Сценарий развития мировой энергетики: исламская нефть против западных технологий

 

Предыстория

Эра нефти как глобальной экономической и политической силы началась в 50-х годах XX века. 50-е годы можно охарактеризовать как эпоху крупных нефтедобывающих компаний, хищников-первопроходцев, принадлежавших миру американского и европейского бизнеса, приобретших в то время огромную власть и получивших большие сверхприбыли.

60-е годы запомнились как эпоха дешевой нефти, время потребителей нефти, получавших ее в неограниченно возраставших количествах по снижающимся ценам. Но в этом десятилетии появилась и укрепилась Организация стран-экспортеров нефти (ОПЕК), возникло напряженное противостояние между производителями и потребителями, производителями и компаниями. Да и пресловутые <семь сестер> (семь крупнейших западных нефтяных компаний) именно в это время были ошельмованы в глазах американского общественного мнения.

70-е годы стали десятилетием торжества стран-нефтепроизводителей, победивших в прямом противостоянии ОПЕК со странами-потребителями и их компаниями-<сестрами>. Цены на нефть в ходе кризиса 1973–1974 годов выросли вчетверо.

Потом еще были кризис 1979 года и иранская революция — первая фундаменталистская революция. Революция не арабов, а персов, пример которой стал шокирующим для Запада и вдохновляющим, но не заразительным для исламского мира.

С начала 70-х годов почти все арабские страны Аравии, а также Ирак, Иран, Алжир и Ливия начали получать монопольную сверхприбыль от продажи нефти на мировом рынке, цену на которую они взяли под свой контроль.

Запад тяжело пережил первый нефтяной шок, но уже второй нефтяной шок,1979 года, оказался сильно сглажен.

В целом не экономические, а политические аспекты шока были восприняты Западом как вызов и угроза, так как прецедент введения эмбарго против Соединенных Штатов, в то время в основном обеспечивавших себя своей собственной нефтью, будучи применен к более зависимой от нефти стране, такой, как Япония, Франция, Италия, ФРГ, мог парализовать ее экономику. Ответом стали бы интервенция Запада и конфронтация Запада с Советским Союзом с очень неясными последствиями, тем более в условиях абсолютной нехватки у Запада нефтепродуктов.

Уже с начала 80-х годов начинается неуклонное падение нефтяной ренты арабских нефтедобытчиков, так как высокие цены стимулировали разработку альтернативных источников добычи нефти и развитие альтернатив самой нефти (газ, ядерная энергия, меньше — гидроэнергия и другие возобновляемые источники энергии), стабилизировали потребление уже <приговоренного к смерти> угля и привели к эффективному снижению энергоемкости ВВП развитых стран (в70–80-х годах примерно на треть).

Уже в середине 80-х Запад переломил ситуацию на мировом рынке нефти: рынок производителей стал сбалансированным рынком, в котором олигопольная власть производителей была уравновешена олигополией потребителей, успешно диверсифицировавших источники поступления первичных энергоносителей.

Следует учесть и то, что к 1973 году Запад был готов добровольно согласиться на повышение цен. В результате напряженных переговоров с ОПЕК в1971–1973годы он постепенно привык к мысли о неизбежности перераспределения в пользу производителей доходов, в основе которых оказалась нефть.

Энергетический базис Запада в то время обходился для него всего лишь в 5 процентов от ВВП (к 2000 году он вырос до 9 процентов), и, с одной стороны, его заниженная доля вела к энергетическому расточительству, ухудшению состояния природный среды и деградации иных, конкурирующих с арабской нефтью, источников энергии (той же нефтедобычи Северного моря), а с другой—уступка энергетикам нескольких процентов ВВП (в этих добавленных4процентах ВВП сверхприбыль арабов составила чуть больше одной десятой) была назревшим и стратегически позитивным перераспределением национальных финансовых ресурсов.

Экономический шок был вызван насильственным и резким характером перемен, но не переменами как таковыми. Потому-то в 1979 году нефтяное оружие ОПЕК практически не сработало, хотя цены на нефть на короткое время взмыли в заоблачные выси (в 1981 году до $35 за баррель).

В 90-е годы продолжается тенденция укрепления олигопольной власти основных стран-потребителей. Расширяется добыча нефти на неарабских месторождениях, увеличивается использование газа, улучшается экономичность автомобилей и тепловых электростанций, основной рост ВВП развитых стран перемещается в интеллектоемкие, но малоэнергоемкие отрасли — электронику, телекоммуникации, СМИ, Интернет, биотехнологии.

Приятным <сюрпризом> для потребителей нефти стал крах СССР, лишивший арабский мир авторитетного покровителя и немедленно усиливший на мировых рынках политическую и военную составляющую олигопольной власти Запада.

Увеличившаяся власть Запада, в том числе и как олигопольного покупателя на мировом рынке нефти, немедленно проявилась в событиях 1997–1998 годов, когда в ходе азиатского кризиса, незначительно в целом снизившего спрос на энергоносители, цены на нефть упали более чем вдвое, снизившись в реальном исчислении до уровня 60-х годов.

Арабский мир вновь попал в очень жесткую зависимость от Запада. В 90-е годы нефтяной рынок вновь стал рынком покупателя, в том числе и потому, что арабы-нефтеэкспортеры действительно <сели на нефтяную иглу>.

Они привыкли к нефтяной подпитке своих бюджетов и завышенного уровня жизни, опутали себя сложной системой финансовых обязательств в исламском и в развивающемся мире, создали дорогую и технически сложную инфраструктуру нефте- и газотранспортировки, нефтепереработки, нефтехимии, водоснабжения, обороны, практически полностью зависящую от сотрудничества с Западом, разместили десятки миллиардов долларов в западных банках и на американском фондовом рынке.

В то же время богатство арабских шейхов и привилегированных предпринимателей оказалось просто богатством, сокровищем, не рождающим существенную политическую и экономическую власть в мировом масштабе. Богатство оказалось всего лишь богатством, больше бременем и заботой, чем властью и свободой.

Один из главных страхов на Западе и основная потаенная надежда арабов в70-х годах — это возможность скупки <на корню> лучших фирм, престижной недвижимости и значительной части политических элит Запада. Но <странным образом> арабское богатство, оставаясь значительным и прирастая в долларовом эквиваленте, как-то незаметно, но довольно сильно убывало в своем значении властного рычага в мировой политике и мировой экономике.

И если инфляция была частично компенсирована капиталовложениями в инфраструктуру и промышленность деятельностью (хотя вряд ли очень успешной) на фондовых рынках, то практически двойной рост экономик Запада в1970–2000 годах происходил на фоне снижавшейся с середины 70-х общеарабской нефтяной ренты. Это легко увидеть, если сравнить, скажем, 150 миллиардов долларов в середине 70-х, когда за эту сумму теоретически можно было скупить десять ведущих мировых компаний (потому эта сумма уже сама по себе обладала огромной властью), и 150 миллиардов в 1999 году, которых хватило бы только на приобретение одной компании где-нибудь в третьей десятке крупнейших компаний мира.

Не надо забывать и о способности демократических механизмов <осваивать> огромные коррупционные финансовые потоки, продолжая сохранять устойчивость и оставаясь ориентированными на национальные интересы. Постоянная ротация и распределение власти делают задачу <скупки> политической элиты почти невыполнимой, а в условиях сносной работы механизмов <очистки> (прессы, общественных лоббистов, государственных контролеров, фондовых рынков и просто патриотов, которых всегда много в здоровых обществах) невыполнимой совершенно.

В 80-е годы арабская угроза как-то незаметно сменилась японской, но с теми же последствиями — американская демократия уже к началу 90-х перемолола все японские коррупционные потоки.

