Чтение общества по ландшафту

Судить об обществе по литературе, искусству, философии, по речам и писаниям «властителей дум» и «выразителей интересов» — дело обычное. Автор рецензируемой книги выбрал нехоженую тропу — изучать людей не по словам, а по характеру окружающего пространства. Книга Владимира Каганского— попытка чтения этого пространства, своего рода герменевтика российского культурного ландшафта.

В книге представлен неожиданный и оригинальный взгляд на современную Россию, переживающую, по мнению автора, усиление и обострение всех болезней, которым она была подвержена в советское время. Одним из проявлений этого кризиса стала пространственная трансформация страны.

Как устроено «пространство повседневности», культурный ландшафт? Чем было пространство СССР, и что с ним происходит? Каким видит свое пространство современная Россия? На все эти вопросы автор пытается ответить с позиции теоретической географии— научного направления, которое придает большое значение относительному географическому положению своих объектов. Соответственно, ключевые слова в концепции автора— «центр», «провинция», «периферия», «граница». При столкновении этих концептов и высекаются искры новых идей. Один из выводов автора состоит в том, что судьба российского ландшафта и его обитателей в наше время зависит не столько от климата и прочих природных условий, сколько от качества связи с внешним миром, от степени центральности и периферийности положения.

В книге излагается теория культурного ландшафта, характеризуется уникальное советское пространство (в нем мы живем и сегодня, после распада СССР); показывается его трансформация, особенно децентрализация и возрастание роли регионов, предопределенное советским административно-территориальным делением. Автор знакомит нас с мифологией российского пространства, с ходячими иллюзиями о месте России в мире и ее будущей судьбе (в частности, обнаруживается мифологичность даже такого понятия, как «экологический кризис»).

В сборник включено несколько десятков статей, опубликованных во многих научных и научно-популярных изданиях в1992–2000годах. Отмечу некоторые темы, показавшиеся мне самыми яркими: города как горы и горы как города; Арзамас-16 и Норильск; «вторые города» регионов современной России (Новокузнецк, Тольятти, Череповец и др.); два очерка с критикой евразийства; изображение России на денежных знаках.

Автор упрекает норильчан, наркотически зависимых от своего ядовитого города, за то, что они не хотят платить долги жертвам ГУЛАГа, на чьих костях построили свое благополучие. Высокомерный, упрямо советский менталитет деятелей ВПК из Арзамас-16 и других подобных территорий опаснее накопленных средств уничтожения. Современное евроазиатство— новая имперская паранойя, основанная на примитивной, «контурной» геополитике, игнорирующей богатую культурно-ландшафтную начинку регионов и стран. В великолепном «психоанализе» образа России на банкнотах выявляется «геополитическое бессознательное»—желание казаться великой морской державой, чисто русской, православной, без инородцев и иноверцев, городской, промышленной, лесистой, богатой неисчерпаемыми природными ресурсами.

Автор выделил в особый жанр и разместил в разных разделах «теоретико-географические этюды»: о российском Севере, о городе Тарту (в Эстонии), «Смоленск и Тверь» (об Оренбурге), «Украина: география и судьба страны». Все эти очерки украсили бы хорошую хрестоматию.

Владимир Каганский — мастер парадоксов, метафор, сравнений. Он ставит неожиданные вопросы и получает еще более неожиданные ответы. Теоретическая география в книге переплетается с исторической. Автор — оригинальный наблюдатель: он видит то, чего не замечают другие. В пределах одного текста ему удается соединить науку и публицистику, при этом не подменяя одно другим.

За прошедшие десять лет автор провел вне Москвы в сумме около двух лет, хотя и не покидал столицу дольше чем на месяц; десятками маршрутов затронул он около 30 регионов России, Украины, Казахстана; наездил около15 тысяч километров и не одну тысячу прошел пешком. То были поездки не собирателя статистики или журналиста (хотя имело место и такое), а путешествия мыслителя-теоретика, нанизывающего визуальную информацию на концептуальный каркас.

В то время как ровесники и коллеги, наверстывая упущенное, устремились на Запад, наш автор с потрепанным рюкзаком месил отечественную грязь. Он не проскальзывал через VIP-зал аэропорта и далее на прием к губернатору, а проникал в регион с черного хода, по бездорожью, безлюдью, безграничью. Не удивительно, что картина получилась неприглаженной, поневоле неприглядной и даже шокирующей.

Миновало бурное десятилетие, российская публицистика немного успокоилась, словопродавцы распределились по нишам, щекотливые темы табуировались. Владимир Каганский бросил камень в стоячий пруд. Круги пошли, слышны уже и проклятия…

С выводами автора можно и нужно спорить, но их идейные корни кавалерийской шашкой не срубишь. Теоретическая география, на которую ссылается Каганский, — не импортный товар. Ее предтеча — В. П. Семенов-Тян-Шанский. Традицию присматриваться к России, вооружившись моделями, которые на российской же почве выросли, Каганский продолжает в русле герменевтики. Его дерзновенная новация не оставит читателя равнодушным.