Опыт исторической аксонометрии

Петербург стоит в северо-западном углу России, у краешка моря, единственной из акваторий Северной Атлантики, которая досталась стране. Со столичных времен сюда, к выходу на Балтику, сходились магистрали путей, от края до края связавших в единое целое великую сухопутную державу Романовых, а потом и раскинувшийся на шестой части земной суши Советский Союз. Эти пути превратились в «трехлучье» главных проспектов Санкт-Петербурга, стягивающихся к Адмиралтейству. И сейчас они по-прежнему объединяют внутреннее пространство России, ее ближнее и дальнее зарубежье, продолжая диалог народов и культур, завязавшийся тысячу лет тому назад на краю России у балтийских берегов, задолго до основания Петербурга.

Диалог культур

Бисмилля! Я в далеких походах
забуду себя,
Я в битвах — по году, в обидах –
по горло.
Я родился - в седле. Умираю — в цепях,
Меня водят пешком, как собаку, по городу.

Олжас Сулейменов.
Молитва батыра Мамбета перед казнью

Санкт-Петербург — один из немногих городов в мире и долгое время единственный в России, где диалог культур принял высшую из возможных форму диалога религий. Сначала — православия с другими христианскими конфессиями. Невский проспект, как отметил академик Дмитрий Сергеевич Лихачев, был единственной улицей европейской столицы, где подряд стояли православный Казанский собор и лютеранская Петрикирхе, католический Костел св. Екатерины и Армянская церковь. Столица Российской империи к началу ХХ века стала полем взаимодействия, представительства всех мировых религий: основных конфессий христианства, иудаизма, ислама, буддизма (дацан построили уже в годы Первой мировой войны).

«Ли-ллахи», Хвала Аллаху! — гласит нанесенная двенадцать веков тому назад, грубо прочерченная ножом надпись на серебряном арабском дирхеме Петергофского клада, одной из восьмидесяти монет древнего варяжского сокровища, хранящегося в запасниках московского ГИМ.[1] Клад был найден в Старом Петергофе, накануне, если не в первые дни Великой Отечественной войны, в парке блистательной некогда императорской резиденции, на прибрежье Финского залива. Зарыт в самом начале IX века, почти за тысячу лет до основания Петергофа и Петербурга, еще до рождения Русского государства. Монеты из маленького купеческого скарба помечены «автографами» — ножевыми граффити владельцев: среди них был и варяг Убби (ubi, и другие скандинавские руны), и хазары (пользовавшиеся тюркскими рунами), и даже грек Zakarias, первый известный по имени византийский участник торговых операций на «пути из варяг в греки». В многоголосый хор купцов разных народов, культур и вер включился и правоверный мусульманин, где-то до 805–825 годов (наиболее вероятная датировка клада) пометивший коранической формулой свое серебро, прежде чем добралось оно до балтийского берега. Петергофский клад — одно из самых ранних свидетельств летописного пути из варяг в греки, древнерусской речной трассы от североатлантической акватории Балтики в Средиземноморье.

Путь из варяг в греки — путь святого Андрея

Русская летопись открывает «путь из варяг в греки», из Балтийского в Черное море, именно с Невы, «устья озера великого Нево». Этим путем в легендарные времена апостол Андрей прошел Скифию, возвещая грядущее торжество христианства, и конечным свершением этого пророчества на берегах Невы поднялся Санкт-Петербург, осененный андреевскими флагами кораблей Петра Великого. Новый порт, крепость и столица Империи раскрывали для новой эпохи потенциал древнего, изначального исторического пути России.

Петербург плод российского урбанизма на тысячелетнем балтийско-средиземноморском пути из варяг в греки, историческом пути России «от северного языческого варварства к эллинистически-христианской духовности»,[2] этот тезис «регионального петербурговедения» постепенно, но уверенно завоевывает себе место в национальном самосознании россиян. Древняя Русь — «Скандовизантия» академика Дмитрия Сергеевича Лихачева — эту сторону своего исторического бытия IX–XIII веков наиболее полным образом выразила, вступая в Новое время, именно основанием Санкт-Петербурга.