За три десятилетия избыточного финансирования ни одна из арабских стран-нефтеэкспортеров не смогла создать эффективной экономики за пределами нефтяного сектора. Это характерно как для стабильно прозападных стран, так и для стран <экспериментаторских> — Ливии, Алжира, Ирака. То же можно сказать и о фундаменталистском шиитском, с 1979 года, Иране.

Отсюда вывод: в 90-е годы арабский мир вернули на место, которое он занимал в 60-х годах. Его глобальное политическое влияние и даже способность влиять на мировой рынок нефти существенно, принципиально снизились. Ему как бы сказали: пользуйся, трать, наслаждайся, гордись собой, но Израиль не трогай, социалистических и фундаменталистских экспериментов не затевай и не пытайся разговаривать с нами на равных. Можешь поэкспериментировать с либерализацией или законсервировать свои традиционные структуры, признаем также твои права на нефтяной картель и монопольную сверхприбыль, но <в приемлемых рамках>.

Современность

Такими в целом приемлемыми для Запада рамками сейчас является цена на нефть в пределах $20–35 за баррель, хотя <идеальными> Запад считал бы $15–25. В ценах начала 70-х годов это всего лишь $6–12 ($5–10) за баррель. Это немного, учитывая удвоение экономики Запада по сравнению с началом 70-х и существенное уменьшение энергоемкости их экономик, а также стабилизацию нефти на уровне 40 процентов доли в структуре потребления первичных энергоносителей.

Нефть уже не является столь агрессивным экономическим фактором, угрожающим взорвать сложившиеся экономические пропорции мировой экономики, какой она была в 70-е и 80-е годы. Она по-прежнему остается жизненно важным и <опасным> ресурсом, но с более спокойным характером.

Темпы инфляции в европейских странах и США коррелируют с ростом цен на нефть с коэффициентом 0,01–0,02, т. е. при повышении нефтяных цен на10процентов общий уровень инфляции в развитых странах вырастает на0,1–0,2процента, что в общем приемлемо.

Сравнительно высокие цены на нефть стимулируют благотворные по своим результатам процессы разработки и доводки до рынка альтернативных источников энергии и диверсификации нефтедобычи, способствуют улучшению экономичности электроэнергетики, транспорта и систем отопления.

Низкие цены на нефть неизбежно меняют приоритеты не только в штаб-квартирах корпораций, но и в парламентах и кабинетах министров западных стран, а попытки сознательного <идейного> воздействия на энергетическую политику вопреки сигналам рынка неизбежно встречают сопротивление групп интересов, проходят через острые дебаты и зачастую отвергаются по тем или иным причинам тактического или просто надуманного характера.

Это приводит к существенным различиям в энергетической политике западных стран. В Европе принята радикальная политика искусственного завышения цен на бензин с целью увеличить использование его альтернатив, поскольку нефтяная зависимость европейских стран в 70-х годах оказалась практически полной, а в США, имевших более слабую энергетическую зависимость, такая политика является умеренной. Поэтому в европейских странах цена на бензин в среднем на80процентов состоит из косвенных налогов, а в США — только на40 процентов. Самые высокие налоги на бензин в Италии, поэтому 1,2 миллиона автомобилей в Италии уже газифицированы, а в Германии, где налоги на бензин вдвое ниже, газифицировано всего несколько тысяч.

Сравнительно высокие цены на нефть в целом соответствуют интересам и весьма влиятельных экологических организаций, так как стимулируют экономию нефтепродуктов, а следовательно, снижение вредных выбросов в атмосферу, определяют вытеснение мазута и бензина экологичным газом, хотя и способствуют стабилизации использования угля и производства атомной энергии, но в целом ориентируют общество на экономию энергии и замену нефтепродуктов новыми, более экологичными энергоносителями, поскольку современная научно-техническая мысль развивается в жестких рамках, заданных ей парадигмой экологического сознания.

В 90-х годах многократно расширилось использование сжиженного природного газа (СПГ), обладающего превосходными экологическими, хорошими техническими и приемлемыми экономическими характеристиками. Темпы роста использования СПГ во второй половине 90-х годов приблизились к двузначной цифре, и в первом десятилетии наступившего века общий объем мирового потребления СПГ, по-видимому, вырастет не менее чем втрое, т. е. до 300 миллионов тонн в год, усилив нефтяную независимость прежде всего развитых стран.

К 2010 году не менее пятой части американского, четверти европейского, трети японского автомобильного транспорта будет газифицировано. В последней трети первого десятилетия XXI века начнется революция топливных элементов. Уже в 2010 году топливные элементы будут установлены на 5 процентах автомобилей в Европе, США и Японии, а с 2020 года в ЕС будет законодательно запрещено использование в легковом автотранспорте бензиновых и дизельных двигателей. Весь легковой автотранспорт стран ЕС в 2020-х годах будет переведен на топливные элементы.

Сейчас очевидно, что в 1990-х годах арабский мир потерпел серьезное экономическое поражение вслед за крахом Советского Союза. Это поражение стало очевидным во время беспрецедентного снижения цен в 1997–1998 годах. <Милостивое разрешение> на восстановление цен в 1999–2000-м, данное арабскому миру Западом, принципиально общей ситуации не изменило.

Арабский мир не приобрел стратегических позиций в современной глобальной экономике и политике, а его элиты с разочарованием обнаружили, что степень их свободы в рамках, заданных глобальными системами власти, приближается к нулю.

От них откупаются пресловутыми $120–200 миллиардов (около 0,3–0,5 процентов мирового ВВП) монопольной сверхприбыли и <позволяют> тратить на мечети, медресе, программы помощи, культурные исламские центры, на водоснабжение, искусственные оазисы, нефтепереработку и нефтехимию, нефтепроводы, танкеры, порты, акции западных компаний, современные вооружения (с точки зрения западных армий, по большей части лишь дорогие игрушки), гаремы, <роллс-ройсы>, личные самолеты… Все это разрозненно, часто бездарно (говорят, у одного из эмиров в70-х годах несколько десятков миллионов долларов просто мыши съели), почти всегда дорого и всегда стратегически бесперспективно. Это <разрешение> далось <англосаксам>, воспитанным на трудовой протестантской этике, очень непросто.

В конце 80-х — начале 90-х Запад, находясь в состоянии эйфории-растерянности (американцы еще не могли поверить в свою полную и окончательную победу над <империей зла>), взглянул на арабский мир через розовые очки, как на мир, в котором тоже все скоро устроится по американскому образцу: приватизация, либерализация, глобализация, пусть неуспешная, неэффективная, ну так это внутреннее дело самих арабов, пусть подтягиваются. Это не значит, что Запад враз поглупел и заблагодушничал. Он просто на минуту успокоился, несколько иначе расценил приоритеты и точки приложения своего внимания, ведь в напряженном геополитическом противостоянии решающими являются незаметные и тонкие нюансы, также как в современной легкой атлетике победу определяет сотая доля секунды.

В результате американцы просмотрели момент, когда <свой> бен Ладен и <свои> талибы выросли в мощную революционно-фундаменталистскую силу, обладающую диверсионно-террористическим потенциалом в мировом масштабе, силу, непримиримую по отношению к США и Израилю.

Основное внимание американских силовых ведомств на Ближнем и Среднем Востоке было сосредоточено в 90-е годы на Ираке, Иране, на предотвращении распространения ядерного оружия и на закреплении в Афганистане некой антироссийской трапеции из пакистанских пуштунов, афганских пуштунов (талибов), Северного альянса и самого Пакистана.

Новая эра

Так каков итог пятидесятилетней арабской нефтяной эпопеи и куда движутся арабский мир и арабская нефть в веке XXI? Насколько обоснованно предположение о завершении этой эпопеи в конце первого десятилетия XXI века?

