По мнению представителей родительских ассоциаций, вещатели руководствуются соображением, что теперь зрители, «вооруженные» рейтингами, могут избежать просмотра нежелательных программ, а потому эфир можно «насытить» бранной лексикой.

Доступная зарубежная статистика рассмотрения контрольными органами обращений телезрителей также вызывает некоторое недоумение. Ничтожно малое число удовлетворенных жалоб свидетельствует не то об отсутствии проблемы (если это так — зачем вообще нужны какие-то особые правила), не то о неэффективности механизмов контроля. Например, в адрес австралийской телекомпании ABC в первом полугодии 2011 года поступило 735 жалоб на ненадлежащий контент (сквернословие, насилие на экране и т. д.). Из них только 18 были признаны обоснованными[19]. Другой пример: в 2009 году Высший совет Франции по аудиовизуальным медиа (CSA) получил около 1600 жалоб по вопросам защиты юных зрителей. Большинство из них касались занижения возрастной категории популярных реалити-шоу, рекламных роликов программ, содержащих сцены насилия, жестоких сцен в новостях, рекламы. При этом CSA в 2009 году и первом квартале 2010 года направил лишь около 40 предписаний и обращений на телеканалы[20].

Наиболее очевидна слабая эффективность существующих вариантов возрастных ограничений в интернете: они оказываются либо слишком слабыми (и их легко обойти), либо слишком технически сложными, а потому дорогостоящими, либо избыточными. При этом появляются все новые предложения ограничений, которые так или иначе затрагивают свободу информации для взрослых и являются обременением для бизнеса.

Свежий пример — прошлогоднее обсуждение в Великобритании подготовленного в частном порядке законопроекта о безопасности в интернете[21], согласно которому доступ к порнографическим изображениям в мобильном интернете должен быть разрешен только после прохождения процедуры идентификации личности для подтверждения возраста пользователя. В дополнение к этому предполагается обязать производителей электронных устройств продавать их только в комплекте со средствами блокировки нежелательного контента. Такая инициатива появилась как реакция на уменьшение пользы от программ родительского контроля для стационарных компьютеров в условиях стремительного распространения беспроводного интернета и разного рода мобильных устройств. Сторонники новых правил ссылаются на бесполезность установки фильтров на компьютерах в школе и дома в условиях, когда в соседнем пабе есть бесплатный Wi-Fi. Противники говорят о том, что не стоит возлагать на провайдеров обязанность определять, что является порнографией, а что — нет[22].

Российские перспективы

Национальные модели детской медиабезопасности в мире весьма разнообразны, что связано с различиями в культуре и традициях, а также в истории государственного регулирования. Выработать единый подход не получается пока даже в Европейском союзе. Несмотря на целенаправленную политику руководящих органов ЕС в этом направлении, ситуация очень разная в отдельных странах-участницах[23]. Но даже на этом пестром фоне правовая система защиты, которую предполагается выстроить на базе российского закона «О защите детей от информации, причиняющей вред их здоровью и развитию», выглядит белой вороной. Возможно, это объясняется стремлением авторов закона кардинально решить проблему информационной безопасности детей, охватив все возможные угрозы, что само по себе невозможно.

С одной стороны, российская модель возрастной классификации имеет предельно широкий предмет регулирования, то есть распространяется на все виды информационной продукции. Она включает даже те из них, которые традиционно в мировой практике остаются за пределами обязательных требований к маркировке из-за трудностей в применении к ним общих критериев оценки и технических требований (онлайн-ресурсы, музыкальные клипы, радиоконтент, публичные мероприятия, любая печатная продукция).

Обширен в силу расплывчатости формулировок и собственно перечень запрещенной информации, который помимо прочего уравнивает угрозы разного порядка: порнографию и «неуважение к родителям и (или) другим членам семьи». Причем, поскольку он в таком виде зафиксирован в законе, детализация определений на уровне подзаконных актов затруднена. К примеру, что относится к информации, «оправдывающей противоправное поведение», а что — нет, конкретизировать сложно[24]. Видимо, подразумевается, что понимание этого интуитивно присуще каждому здравомыслящему нравственному человеку.

С другой стороны, заложенная в законе модель — предельно либеральная, поскольку возлагает обязанность по определению угроз на самих производителей и распространителей медиаконтента. Фактически предлагается система добровольного декларирования, построенная на презумпции того, что участники рынка обладают достаточной компетенцией для этого, не будучи профессионалами в области детской психологии и педагогики.

Эти самые профессионалы появляются лишь на финальном этапе регулирования: экспертиза корректности маркировки назначается в случае, если у кого-то постфактум возникают сомнения в ее правильности. Дополнительную сложность представляет то, что оплачивать экспертизу должен ее заказчик: человек, организация, которые обнаружат нарушения, либо контролирующий государственный орган (Роскомнадзор) в порядке проверки и при получении жалобы. Фактически это означает, что основным заказчиком экспертизы будет государственное ведомство (которое к тому же формирует реестр экспертов), а масштабы экспертной работы будут ограничены заложенным на эти цели бюджетом.

При таком раскладе возникают сомнения в эффективности выбранной модели. Обеспечить полное соблюдение новых правил трудно. И если это бросается в глаза, то не стоит удивляться широкому распространению в СМИ опасений в том, что закон о защите детей — лишь прикрытие для административного произвола, то есть для выборочного, случайного его применения.

Однако важнее другое. Действенными предлагаемые меры могут быть лишь при явном консенсусе в обществе по поводу самой необходимости специальной защиты детей от информационных угроз и по поводу того, какой именно контент и в какой мере может им угрожать. Основная сложность заключается в том, что такого согласия в России сегодня нет, а возможности прийти к нему в публичных дебатах ограниченны, поскольку парламент в стране не является «местом для дискуссий», а публичная сфера — «лоскутная» (у кого-то она ограничивается Фейсбуком, у кого-то — тремя федеральными телеканалами).

В глобальном масштабе проблема детской медиабезопасности входит в повестку дня тогда, когда взрослые теряют контроль над потреблением информации несовершеннолетними, а требования общественных приличий, которые обеспечивали цензуру в массмедиа, уступают место свободе слова. Очевидно, что и Россия, пока для нее актуальны эти два тренда, будет пытаться решать концептуально и технически очень сложную задачу защиты детей от информационных угроз, хотя универсальных решений для нее не придумано.