Петр Великий, посвящая задуманный и оставшийся неосуществленным «грандиозный центральный общегосударственный собор на Васильевском острове» апостолу Андрею Первозванному[3], возводил на вершину православной иерархии святителей не столько провозвестника христианства на Руси, но прежде всего — летописного первопроходца «пути из варяг в греки».

Первый памятник национального самосознания, первый опыт русской историософии, «Повесть временных лет» (1118) открывает текст предания об апостоле Андрее описанием, подробным и достоверным, этого пути «от устья озера великого Нево… до Царягорода, а от Царягорода и до Рима», и по нему совершает свое профетическое странствие летописный апостол, поднявшись из римской Малой Азии «в Скифию», посетив «горы Киевские», новгородскую землю ильменьских словен и «морем Варяжским» вернувшись в Рим. Петр, по заключению историка Василия Осиповича Ключевского, еще в ранней молодости ознакомился с русскими летописями и в дальнейшем не оставлял их вниманием[4]. В 1699 году, учреждая Орден Андрея Первозванного, в дальнейшем и в наши дни — высший орден России, оснащая Андреевским флагом новорожденный Российский флот, он безусловно манифестировал возвращение России на этот ее исторический путь, а основание Санкт-Петербурга на Заячьем острове в дельте Невы 16мая 1703 года означало и возвращение к России ключевого звена этого пути, выхода на Балтику.

В Шлиссельбург и Шлотсбург (Ключ-город Замок-город) переименовал Петр занятые крепости в истоке и в устье Невы, возвращенный России новгородский Орешек (Нотебург) и поставленный шведами в устье Охты Ниеншанц. Крепости на Неве — лишь часть, хотя и весьма существенная, мощной оборонительной системы, окружившей выходы России на Балтику в ходе многовекового русско-шведского состязания за эти берега с варяжских времен.

Три кольца крепостей. Твердыни монашеской братии

Выход к Балтике, если посмотреть внимательно на карту России, защищен концентрическими цепочками крепостей допетровской эпохи. В три кольца они опоясывают весь Северо-Запад Европейской части России, и концентр этих колец — выход Невы в Финский залив. Крепости эти воздвигались постепенно в течение всего Средневековья, в многовековой борьбе Руси, сначала Новгородской, потом Московской, с западными соседями. Они защищали страну в Смутное время, некоторые из них почти на сто лет отошли к Швеции, но важнейшие стали опорою России в Северной войне (1700–1721) за возвращение выхода к морю и приморских земель и потому должны рассматриваться как дальние или ближние, но — предшественники Санкт-Петербурга.

«Внешнее» по отношению к Финскому заливу кольцо этой оборонительной системы к петровской эпохе образовали крепости трех православных монастырей России. Пятибашенные каменные укрепления Соловков на Белом море, построенные в 1584–1594 годы, замыкали это кольцо крепостей с севера (именно здесь молодой Петр во время страшного шторма 1 мая 1694 года получил «морское крещение», оставив о том памятный крест с голландской надписью). Кирилло-Белозерский монастырь, «великая государева крепость», в 1654–1680 годах был превращен в самый внушительный образец допетровской фортификации. Обитель, превосходившая мощью своих башен и стен Троице-Сергиеву лавру, словно «дублировала» ее в глубоком тылу Москвы, в вологодском Белозерье, и создавала крайнюю на востоке опору северо-западной системы стратегических русских крепостей. Наконец, на западном рубеже Московского государства цепь укреплений замыкал Псково-Печорский монастырь, оснащенный в начале Ливонской войны Ивана Грозного (1558–1565) мощными башнями и оборонительными стенами. Именно крепость Печор приняла на себя в 1701 году, после поражения русских под Нарвою, первые удары Северной войны.

Монастырские твердыни на исходе русского Средневековья точно очертили древние пределы Северо-Западной, «Прибалтийской России», летописной «Руси Рюрика». Именно в этих пределах поместила под 862 годом «Повесть временных лет» первых варяжских князей: Рюрика — в Ладоге (а затем — в Новгороде), Синеуса — в Белоозере, Трувора — в Изборске (два десятка верст восточнее Печор). Собственно, эта часть России входит в Балтийский водный бассейн, и ее историко-географическое «тяготение», принадлежность Балтийскому морю, — вполне естественный физико-географический фактор.