Еще раз подчеркну сделанный выше вывод, что сама по себе арабская нефтяная рента ($120–200 миллиардов в год) не так велика, как может показаться, тем более что реальная цифра стремится к нижней планке. Сама по себе это гигантская сумма, но это плата развитых стран за доступ к 40 процентам главного для него ресурса. На этом ресурсе основана его транспортная система, его химия (создающая материальную базу общества массового потребления: упаковка, тара, дешевая, качественная и легкая мебель, одежда, обувь, бытовая техника, жилище, автомобиль), значительная часть его электроэнергетики и т. д.

Поэтому повышение цен на этот ресурс (правда, вместе с газом) еще вдвое-втрое по сравнению с современным уровнем (с $25 за баррель до $50–75) не приведет к существенному сокращению потребления нефти и газа в среднесрочной перспективе. Конечно, в долгосрочном плане это повышение цен неизбежно приведет к революциям заменителей нефти и даже газа, но речь сейчас не о динамических способностях рыночной экономики, а о том, что при статическом срезе экономики современное положение в ней нефти является исключительно важным, ключевым.

Это определяет и особое положение производителей нефти, особенно тех, затраты которых в несколько раз ниже, чем у других ее производителей. Именно с этим связано исключительное положение нефтедобывающих стран Ближнего, Среднего Востока и Северной Африки, принадлежащих, кроме Ирана, карабскому миру.

В привилегированном арабском мире исключительно положение аравийских государств, обладающих более чем 40 процентами мировых запасов нефти, а среди аравийских государств непререкаемое лидерство по всем параметрам (территории, населению, запасам, центральному положению в исламском мире) принадлежит Саудовской Аравии.

Иначе говоря, арабский мир геополитически и геоэкономически иерархичен. Центр (и верх) — Саудовская Аравия, второй уровень — Аравия как таковая, третий уровень — нефтедобывающие арабские страны, четвертый уровень— ненефтедобывающие арабские страны. Есть и внешний пятый уровень— исламские страны.

Но кроме нефтецентричной, историо-арабоцентричной и исламоцентричной иерархий есть иерархия по величине населения. Здесь естественное лидерство принадлежит Египту, имеющему около трети населения арабского мира, да и весовая категория Алжира, Сирии, Марокко и Иордании существенно выше.

И все же главной страной арабского мира с 70-х годов XX века стала Саудовская Аравия, и именно отсюда исходят импульсы и финансирование идеи возрождения великой арабской империи — Халифата. Именно отсюда распространяется параноидальный ваххабизм, присвоивший себе право обвинять любого человека и любую страну в неверии и лицемерии и приговаривать за это к смерти.

Однако вернемся к экономике и объективному месту в мировой экономике, которое занимает арабский мир.

Представим себе ситуацию, в которой арабской нефти не оказалось бы так много и она не была бы так доступна и дешева. Как изменились бы мировая экономика и политика?

Почти наверняка нефть все равно стала бы основой мировой экономики, но не в 1950-х годах, а в 1960-х, так же как она стала основой американской экономики еще в 1930–1940-х годах — до дешевой арабской нефти и на основе отечественной, сравнительно дорогой.

Одновременно ускоренными темпами развивались бы альтернативные энергоносители, а эпоха энергетического расточительства, 60-е годы, стала бы частью эпохи сбалансированного энергетического развития, которая началась в середине70-х и которая продолжается до настоящего времени с перспективой закончиться только в 2040–2050 годах во время термоядерной энергетической революции. Уголь остался бы королем энергетики до начала 70-х годов, а атомная электроэнергетика кое-где в 80–90-е годы преодолела бы сопротивление экологистов, и современная ее доля в мировом энергопотреблении была бы существенно, хотя и не принципиально, выше. Наверняка потребление газа сейчас было бы в 1,2–1,3 раза выше, чем это имеет место сейчас. Наконец, революция топливных элементов пришла бы не в конце первого десятилетия XXI века, а в его начале.

Арабская дешевая в производстве нефть лишь существенно изменила внутриотраслевые приоритеты в 1950–1990-х годах: в 50–60-е — посадив на <нефтяную иглу> развитые страны, а в 70–90-е — арабские страны, но не смогла бы существенно повлиять на темпы научно-технического прогресса и роста мировой экономики. Правда, поскольку она <случилась>, то заняла на мировом энергетическом рынке стратегическое место и оказалась способна влиять на мировую политику, особенно в 70–80-х годах.

Поэтому экономическая власть арабских шейхов, которую мифологизировали в 70-е годы, была не только очень ограниченной и уязвимой. Она парадоксальным образом резко уменьшилась сразу вслед за первыми нефтяными шоками1973–1974 годов, поскольку подорожавшая арабская нефть стала столь же дорогой, как и нефть, добываемая в большинстве регионов мира.

Сверхприбыль, ставшая основной составляющей цены на арабскую нефть, лишь в первый год была только сверхприбылью, пока еще было не вполне понятно, сохранится ли она или будет отобрана мощной олигополией стран-потребителей. Очень скоро она обернулась бюджетными и теневыми обязательствами правительств перед своими и чужими элитами и народами.

В условиях традиционного общества эта сверхприбыль не превращалась в эффективные инвестиции в экономику и либеральные институты. Напротив, она прочно зафиксировала социальный статус-кво в большинстве стран-производителей, мощными дотационными тромбами постепенно парализовала его живые адаптационные системы, предназначенные для приспособления общества и государства к внешнему окружению и потребностям экономического развития.

Правда, <тромбизация> арабских обществ не была одномоментной, она цементировалась в течение 70–80-х годов, а в 90-е годы стала свершившимся фактом почти во всех государствах Аравии.

<Тромбизации> более всего были подвержены <правильные> с прозападнической и одновременно фундаменталистской точки зрения общества Аравийского полуострова, тогда как социалистические эксперименты способствовали разрушению тромбов, пусть даже это было связано с бестолковой растратой средств и амбициозными социальными и экономическими проектами.

Именно в Аравии накоплен мощный революционно-фундаменталистский потенциал. В наше время он устремился к соединению с огромным богатством и влиянием Саудовской Аравии и прибрежных княжеств.

Арабская мечта 70-х годов оказалась самообманом, а в 90-е вместо власти и стратегического влияния арабы получили возвращение всех видов внешнего контроля. Запад, в 70-е годы кричавший о потере своей экономической независимости, <под шумок> хитро обвел арабов <вокруг пальца> в глобальной финансовой игре. Те, в свою очередь, почувствовали, что властная весомость их 150 миллиардов в год уменьшилась почти на порядок. В результате вся арабская обида обратилась в национально-религиозный протест, в столь характерный для ислама протестный потенциал.

Массовые самовнушения, <трансцендентные> прорывы и опыт мировой политики соединились в новой интернациональной идее арабских идеалистов — мировой исламской революции и мировой арабской империи.

В этой ситуации практически неизбежен взрыв Аравии в XXI веке подобно взрыву VII века, родившему исламский мир. Но мощность этого взрыва зависит от прочности парового котла, который построили при помощи Запада элиты арабских стран, прежде всего королевская семья Саудовской Аравии.

Проводимые в Саудовской Аравии ограниченные либеральные экономические реформы не изменят ситуации даже в случае своего успеха. Тем более что этот успех будет (если будет) более всего трудовым успехом не арабов, а иностранных специалистов и предпринимателей, что добавит пара в кипящий котел аравийского национального протеста. В случае успеха реформ отчуждение от экономики в саудовском обществе только увеличится. Хуже всего то, что бунтует молодежь. Выпускники высших учебных заведений идут не в бизнес, а в бунт. И это диагноз.

Запад со все нарастающей тревогой и раздражением наблюдает, что <подаренные> им $150 миллиардов становятся финансовой основой исламского фундаментализма и терроризма.

