А. Энгельгардт. Изъ деревни

Первое время, когда я завелъ посѣвъ льна — а безъ льна наши хозяйства не могутъ давать хорошаго дохода, какъ я теперь убѣдился — я имѣлъ нѣкоторыя затрудненія въ пріисканіи рабочихъ; но теперь, когда бабы поняли, что ленъ даетъ имъ выгодный заработокъ, когда онѣ убѣдились, что я отдамъ заработанныя ими деньги прямо имъ, бабамъ, на руки и ни въ какомъ случаѣ не отдамъ хозяевамъ-мужчинамъ, даже не зачту за долгъ, если кто изъ хозяевъ мнѣ долженъ, дѣло пошло отлично; никакихъ затрудненій въ пріисканіи рабочихъ нѣтъ — давай только работы. Оно и понятно: ловкая баба можетъ въ день заработать при выборкѣ льна до 70 копеекъ, а дома, въ тотъ же день, въ праздникъ, баба, если будетъ собирать ягоды или грибы, заработаетъ много-много 15 копеекъ. Ленъ у меня берутъ, главнымъ образомъ, по праздникамъ — ниже объясню отчего — или по пятницамъ, когда бабы считаютъ за грѣхъ брать свой ленъ и дѣлать нѣкоторыя другія работы; у меня же работать имъ не грѣхъ, потому что грѣхъ падетъ на хозяина или, лучше сказать, на его поле, которое за это можетъ быть выбито градомъ и т. п. чего я, хозяинъ, опять-таки, не опасаюсь, потому что могу перенести грѣхъ на страховыя отъ града и огня общества, то есть на ихъ акціонеровъ. При мятьѣ льна, ловкая, сильная и сытая — чѣмъ толще и плотнѣе, тѣмъ лучше — баба можетъ заработать въ ночь до 45 копеекъ, а дома, если она будетъ чесать волну, заработаетъ въ день 4 копейки. ІІонятно, что бабы сами идутъ мять ленъ, а волну отдаютъ чесать на волноческѣ странствующимъ по деревнямъ волночесамъ. Зная, какъ мало производительны, сравнительно съ машинною работою, всѣ бабьи работы, производимыя бабами зимою, я увѣренъ, что, если бы бабы находили хорошій мѣстный заработокъ, то онѣ перестали бы прясть зимою волну и ленъ и ткать холсты и сукна, а покупали бы фабричныя произведенія. Поэтому-то и нѣтъ никакого основанія опасаться, какъ думаютъ многіе, что съ развитіемъ производства льна, не найдется достаточно рабочихъ рук — рукъ всегда хватитъ, если дѣло выгодно и хозяинъ не желаетъ все загресть въ свои лапы. Мнѣ гораздо выгоднѣе платить при обработкѣ льна на кругъ по пятидеся-ти копеекъ за рабочій день и получать 50 рублей чистаго дохода отъ десятины, чѣмъ платить по 15 копеекъ за рабочій день при обработкѣ ржи и овса и получать нуль дохода или убытокъ, какъ это я вижу въ нѣкоторыхъ сосѣднихъ имѣніяхъ; мнѣ выгоднѣе платить подойщицѣ по 3 рубля въ мѣсяцъ, когда она надаиваетъ отъ коровы по ведру молока въ день, чѣмъ платить по полтора рубля, когда она надаиваетъ всего по 2 кружки. Все это — такія элементарныя вещи, что ихъ не понимать могутъ только у васъ, въ Петербургѣ, гдѣ хозяева, хозяйничающіе на паркетахъ залъ собраній агрономическихъ обществъ, печалуются не о томъ, что наши хозяева до сихъ поръ еще не умѣютъ привести въ порядокъ свои хозяйства, а о томъ, что рабочія руки дороги, то есть о томъ, что крестьяне хотятъ ѣсть чистый хлѣбъ, а не пушной.

Сначала я имѣлъ нѣкоторыя затруднія при введеніи посѣва льна; крестьяне увѣряли меня, что это дѣло не пойдетъ и что я не найду охотниковъ работать лёнъ, на чемъ въ особенности настаивалъ богачъ-воротила — въ каждой деревнѣ есть свой воротила — сосѣдней деревни, которому мое хозяйство очень не по нутру. Теперь, крестьяне, видя, что дѣло идетъ успѣшно, говорятъ: «Отчего не идти? Cъ деньгами все пойдетъ — деньги и камень долбятъ, да и подладился ты, Лександра! прибавляютъ они.

«Ты», «Лександра» — я былъ на верху блаженства, когда первый разъ услыхалъ подобныя выраженія, потому что они служатъ несомнѣннымъ выраженіемъ уваженія къ данному хозяйству. Дѣйствительно, мое хозяйство уважается сосѣдними крестьянами нестолько за лёнъ, сколько за хорошіе урожаи ржи (ныньче рожь кругомъ принесла самъ-десять, а это превосходно на 4-й годъ хозяйства въ имѣніи, гдѣ урожай самъ-семь считался рѣдкимъ), за то что хозяйство при этомъ все расширяется, что всѣ нововведенія удаются, что плуги пошли сразу и нѣтъ машинъ, безполезно лежащихъ въ сараяхъ; за то, что все дѣлается хозяйственно. Иногда это уваженіе невыгодно для меня: въ нынѣшнемъ году у насъ урожай травъ и яроваго очень плохъ; уже съ осени было видно, что корму будетъ недостаточно и придется пустить въ кормъ ржаную солому, вслѣдствіе чего не хватитъ подстилки. Я разсчитывалъ, что мнѣ удастся скупить для подстилки по деревнямъ пеньковую костру, потому что крестьяне костру для подстилки не употребляютъ, говорятъ, что она «сушитъ навозъ», и обыкновенно или выбрасываютъ на гати, въ рытвины дорогъ для поправки вымоинъ на дорогѣ — крестьяне, прежде, всегда даромъ привозили мнѣ костру за угощеніе — и самое болышое, если употребляютъ для поджиганія лядъ. Когда намяли пеньки, я послалъ Ивана скупать костру по деревнямъ; сначала ему удалось купить нѣсколько возовъ, но потомъ крестьяне придержались продавать. Я думалъ сначала, что они надѣятся взять дороже, но потомъ оказалось, что крестьяне сами стали подстилать костру въ морозы — въ Батищевѣ стелятъ, значитъ, хорошо. Конечно, крестьяне, по самымъ условіямъ своего хозяйства, не могутъ перенимать многое, что могло бы имъ быть полезно; но они однако вовсе не такъ косны, какъ думаютъ многіе, и способны многое перенять, если на дѣлѣ увидятъ, что это хорошо илиувѣруютъ въ кого нибудь.

«Отечественныя записки», 1876, № 9, сентябрь, Отд. I, с. 25—27