Стольные города Прибалтийской России

Ладога, Новгород, Псков — в порядке их появления в летописи (862, 864, 903 годы) были княжескими столицами Прибалтийского края Руси, контролируя, по существу, выходы рек Балтийского бассейна с Русской равнины в акваторию Финского залива. Цитадели этих городов были первыми, а в дальнейшем — главными крепостями, которые обеспечивали неприкосновенность выхода России к морю. Именно в этих, выдвинутых на Запад городах задолго до их появления в летописи (с VIII века, т. е. за тысячу лет до основания Петербурга) завязался и развивался диалог русских с Европой. Именно эти русские города до конца XVII века открывали для западноевропейцев дорогу в Азию, на Кавказ, в Персию, Индию и Китай. Но они же надежно и неприступно защищали эти пути.

Городские крепости и дополняющие их фортификации былых «стольных городов» Пскова, Новгорода и Ладоги ближе к Финскому заливу, Неве и Ладожскому озеру создавали главное «срединное» кольцо укреплений вдоль северо-западных рубежей допетровской Руси. Псковские многопоясные укрепления, выдержавшие осады Стефана Батория и Густава-Адольфа, в начале Северной войны, как и Печоры, стали «фронтовым рубежом» русских. Новгород, чья фортификация была планомерно модернизирована за несколько лет до Северной войны (1694–1699), стал базой восстановления царских войск после нарвского поражения, с которого 19 ноября 1700 года по существу и начиналась Северная война. В Новгород затем почти два года стягивались контингенты новобранцев и новая артиллерия, отлитая из церковных колоколов. Ладога на Волхове, в двенадцати верстах от береговой линии Ладожского озера, стала «прифронтовой базой» русских: здесь под руководством Петра и Бориса Петровича Шереметева сосредоточились силы восстановленной российской армии перед осенней кампанией 1702 года, увенчавшейся взятием Нотебурга; следующей весною пал Ниеншанц и был заложен Питербурх.

Ладога в системе прибалтийских крепостей России занимала особое место. На страницах летописи она появляется впервые в 862 году как первая столица варяжского князя Рюрика. Именно он «пришед к словеном первее и сруби город Ладогу», т.е. построил деревянную крепость, как показали археологические исследования, в существовавшем с середины VIII века межплеменном и международном приморском торгово-ремесленном центре. Археологическая дендродата первых ладожских построек — 753 год рубки бревен — дала основания для предложений «совместить» в 2003 году юбилеи 300-летия Санкт-Петербурга и 1250-летия Старой Ладоги, его предшественницы в течение 950 лет («прабабушки Петербурга», как окрестили Ладогу современные журналисты). «Старой» древнерусская Ладога стала именоваться с 1704 года, когда повелением Петра у берега Ладожского озера был основан город Новая Ладога, по сути дела сверстница Петербурга, порт, крепость и верфь в том же приморском пространстве Прибалтийской России.

В XII веке Ладога первой из русских городов получила каменные укрепления («крепость посадника Павла» 1114 года через полвека, в 1164 году, успешно выдержала первую шведскую осаду). В середине XV века крепость обновил новгородский «владыка» архиепископ Евфимий. В конце Ливонской войны Борис Годунов воздвиг в Ладоге существующую доныне каменную пятибашенную крепость и примыкавший к ней «Земляной город», один из первых в России образцов дерево-земляных бастионных укреплений «итальянской системы» (1580-е годы). В течение ряда веков, почти тысячи лет (с VIII и до конца XVII века) Ладога была военно-политическим центром, фактической столицей Прибалтийской России, вместе со Псковом и Новгородом она составила в XII–XV веках воеобразную «федерацию городов», средневековую державу Господина Великого Новгорода.

Крепости новгородских федератов — предшественники
Санкт-Петербурга на пути новгородцев на запад

Финский залив с севера и юга прикрывают крепости Корела, Орешек, Копорье, Ямгород, которые были в XIV–XV веках своеобразными «малыми столицами» прибалтийско-финских народов, вошедших в состав Державы Великого Новгорода.