Вдруг, в одночасье, перед Западом вырос новый враг, лицо которого еще скрыто, но силу которого Запад ощущает в глобальном присутствии некоей враждебной энергии. Ее мощь очень велика. Она способна мгновенно менять обстановку в Пакистане и Палестине, может массово производить камикадзе, эффективно противодействовать американской пропаганде. Она в состоянии обесценить усилия по <приручению> ближневосточных элит и умеет быстро консолидировать огромную информационно-пропагандистскую сеть, созданную почти во всех странах мира.

Сентябрьские теракты при всей их неожиданности и беспрецедентности стали по сути своей очередным событием (очередным шахматным ходом бен Ладена) в развертывающемся уже несколько лет противоборстве исламских революционеров с американским правительством и его спецслужбами.

Это был ответ на американо-пакистанское решение заблокировать поддержку, оказываемую <Талибан> из Пакистана. <Талибан> эта помощь была нужна для решительного наступления и разгрома Северного альянса с немедленным выходом затем в Таджикистан и Узбекистан (они считают, что там их ждут). <Мировая революция> бен Ладена и муллы Омара при таком развитии событий охватила бы огромный регион, поскольку неизбежно бумерангом вернулась бы в сам Пакистан. Полыхнуло бы и на Кавказе. <Черная дыра> Бжезинского превратилась бы в геополитическую <сверхновую> бен Ладена. Дестабилизация столь огромного региона с почти неизбежной дестабилизацией вслед за этим всего арабского мира означала бы полное крушение всего здания Pax Americana, построенного в предыдущие десятилетия и столь блестяще завершенного в начале 90-х годов.

Такого развития событий американцы и их союзники допустить не могли. Они дали ясно понять, что антироссийское направление уже не является доминантой в политике Америки даже в столь <удобном> для щекотания российского мягкого подбрюшья регионе, каким является Средний Восток. Бен Ладен <обиделся> тем больше, что вероятность развития событий по такому сценарию не превышает <каких-то> 10–20 процентов. Это для Америки с Россией все <произойдет само собой>, запылает, заполыхает, а для бен Ладена и муллы Омара это будет означать напряженный труд, риск, кровь и гибель их товарищей, а возможно, и собственный мучительный конец.

Для развития такого сценария необходима дестабилизация не только уже дестабилизированных Афганистана и Таджикистана, но и весьма устойчивых Узбекистана, Пакистана и Ирана, элиты которых обладают вполне здоровым инстинктом самосохранения.

В Пакистане дело ограничится всего лишь верхушечным военным переворотом, а Узбекистан получит всестороннюю помощь от России и всех стран Центрально-Азиатского региона. Бен Ладен вряд ли обманывается в том, что воздействие ваххабитских (и даже просто салафитских) идей на элиты и народы стран этого региона не столь уж велико. Те же чеченцы воюют не за ваххабизм, они воюют за национальный суверенитет. Ваххабиты для них лишь попутчики.

Американцы тоже это знают, но предпочли перестраховаться. Тем более что совместный антиталибский фронт казахов, узбеков, киргизов, туркменов и таджиков с русскими вновь усилит влияние России в бывших среднеазиатских республиках и почти наверняка закроет столь желанный для американцев путь каспийской нефти в обход России.

Пророссийская стратегия в этом вопросе вполне совместилась с антироссийской тактикой (или, наоборот, пророссийская тактика совместилась с антироссийской стратегией, смотря в каких измерениях и геополитических раскладах смотреть).

Неустойчивое равновесие в Афганистане позволяет Америке сохранять максимум возможностей для управления ситуацией в будущем, направляя ее по необходимости против России, Индии, Пакистана или Ирана или, напротив, делая уступки, <подарки> той или иной стороне вокруг афганского силового расклада. Да и ограничены возможности Америки по ликвидации талибов как военной силы. Опыт Великобритании в XIX веке и России в конце XX кое-что значит. Слишком решительным американцам не только <набьют морду>, но и покажут <кузькину мать> всеобщего исламского негодования.

Бен Ладен отомстил Америке за ее <иезуитство>. Он все-таки ожидал, что Соединенные Штаты продолжат спокойно наблюдать за его <работой>, за тем, как недавний главный враг Америки вовлекается во вторую и третью исламские ловушки (после чеченского волчьего капкана) — Таджикскую и Узбекскую, а через них еще и в Афганскую (снова). Он внимательно наблюдал за политикой США во второй половине 90-х годов и видел, что в отношении России она осталась прежней, <двойственной>, <иезуитской>. В той же Югославии она была не столько проалбанской или прохорватской, и даже не столько антисербской, сколько той же антироссийской.

Но <вдруг> в 2001 году она изменилась. Антироссийский императив вдруг потерял свою императивную силу. Этого террорист не учел. Он не учел того, что как раз в 2000 году американцы переоценили перспективы возрождения России. Объективно Россия еще может стать великодержавной, т. е. стремящейся к мировой гегемонии или региональным гегемониям, но фактор Путина, далекого от популизма своего предшественника и своих конкурентов на власть, ее успокоил. Россия еще может стать великодержавной по своим устремлениям страной, но великой державой Россия уже не станет по объективным причинам (это однозначный вывод, к которому пришли эксперты американской геополитики к 2000 году). Период империи для России закончился и не начнется снова в ближайшем и отдаленном будущем, по крайней мере в наступившем XXI веке.

Американский политический истеблишмент пришел к важному выводу, что при Путине и после него Россия будет слабеть все больше как военная и политическая сила, затрачивая увеличивающийся поток собственных ресурсов на поддержание стабильности в своих нерусских регионах и по всему периметру своих границ. Европа будет подавлять Россию своей экономикой, Китай — своим населением, а исламский мир — своей агрессивностью и мессианством. Коммунистический или коммуно-националистический реванш — не более чем старческое брюзжание, а также шутовство и смешное провокаторство талантливых пиарщиков ФСБ. Ядерная мощь неминуемо будет сокращаться под давлением растущих финансовых ограничений.

В общем, американские интеллектуалы и американские политики в целом разобрались со своим психологическим наследием времен холодной войны — они отправили свои антирусские комплексы в архив. Но это не означает, что они воспылали любовью к России. Напротив, Россия из <любимого врага>, из гиганта, из полюса американского дуализированного сознания превратилась в обычную шахматную фигуру на доске (уровня коня), а восхищение <русским медведем> было конвертировано в презрение к <русскому дураку>. Так что антирусские комплексы, даже находясь в архиве, еще лет 10–20 будут влиять на американскую политику, но не на ее активную составляющую, питаемую ненавистью, страхом и уважением, а на составляющую пассивную, питаемую неприязнью и презрением. России просто не <подадут руки>, холодно наблюдая за ее увязанием в трясине нарастающих внутренних и внешних проблем.

<Асимметричного ответа> от талибов американцы, конечно, не ожидали. Теперь в их политике в отношении как талибов, так и арабского мира появится сильная эмоциональная составляющая, не меньше, чем в отношении японцев после Перл-Харбора.

Ничего хорошего это арабам не сулит, потому как американцы умеют совмещать политкорректность и идеализм с кровожадной мстительностью, любовью к скальпам своих врагов и просто с любовью к скальпам.

В ближайшие годы в США может появиться много людей, обосновывающих применение против террористов <чистого> нейтронного оружия. И еще один, соразмерный проведенному, террористический акт почти наверняка снимет в американском обществе моральный запрет на применение <чистого> ядерного оружия, причем с весьма подвижными рамками определения границ <центров мирового терроризма>.

Вызов, брошенный бен Ладеном Западу, станет одним из шагов в эскалации напряженности между арабским миром, начинающим великую исламскую революцию и строительство своей империи, и управляемым <англосаксами> Западом, только что завершившим свою мировую империю. Он не приведет ни к немедленной дестабилизации Среднего Востока и арабского мира, ни к большой региональной войне, но положит начало мировой террористической войне2001–2014 (2018) годов.

Аравийское общество само по себе все еще достаточно стабильно, несмотря на накопленный огромный потенциал несоответствия между традиционной исламской арабской культурой и <новой с иголочки> цивилизацией, опирающейся на нефтяную ренту. Аравийская гордость в том, что в самой Америке американские самолеты разрушают самые высокие небоскребы. <Кто это сделал? Шахиды! А есть ли у вас свои шахиды, готовые осознанно пожертвовать жизнью во имя вашей веры?! Нет?>

А то, что эта акция была великолепно спланирована и безукоризненно выполнена, станет другим вызовом — вызовом своему <интеллектуальному комплексу>, ведь арабы видят и чувствуют, что современная интеллектуальная техническая цивилизация пока им <не по зубам>. Это самый глубокий подкоп под их национальное самоуважение. Прежде всего на него бен Ладен и дал <асимметричный ответ>: <пусть мы дураки, но вас, умников, побили вашими же умными игрушками (самолетами, небоскребами, техническими средствами разведки и обеспечения безопасности). Вы великолепно спланировали 67 год, а мы 01-й!>

Взрыв исламской революции в Центральной Азии и на Среднем Востоке способен быстро революционизировать саудовское общество, тем более если американцы и русские используют жестокие средства для борьбы с этой революцией. Достаточно будет полутора-двух лет, чтобы от стабильности в Аравии не осталось и следа. Элита, конечно, будет против, но народ распрямится и пойдет вперед, не боясь (а может, даже радуясь!) потерять богатство. Но поскольку в ближайшем десятилетии социального взрыва не будет, то аравийское общество будет продолжать накапливать энергию, наращивать комплексы и ненависть и творить новые мифы вокруг бен Ладена и пришедших с ним или за ним новых героев веры и нации.

После событий 11 сентября Запад открыл для себя еще один аспект нефтяного паразитизма арабского мира. Он увидел то, что деньги, <отнятые> у Запада, работают не на приспособление арабского мира к новым для него ценностям либеральной капиталистической экономики (хотя бы к ним). Они не работают также на интеграцию огромного региона в западный мир, пусть интеграцию неэффективную, расточительную, возмущающую пуританские трудовые основы морального кодекса <англосакского мира>, интеграцию, которая взращивает чуждые институты исламских банков, исламских культурных центров. С этим еще можно мириться, но нельзя смириться с тем, что эти деньги сейчас идут на откорм чудовища, поставившего своей целью террористическую дестабилизацию западного мира.

Перспективы

Теперь Западу этих $120–200 миллиардов не просто жалко, теперь для него эти доллары как кость в горле. Рациональный и практичный Запад в ближайшие годы очень постарается лишить арабов этой дотации.

Но как он это сделает? Снизит цены до 8–10 долларов за баррель? Вытеснит нефть из энергетического центра современной экономики? Возьмет под международный контроль добычу нефти в двух-трех арабских странах, например в той же Ливии, обладающей приличными запасами легкоизвлекаемой и очень качественной нефти (повод — терроризм Каддафи)? Более тесно интегрирует в себя арабские элиты вместе с их капиталами? Ясно, что узколобая фельдфебельская постановка вопроса (отнять, и все тут) не сможет стать реальной политикой Запада в отношении арабского мира. Мотив <отнять> будет учитываться, приниматься во внимание в качестве дополняющего, вспомогательного, но никак не основного. Единственное конкретное изменение, рожденное аналитикой подобного рода, будет состоять в том, что западные спецслужбы будут более внимательно отслеживать счета, финансовые потоки, арабские авуары и балансы, с тем чтобы оценить конечное приложение этого капитала, а также иметь возможность быстро и эффективно заблокировать эти средства в случае необходимости или целесообразности.

Главным политическим и экономическим критерием Запада, оценивающим нейтрализацию арабского нефтяного фактора, останется способность западной экономики функционировать в условиях полного (или почти полного) эмбарго со стороны Ближнего и Среднего Востока. К этой цели Запад движется в силу естественных экономических причин (прежде всего достаточно высоких цен на нефть), но политическая воля в условиях ясно обозначившегося видимого противостояния между американо-европейским и арабским мирами будет теперь сознательно способствовать этому движению, и уж точно ему не мешать.

Рассмотрим вектор этого движения. Общее мировое потребление нефти сейчас составляет 75–77 миллионов баррелей в сутки. Ожидается рост ее потребления в 2020 году до 115 миллионов. К 2010 году ее потребление должно вырасти до 93–97 миллионов баррелей в сутки.

Нефтяной дефицит США, Канады, Европы, Японии и Кореи составляет сейчас около 25 миллионов баррелей в сутки. Экспорт из аравийских стран и Ирака сейчас составляет 14 миллионов баррелей в сутки, а все страны ОПЕК, с учетом подвергнутого остракизму Ирака, экспортируют 26 миллионов баррелей в сутки, т. е. экспорт ОПЕК теоретически покрывает дефицит в нефти стран Организации экономического сотрудничества и развития (Запада).

Сейчас Западу объективно не удастся обойтись без аравийско-иракской нефти, а тем более в целом без Ближневосточной и Средневосточной нефти. Если представить, что он, в случае экстремальных обстоятельств или, конкретнее, эмбарго на поставки ему нефти со стороны азиатских арабских нефтеэкспортеров, предпримет попытку <завернуть> на себя индонезийский, латиноамериканский, нигерийский, российский, североафриканский и, само собой, североевропейский и канадский экспорт нефти, то все равно будет не хватать 9 миллионов баррелей в сутки (на самом деле более 12 миллионов баррелей в сутки). Это означает, что Запад встретится с дефицитом нефти более чем в 25 процентов от своих потребностей. Но<завернуть> нефть не получится, т. к. у Нигерии есть не только африканские соседи по интеграции, но и долгосрочные договоры с десятками стран, у Индонезии тоже, Китай и Индия превращаются во все более крупных нефтяных импортеров.

Это означает, что в случае прямого конфликта между арабским миром и Западом Западу не удастся обеспечить свои энергетические потребности одними лишь политическими и тем более экономическими перераспределительными мерами без риска разрушить весь мировой порядок.

Только комплекс мер, в том числе затягивание энергетического пояса на7–8процентов (что не так уж трудно сделать), включая введение ограничений на продажу бензина для потребительских нужд, как это было в 1974 году, а также срочно принятые меры по увеличению загрузки мощностей и введению в эксплуатацию резервных мощностей в США и Европе, максимальному использованию мощностей других неарабских поставщиков, — все это вместе дало бы Западу необходимое время (шесть-семь месяцев). Это время до начала энергетического кризиса — после уменьшения общих запасов нефти у потребителей с <официальной> 80-дневной (на самом деле, по-видимому, 100–110-дневной) потребности до предкатастрофической 40-дневной — должно быть использовано для того, чтобы основательно подготовиться к прорыву арабских рядов сначала политическим, а при его неудаче и военным путем.

В любом случае балансирование на грани войны и мира, стабильности и кризиса, даже если оно не разразится войной или экономическим кризисом, вызовет в западных странах шок, неуверенность, изменение привычных условий жизни. Эта опасность будет тяготеть над арабо-европейскими и арабо-американскими отношениями большую часть первого десятилетия XXI века, однако уже в конце первого десятилетия экономическая независимость западных стран от арабской нефти станет практически полной.

Назовем три основные причины подобной перемены. Во-первых, вместо ожидаемых примерно 95 миллионов баррелей в сутки потребление нефти в2010году едва превысит 90 миллионов баррелей в сутки. Причина в ускоренном росте, по сравнению с прогнозами, потребления природного газа, особенно сжиженного, и переход более 20 процентов автотранспорта в развитых странах на газ. Свою пятипроцентную долю в транспортных мощностях развитых стран будут уже иметь и топливные элементы. Важно то, что эти изменения коснутся прежде всего развитых стран, усилив именно их энергетическую независимость.