Именно Новгородская держава взяла на себя начальное обустройство, защиту и расширение приморского пространства России вдоль берегов Финского залива. От Ладоги к северу и западу в XIII–XV веках постепенно образуется следующее, по отношению к бассейну Невы и побережьям Финского залива, «внутреннее» кольцо крепостей, охватывая все более плотным каменным объятием выход Руси на Балтику. После Невской битвы 15 июля 1240 года, полвека спустя, появляются крепости, выдвинутые к приморским рубежам: Корела (Кексгольм, совр. Приозерск) на западном берегу Ладожского озера, на Карельском перешейке, с 1295 года уравновесила основанный шведами в 1293 году замок Выборг. Копорье — на южном берегу Финского залива, было укреплено каменной стеною в 1297 году (немецкие крестоносцы пытались поставить здесь деревянный «пфальц» в 1240–1241 годах, но, как и шведы, были отброшены Александром Невским).

«Крестовые походы» шведов в карельские и приневские земли в 1300 году отмечены попыткою закрепиться непосредственно на Неве. Крепость Ландскруна («Венец Земли») в устье Охты, предшественница Ниеншанца XVII века, на следующий после основания год была разгромлена и снесена новгородцами с князем Андреем Александровичем, сыном Александра Невского. Внук прославленного князя Юрий Данилович в 1323 году основал на Ореховом острове в истоке Невы крепость Орешек и заключил со Швецией Ореховецкий мир. Договор определил северо-западную границу России на Карельском перешейке по р. Сестре. Так за Русским государством впервые были юридически закреплены земли, составляющие северное «околоградье» современного Санкт-Петербурга.

Десять лет спустя, в 1333 году, новгородцы вручили «служилому» литовскому выходцу, князю Наримонту (в православном крещении Глебу Гедиминовичу) управление Ладогой, а вместе с нею — Орешком, Корелою и Копорьем. Новгородские пограничные крепости здесь впервые выступают как своеобразные «племенные столицы» прибалтийско-финских народов, федератов Великого Новгорода: Орешек — в земле ижоры, Корела — карел, Копорье — води. Формула «сдумаша новгородци с ладожаны и псковичи, корела, ижора, вожане» в новгородских летописях появляется с 1270 года, фиксируя эту своеобразную федерацию трех славяно-русских городов — Новгорода, Пскова, Ладоги — и трех финноязычных племен Корельской, Ижорской и Водской земель.

Собственно здесь, на северо-западной окраине России, впервые с «варяжских времен» первичного «племенного союза» IX века (в 862 году словене, кривичи и финноязычные чудь, меря и весь организовали летописное «призвание князей») и отрабатывается в России та форма государственного устройства, которую сейчас называют «федерацией». И не только Новгородская держава, по сути дела и вся «домонгольская Русь» XII–XIII веков была такой «федерацией» самостоятельных «земель»-княжеств: Киевского, Владимиро-Суздальского, Черниговского, Рязанского и еще доброй дюжины земель и «стольных городов».

Федеративное устройство домонгольской Руси обернулось слабой своей стороной в годы монголо-татарского нашествия молодой и мощной военно-кочевнической державы. Но недоступный для этого нашествия Новгород свое федеративное устройство сохранил и расширил, распространив его на земли Русского Севера, а из своих колоний-«пригородов» (окраинных городов-федератов) Устюга и Вятки направил движение русских к Полярному кругу, «Дышучему морю» Ледовитого океана и «за Камень» Уральских гор, к сибирским просторам, достигая низовьев Оби, Енисея, Лены, Индигирки и Колымы. Ядро федерации развертывалось от побережья Финского залива Балтийского моря, где отрабатывалась и укреплялась «модель» отношений славяно-русского городского и сельского населения через систему единообразных «погостов» и «волостей» с обращенными в православную веру землями прибалтийско-финских «иных языков».

Наримонт и его преемники управляли из Ладоги этими «племенами-федератами» близ побережий Финского залива до конца XIV века. В 1384 году князь Патрикей Наримонтович расширил владения вдоль «Ревельской дороги» на запад и получил в управление весь «Нарвский берег», т. е. южное побережье Финского залива до р. Нарвы. Для защиты новгородских владений он построил порубежную крепость (Копорская губа в это время, видимо, постепенно мелела) Яму, или Ямгород, в низовьях Луги (Ямбург, совр. Кингисепп). Орденские немцы до конца XV века называли город Ниенслот («Новый замок»).