Во-вторых, в первом десятилетии наступившего века одним из крупнейших мировых центров нефтяного экспорта станет Каспийский регион. Его экспорт в2010 году превысит 7 миллионов баррелей в сутки. Другие центры нефтяного экспорта в своей совокупности также нарастят экспорт на 7 миллионов баррелей в сутки. Немного вырастет добыча нефти в США и Великобритании (на0,7–1,0миллионов баррелей в сутки.). Это значит, что практически все повышение потребления нефти в первом десятилетии XXI века (всего 14–16 миллионов баррелей в сутки по сравнению с ожидаемым 18–22 миллионами баррелей в сутки) будет покрыто ростом импорта из стран, не входящих в ОПЕК, и увеличением добычи нефти в основных странах-потребителях.

Развитые страны существенно сократят закупки арабской нефти, переориентировавшись на каспийскую и другую <неопековскую> нефть. Арабский экспорт в значительной мере сориентируется на Китай, Индию, Африку, арабские нефтеимпортирующие страны. Таким образом, принятая ОПЕК на себя ответственность за стабильность высоких мировых цен на нефть подвергнется в ближайшем десятилетии серьезному испытанию, которого она не выдержит. ОПЕК в стремлении к этой цели вынуждена будет уступить конкурентам в 2001–2009 годах значительную долю мирового рынка.

Но в это же время реальные возможности увеличения экспорта и, самое главное, потребность в нефтедолларах заметно увеличатся в Индонезии, Венесуэле, Нигерии, а также в Иране, Ливии и Алжире, закончивших свои социальные эксперименты и все более <страдающих> без инвестиций. К концу десятилетия вышеназванные страны ОПЕК будут готовы немедленно увеличить свой нефтяной экспорт на 4–5 миллионов баррелей в сутки, а в течение 3–4 лет — в совокупности на 8–10 миллионов баррелей в сутки, т. е. почти вдвое. Их уже не будет пугать сокращение цен в 1,4–1,5 раза, их будет интересовать не цена, а валовый доход.

После начала революции топливных элементов нефтяной рынок окажется перед перспективой 1,4–1,6-кратного сокращения во втором десятилетии XXIвека, и экспортерам станет не до <опековской> солидарности. Здесь работает не принцип, а испуг — <хватай, пока можно!>

Это приведет к разрушению ОПЕК. Сначала Нигерия, Венесуэла и Индонезия потребуют и добьются у аравийских государств увеличения своей квоты, потом этого же попытается добиться Иран, а после аналогичных ходов Алжира и Ливии ОПЕК фактически самораспустится. В процессе напряженных дискуссий в2007–2009 годах выявится противоречие между старыми и новыми принципами квотирования экспорта. Многонаселенные Иран, Индонезия и Нигерия потребуют учета <подушевого> принципа в дополнение к <историческому> и <запасному>. Сравнительно малонаселенным Алжиру и тем более Ливии этот принцип не поможет. Поэтому обе эти страны, пользуясь поддержкой структур ЕС, в которые они к тому времени весьма тесно интегрируются, просто выйдут из ОПЕК и увеличат экспорт в Европу в 2010 году сразу на 1,5 миллиона баррелей в сутки.

Взрыв и разрушение ОПЕК в конце первого десятилетия станет прямым следствием стратегического поражения ОПЕК на мировых нефтяных рынках. Конкретные причины поражения — это сознательная политика Запада, направленная на диверсификацию своего энергообеспечения, упрямство стран ОПЕК в поддержании завышенных цен на уровне $30–35 за баррель, фактическое снижение нефтяной ренты, получаемой арабскими странами при неумолимом росте их внутренних расходов. Но основной причиной взрыва как такового станет страх перед катастрофическим снижением спроса на нефть в ходе революции топливных элементов.

Цены на нефть в конце десятилетия снизятся в 1,6–1,8 раза, затем немного поднимутся и стабилизируются на уровне $20–23 за баррель (в ценах 2000 года$14–16 за баррель). В результате нового резкого падения цен добыча и транспортировка нефти в большинстве стран мира станет убыточной. Запад будет готов к такому развитию событий и немедленно введет в действие систему субсидирования импорта из Казахстана, Азербайджана, России, Филиппин, ряда других стран, не говоря уже о субсидировании добычи и/или транспортировки нефти в самих развитых странах.

В ловушке <дружественной> зависимости окажутся крупные нефтеэкспортеры с большими издержками добычи и транспортировки нефти, а арабские нефтяные экспортеры вынуждены будут смириться с потерей сверхприбылей, с тем, что у них не будет возможности заменить их обычными прибылями за счет существенного расширения как своей доли, так и общего объема нефтяного рынка. Расширению доли будет противопоставлена дотационная политика Запада, а общий объем рынка будет расти только до конца 2013 года, после этого начнется долговременное снижение спроса на нефть из-за революции топливных элементов.

<Предательство> неарабских союзников по ОПЕК и тем более <своих> Алжира, Ливии и поддержавшего их Египта, падение цен на нефть без расширения спроса, дотации конкурентам, переключение потоков арабской нефти практически полностью (больше чем на 80 процентов) на страны третьего мира, злорадное торжество европейских и американских автомобилистов, раскупающих новые автомобили на новых топливных элементах, сужение бюджетных расходов и повышение бюджетных дефицитов, но, самое главное, <беспросветное> будущее нефти одновременно с подстрекательством Китая, почти полностью переключившегося на импорт нефти и сжиженного газа из арабских стран, — все это положит начало процессу радикализации всех уровней арабских обществ как в Аравии, так и в Ираке, Сирии, Иордании, Палестине и Ливане, и, по законам эмоционального заражения, в арабских странах Северной Африки.

Запад сразу же противопоставит этой опасности распространение субсидий <за качество нефти> на наиболее дружественные ему арабские страны Северной Африки. Ливия и Алжир продолжат получать миллиарды долларов искусственно дотируемой сверхприбыли, а Египет, Марокко и Тунис будут <обласканы> инвестиционными программами, в том числе льготными миллиардными кредитами (и списаниями кредитных долгов) в свои излюбленные мегапроекты.

Например, Египет с помощью гигантских ирригационных проектов будет расширять пригодные для ведения хозяйства и проживания миллионов людей площади Верхнего Египта, ведь лишь только 5 процентов его территории заселено, а плотность населения в долине Нила в конце десятилетия приблизится к критическим пределам.

Дешевая нефть второго десятилетия XXI века приведет ко второму рождению бензинового и дизельного двигателя, производство которых будет неуклонно расти примерно теми же темпами, что и рост продаж автомобилей в странах третьего мира. Эта тенденция в последний год второго десятилетия наступившего века переборет тенденцию сокращения спроса в развитых странах Европы, Америки и Азии, поэтому в 20-х годах спрос на нефть будет расти, снизившись только в годы мирового экономического кризиса.

Доля мирового нефтяного рынка, контролируемого арабскими странами, будет возрастать в течение 20-х и 30-х годов, но цена на нефть уже не сможет подняться (в реальных ценах) до значений предкризисных 2005–2008 годов.

Страны Каспийского региона, оказавшиеся в <дружественной> дотационной ловушке, будут получать свою дотацию (субсидию) в течение 10-х и в первой половине 20-х годов, вплоть до мирового экономического кризиса, но крупные инвестиции в расширение добычи будут фактически блокированы простым законом выгоды: качественная нефть по цене $20 за баррель, как ни смотри, лучше, чем менее качественная по цене $30 за баррель.

* * *

США в ходе антитеррористической операции, по-видимому, в числе прочих целей планируют также обеспечить контроль углеводородных ресурсов Центральной Азии.