Пограничные крепости Новгорода Великого строились на уровне современной им западноевропейской фортификации; как и во времена пути из варяг в реки, с севера на юг континента, Новгородская Русь со своими путями на запад, кБалтике, оставалась открытой для Европы. С учетом опыта орденских крепостей Прибалтики, новгородский владыка Евфимий расширил в 1443–1448 годах укрепления Ямгорода, а в 1445 году «обновил» крепость Ладоги, снабдив ее прямоугольными в плане башнями. Крепость Орешек первые каменные стены и башни («костры», от лат. castrum), ориентированные на нормы орденской «кастельной» архитектуры, получила в 1352 году, их возвел архиепископ Василий, который построил и первые каменные укрепления Новгорода (1331–1335). Стену Орешка защищал ров, служивший каналом для подхода речных судов к каменной воротной башне (древнейшей из открытых на Руси, с подъемной воротной решеткой-герсой). После того как в 1410 году посад в южной части острова был обнесен каменной стеною, Орешек стал островной, практически неприступной крепостью и базой военного флота (во время новгородско-ливонской войны 1443–1448 годов здесь сосредотачивалось до 50 ладей, способных вместить две споловиной тысячи воинов). Таким образом был закреплен контроль новгородцев над выходом с речной трассы Невы.

Деревянная крепость Корела на острове в устье Вуоксы, выше порогов, у западного берега Ладожского озера, в 1364 году была усилена каменной «башней посадника Якова». Подобные одиночные каменные башни (известны в Орешке, Острове, Изборске) — еще одна западноевропейская новинка, освоенная новгородскими и псковскими средневековыми фортификаторами.

Каменная крепость Копорье стояла на берегу Копорского залива, постепенно мелевшего и зараставшего, превращаясь в пойму речки Копорки. И здесь, в коленчатом уступе стены на изгибе прясла, сохранилась каменная винтовая лестница, точно такая же, как в уступе стены французского Каркассона (1285). В последней трети XIV века появились первые башни Копорской крепости. Новая, еще более мощная четырехбашенная фортификация была сооружена при московском государе Василии III в первой четверти XVI века (1520–1525).[5]

Новгородские крепости с постройкою Ямгорода все ближе подходили к прибрежью Чудского озера и Нарве, служившим естественной водной границей. Всеверном Причудье, на речке Гда псковичи поставили порубежный городок Гдову, упомянутый впервые в 1323 году. В XVI веке в Гдове, как и в Копорье, силами московского правительства была выстроена четырехбашенная каменная крепость.

Московские государи после присоединения Новгорода и Пскова (1478–1510) приняли на себя эстафету обустройства и защиты приморских земель, продолжая поиски надежного выхода страны к Балтийскому морю. В 1481 году было начато строительство новых каменных стен и башен во Пскове, при финансовой и технической поддержке московского государя Ивана III. В Новгороде в 1484 — 1491 годы кирпичные стены и башни Детинца (новгородского кремля) возводят присланные из Москвы итальянские мастера Аристотеля Фьорованти. Именно он в1482–1495 годы руководил возведением в Московском Кремле монументальных кирпичных башен и стен, Успенского собора, колокольни Ивана Великого, создавших бессмертный архитектурный образ «Града Небесного» столицы России, Третьего Рима.

По ходу этого столичного строительства, которое сын Ивана III, великий князь и государь всея Руси Василий III продолжал до 1530-х годов (вслед за Московским Кремлем — Китай-город Москвы), была осуществлена также последовательная и беспрецедентная общегосударственная программа возведения крепостей Московского государства, соответствовавших нормам европейской ренессансной фортификации: в Нижнем Новгороде, Туле, Коломне, Дорогобуже, Зарайске, Пронске, Себеже, Копорье. Частью этой многолетней программы было строительство новой русской крепости Ивангород, названной по имени первого «государя всея Руси».