Вашингтон недоволен активными связями туркменского лидера Сапармурата Ниязова с талибами в прошлом и его нынешней пассивностью в поддержке антиталибской коалиции. У администрации есть планы давления на Туркменбаши и даже замены его на более приемлемую фигуру. Американцы высказывают недовольство Ниязовым не только по политическим мотивам. В1999–2000 годах он проявил несговорчивость на переговорах с американской компанией <Пайплайн систем групп> и самым преданным союзником США на Каспии — Азербайджаном. От Ниязова требовались уступки при организации проекта ежегодного экспорта 30 миллиардов кубометров туркменского и азербайджанского газа через Каспий, Кавказ и Турцию в Европу. Туркменбаши посчитал, что его хотят обмануть, проект застопорился, но вырос экспорт туркменского газа в Иран и транзит через Россию.

Другая кандидатура для американских атак - президент Казахстана Нурсултан Назарбаев. В американских СМИ периодически появляются сообщения о проведении следственных действий по поводу дачи ему взяток иностранными бизнесменами. Вашингтон раздражает уклончивая позиция Назарбаева при выборе маршрута экспорта нефти через Иран или по трубопроводу Баку — Джейхан, отказ предоставить <ЭксонМобил> роль оператора в проекте освоения морского месторождения Кашаган и закрепить лидерство компаний из США на казахстанском нефтяном рынке.

Американцам сейчас нет особого смысла участвовать в развитии нефтяных и газовых проектов Туркменистана и Узбекистана. Существующая экспортная инфраструктура позволяет экспортировать углеводороды главным образом через Россию, и лишь в не очень больших объемах через Иран и Кавказ. Рост добычи в таких условиях будет просто повышать зависимость американских компаний от России, которую уже испытывают американские участники проектов разработки казахстанских месторождений Тенгиз и Карачаганак.

Транспортная зависимость центральноазиатских производителей углеводородов от российского транзита создает благоприятные условия для российских инвесторов. С середины прошлого года по настоящее время ЮКОС вошел в нефтяной проект в Казахстане, ЛУКО4в1Л и <Итера> — в нефтегазовые проекты в Узбекистане, <Итера> и <Зарубежнефть> готовятся начать освоение углеводородных запасов в Туркменистане.

Но Вашингтон намерен изменить вид трубопроводной инфраструктуры и экспортной политики Центральной Азии. США рассматривают возможностью осуществления проектов строительства Центрально-Азиатского газопровода (ЦАГ) с пропускной способностью 60 миллиардов кубометров в год и Центрально-Азиатского нефтепровода (ЦАН) на 50 миллионов тонн нефти в год. ЦАН предполагается как альтернатива проекту <Транснефти> и <КазТрансОйл>, предполагающему экспорт российской, казахстанской, узбекской и туркменской нефти по существующему трубопроводу Омск - Туркменабад и далее через Иран к Персидскому заливу (на первом этапе - по замещению). ЦАН должен быть построен от Туркменабада через Афганистан и Пакистан.

ЦАГ, планируемый из Туркменистана через Афганистан и Пакистан в Индию, может стать альтернативой экспорту туркменского и узбекского газа через Россию. В этом случае России станет гораздо труднее не только внедрять свои компании в центральноазиатские добычные проекты, но и отстаивать свои интересы на переговорах о покупке и транзите газа. Иначе говоря, один трубопроводный проект должен стереть с карты экспортных нефтегазовых маршрутов Иран, другой — Россию.

Пока что эти планы кажутся иллюзией. Существующие трубопроводы исправно гонят центральноазиатские углеводороды на север. Ниязов обсуждает с Путиным перспективы сотрудничества в газовой сфере. Москва и Астана уже договорились о совместном экспорте газа и договариваются о долгосрочном соглашении по транзиту нефти. В Афганистане разгорается новая гражданская война, а Индия и Пакистан нацелили друг на друга ядерные ракеты.

Однако это положение может измениться на глазах: Пакистан под давлением Запада идет на все новые уступки Индии. Отряды афганских союзников США переходят к активным действиям и имеют наилучшие шансы установить порядок, который отвечает интересам Вашингтона. В конце января Туркменбаши не договорился с российским президентом об условиях газового экспорта. В это же время казахстанское руководство обсуждает с Вашингтоном условия организации новых многомиллиардных контрактов в нефтяной и газовой отрасли.

Активизация США в Центральной Азии имеет также своей целью ослабить китайскую экономику. В первую очередь этого можно достичь обеспечением подобия блокады Китая в снабжении энергоресурсами.

Китай развивается более быстрыми темпами, чем США, и, по экспертным оценкам, к 2020 году должен выйти на первое место по величине ВВП. Подобные смены мирового лидера, как правило, не происходят без серьезных столкновений (необязательно в форме прямой войны между двумя главными соперниками — риски чересчур велики, тем более в нынешнем ракетно-ядерном формате).

Главный энергетический ресурс КНР — это уголь, однако его расширенное использование на перспективу затруднено из-за роста <экологической цены>. Вряд ли решат проблему ГЭС и АЭС, хотя в Китае предпринимаются значительные усилия по этим направлениям. Общепризнанно, что сохранение нынешних высоких темпов экономического роста зависит от свободы доступа Китая к месторождениям нефти и газа. Ежегодная потребность экономики КНР в нефти к 2020 году вырастет вдвое с 200 миллионов тонн до 400 миллионов тонн. Между тем, несмотря на то что подтвержденные запасы нефти на территории КНР достаточно велики и растут темпами, опережающими рост потребления, реальная нефтедобыча не сможет удовлетворить запросы национальных производителей. Иными словами, Китай будет все больше и больше зависеть от импорта нефти и нефтепродуктов.

К 2010 году доля нефти в структуре производства энергоресурсов КНР снизится до 13,2 процентов, а в структуре потребления — повысится до 19,4 процентов и даже более. Если в 1997 году в Китае было добыто 159–163 миллионов тонн сырой нефти, или менее 85 процентов от потребности, то к 2010 году эта цифра составит в лучшем случае 70 процентов, что соответствует импорту уже не 40, а более чем100 миллионов тонн нефти.

Где Китай может найти источники для подобного трехкратного расширения импорта? Теоретически — на мировом рынке, т. е. где угодно. Но на деле все обстоит несколько иначе. Ведь неслучайно США сегодня сократили долю импорта нефти из стран Персидского залива до 4 процентов, предпочитая использовать географически более близкие и легче контролируемые каналы доставки. Точно так же и у Китая есть географически (они же — экономически) предпочтительные источники получения углеводородного сырья.

Приоритетное место в этом списке прочно занимает так называемое <постсоветское пространство>. Континентальный трубопровод — это все-таки более надежный (и дешевый, в конечном итоге) способ доставки, чем танкеры. К тому же и Каспий, и Сибирь с их запасами нефти расположены не так уж далеко от нынешних китайских границ. И от сотрудничества в этом направлении с Россией и Казахстаном, например, в отличие от поставок электроэнергии, Пекин не отказывался. Во время визита в Астану (сентябрь 2001 года) премьер Госсовета Чжу Жунцзи заявил, что товарооборот между двумя странами может достичь $10 миллиардов, если нефть в Китай <пойдет по российско-казахстанскому направлению>. При этом в качестве примера сотрудничества было названо СП (60 процентов акций принадлежит китайской стороне), которое в 2000 году добыло 5 миллионов тонн нефти. Даже с учетом возможного адекватного роста китайского экспорта в Казахстан и высоких тогда цен на нефть, из заявления ЧжуЖунцзи следовало, что Пекин рассчитывал довести импорт по этому направлению только из Казахстана минимум до 25 миллионов тонн нефти ежегодно.актюбинскнефтегаз>

8 сентября 2001 года ЮКОС, Транснефть и China National Petroleum Company (CNPC) подписали генеральное соглашение о строительстве нефтепровода по маршруту Ангарск — Дацин пропускной способностью 30 миллионов тонн. На первом этапе работы (2005–2010 годы) соглашение предусматривало ежегодные поставки в Китай нефти из Сибири в объеме 20 миллионов тонн. То есть собственно российские поставки на этом направлении предполагались не меньше казахских, что в сумме давало 50 миллионов тонн, или более половины необходимого Китаю к2010 году объема нефтеимпорта.

Не исключено, что в ближайшей перспективе к этому российско-казахстанскому пути могли последовательно присоединиться (через Узбекистан) Туркмения, Иран и даже Азербайджан. Тем самым <вокруг трубы> может сформироваться мощная политическая (и даже военно-политическая) связка.

Устраивал ли подобный сценарий США? Разумеется, категорически не устраивал. И эта категоричность воплотилась в <удар по Афганистану>, в прямое американское военное присутствие в Центральной Азии, которое эффектно и эффективно заменило прежний <талибский фактор> косвенного давления на правительства государств этого региона. Было бы натяжкой утверждать, что тем самым полностью перекрываются каналы для китайского импорта нефти из России и Казахстана. Но то, что теперь и Астана, и Ташкент будут еще сильнее зависеть от позиции Вашингтона — несомненный факт.

А то, что подобная <смена декораций> тесно завязана с нефтью, подтверждается параллельным вводом контингентов американской армии в Индонезию— еще одного <ближнего> для Китая источника нефти. За последние годы пекинские руководители вроде бы нашли общий язык с ярым в прошлом антикоммунистом Сухарто, и его уход в отставку никак не соответствовал интересам КНР. Нефти в самой Индонезии не так много (при нынешнем уровне ежегодной добычи около60миллионов тонн ее хватит лет на десять), но здесь важнее другое: почти вся Юго-Восточная Азия с ее экономическими <драконами> и Япония <питаются> танкерами с нефтью Персидского залива, которые непрерывно <челночат> древними морскими путями мимо островов Индонезии. Итут США в очередной раз наглядно показали, <кто в доме хозяин>.

Тем значительнее в преддверии запланированного на 21 февраля визита Буша в Пекин выглядит <асимметричный> ответ китайского руководства. CNPC успела за январь 2002 года купить акции нефтедобывающих предприятий в Индонезии и Азербайджане. Соответственно за $585 и $52 миллионов. Тем самым Китай, конечно, продемонстрировал готовность твердо отстаивать свои нефтяные интересы и полное бесстрастие перед лицом реальных американских угроз. Но этого мало. Ведь, помимо покупателя, в сделке присутствует и продавец. Продавцами же оказались в Индонезии испано-аргентинская корпорация Repsol YPF (82-е место в списке крупнейших компаний Европы за 2001 год), а в Азербайджане — и вовсе Европейский банк реконструкции и развития (ЕБРР). Так что в данном случае речь может идти не столько о текущих трудностях, которые переживает аргентинская или европейская экономика, сколько о проявлении <поддержки> КНР со стороны Евросоюза.

То, что CNPC мгновенно <просочилась> за только-только намеченные рубежи <нефтяной блокады>, показывает бесперспективность американских попыток использовать проблему <желтой нефти> для ограничения экономического развития континентального Китая. Но на решающем, российском направлении Пекин пока продолжает политику выжиданий и отсрочек. Видимо, рассчитывая на то, что российская нефть сама свалится ему в руки.

В то же время ОПЕК, похоже, начинает реализовывать фантастический план, основанный на резком увеличении производства нефти.

Состоявшуюся 30 января международную конференцию в Абу-Даби отдельные эксперты расценили как объявление <ценовой войны> со стороны ОПЕК. Это обусловлено тем, что на конференции ОПЕК заявила о радикальном повышении уровня добычи нефти, отбросив нынешний механизм сдерживания цен. При этом официально генеральной задачей организации было поставлено не просто восстановление, но даже значительное повышение ее роли в поставках нефти на мировой рынок: с нынешних 39,5 процентов до 50,5 процентов в 2020 году.

Основной прирост добычи ОПЕК, как ожидается, будет достигнут за счет стран Персидского залива, которые контролируют до 60 процентов мировых запасов нефти.

По мнению аналитиков ОПЕК, именно такой объем нефти будет востребован мировой экономикой, причем темпы увеличения спроса на нефть прогнозируются на следующем уровне: 1,8 процентов в год до 2010 года и 1,5 процентов в год в период между 2010 и 2020 годами.

По последним данным, запасы нефти в мире оцениваются сегодня в2614миллиардов баррелей, а с учетом потенциальных открытий — в3345миллиардов. Запасы ОПЕК составляют 1265 миллиардов баррелей, бывшего СССР — 447 миллиардов, Северной Америки — 381 миллиард, Западной Европы — 93 миллиарда, а прочих не входящих в ОПЕК стран — 282 миллиарда баррелей.

С нынешних 75,8 миллионов баррелей в сутки мировой спрос на нефть вырастет к 2020 году до 105,8 миллионов, причем около половины спроса придется на промышленные страны, входящие в Организации экономического сотрудничества и развития. Для них предсказывается спрос на уровне 55,5 миллионов баррелей в сутки против нынешних 47,8 миллионов.

Самые быстрые темпы увеличения спроса на нефть ожидаются в Южной Азии— с нынешних 2,6 миллионов баррелей в сутки до 6,5 миллионов в2020году. Это будет объясняться высокими темпами экономического роста в этом регионе:5,5 процентов в год до 2005 года и 5 процентов в среднем в последующие годы. ВЮго-Восточной Азии темпы экономического роста оцениваются в4,5 процента между 2000 и 2005 годами, а затем — в 4,1 процентов.

Это намного выше, чем ожидаемый экономический рост в государствах — членах ОЭСР (2,2 процента по сравнению со среднемировым показателем 3,4 процента на период до 2020 года).

Для подъема потенциала нефтедобывающей промышленности на планируемый уровень членам ОПЕК, по данным ежегодного доклада Арабского валютного фонда, потребуется инвестировать не менее $950 миллиардов, причем примерно четверть из этой суммы придется на Персидский залив.

По мнению экспертов, массированное и долгосрочное наращивание нефтедобывающего потенциала нефтяным картелем, пусть даже и без немедленного повышения уровня фактической добычи, обязательно спровоцирует устойчивую тенденцию к падению нефтяных цен на мировых рынках. Возможно, это ускорит выход мировой экономики из нынешнего застоя, но одновременно приведет к оттоку средств с рынка кредитов и займов на нужды развития нефтяной промышленности.

У международных кредитных организаций не будет тогда особого желания давать деньги взаймы под наращивание добычи дешевеющей нефти. Заколдованный нефтяной круг замкнется, и членам ОПЕК придется обойтись без ожидаемых $950 миллиардов. Отсутствие кредитов заставит их урезать планы развития отрасли, и рынок вернется к прежнему состоянию.

Кроме того, ведущие члены нефтяного картеля не могут позволить себе вступать в ценовую войну такого рода. Как заявил на днях бывший министр нефти Саудовской Аравии шейх Ахмед Заки Ямани, который сейчас возглавляет в Лондоне Центр глобальных энергетических исследований, падение цен ниже <коридора>, определенного ОПЕК, приведет к тяжелейшим экономическим последствиям втаких странах, как Саудовская Аравия, Венесуэла и ОАЭ.

Для того, чтобы удержать бюджетный дефицит на уровне $12 миллиардов и предотвратить социальные потрясения, Саудовской Аравии необходимо продавать нефть по цене не менее $20 за баррель, и в этих условиях малая себестоимость саудовской добычи, о которой все время рассуждают некоторые аналитики, уже не играет никакой роли. С нефтью саудовцев на рынке вполне могут конкурировать и Россия, и даже промыслы Северного моря.

Заявленные планы также не учитывают ни увеличивающейся роли природного газа, ни развития альтернативных и возобновляемых источников энергии, ни других факторов, которые влияют на энергетический баланс мира и изрядно тормозят спрос на нефть.