«Дед» Петербургa

Московское государство в конце XV века поставило, по существу, ту же задачу, что потом и Петр Первый в начале XVIII столетия: построить у моря портовый город и мощную крепость, способную обеспечить «на равных» диалог с Европой. И место было выбрано очень точно и выразительно, напротив Нарвы, которая становилась одним из первейших прибалтийских портов, благодаря своей близости к России. «Нарвский путь» на восток, к Орешку и Ладоге, либо на юго-восток, прямо к Новгороду, позволял западноевропейцам выйти на древнюю систему восточноевропейских магистралей между Балтикой, Черным и Каспийским морями и далее на юг и восток— в Азию.

Ивангород на скале Девичьей горы у излучины Нарвы напротив орденского замка был заложен в марте 1492 года. Руководил работами новгородский воевода, боярин Яков Захарьевич Захарьин (Кошкин), вел строительство итальянский мастер (вероятнее всего, Пьетро Антонио Солари). Была выстроена городская цитадель (детинец), «Четвероугольный город», к 1499 году его прикрыл каменный Большой Боярший город.

В июне 1493 года Иван III заключил мирный договор с Данией (с 1397 года возглавлявшей Кальмарскую унию, объединившую все три скандинавских государства). Король Ханс обещал вернуть Московии земли за рекой Сестрой, отторгнутые шведами по Ореховецкому миру в 1323 году. Московский государь ликвидировал торговые привилегии германской Ганзы в России и закрыл Немецкий двор в Новгороде, полагая сосредоточить заморскую торговлю Москвы в новопостроенном Ивангороде. Шведский регент Стуре, однако, не собирался уступать западнокарельских земель вокруг Выборга, и 26 августа 1496 года шведы овладели еще недостроенным Ивангородом, а 3 марта 1497 года заключили шестилетнее перемирие с Москвою, освободив крепость, но сохранив нерушимой границу Ореховецкого мира по реке Сестре.

Ливония, в союзе с Великим княжеством Литовским, начала войну с Москвою летом 1501 года. Под стенами Ивангорода и Ямгорода состоялись ожесточенные сражения, и крепости устояли. Еще одно шестилетнее перемирие было заключено в 1503 году, а к концу его в 1509 году в Ивангороде был возведен третий пояс каменных стен. Строительством руководили новгородский староста Володимир Никитич Тороканов и итало-византийский мастер Маркус Грек, а возможно, и Алевиз Фрязин (Новый Фьорованти): в архитектуре ивангородских укреплений использованы приемы фортификации, характерные для миланского замка Сфорца и других крепостей Северной Италии.

Крепость с тринадцатью башнями, двумя внешними и двумя внутренними воротами, несколькими поясами обороны каменных стен была обустроена двумя православными храмами. Каменный храм Успения Богородицы (1507–1509; строителем, по-видимому, был Маркус Грек), увенчанный высоким куполом на цилиндрическом барабане и окруженный галереей, сочетает черты православных и венецианских храмов Высокого Возрождения. В 1557–1558 годах, по образцу Успенской церкви, рядом с нею новгородскими мастерами в Ивангороде была выстроена небольшая каменная Никольская церковь.[6]

Ивангород в его удивительном соединении православно-русских, московских и западноевропейских, ренессансных архитектурных форм за двести десять лет до появления Петра на берегах Невы задумывался и осуществлялся как своего рода «функциональный предшественник» Санкт-Петербурга. Если Старая Ладога — «прабабушка» российского города на Неве, то Ивангород — его «дед». И дальнейшая эволюция русского урбанизма на Балтике определялась сложными перипетиями военно-политической борьбы у побережья Финского залива. Московское государство, наследуя Новгороду Великому, двигалось к этому побережью неуклонно и планомерно.

Обустраивалась Ивангородская дорога на Новгород, по старинной трассе на Ревель (Таллин), известной еще в XIV веке. В 1500 году она описана как государственная магистраль, «государева дорога», одна из первых сухопутных трасс допетровской Руси. Однако господствующее значение сохранял и в XVII веке водный речной путь, по Волхову, Ладожскому озеру, реке Неве в Финский залив. В1609–1617 годы шведы, вмешавшись в события Смутного времени, заняли Новгород, Ладогу и другие русские крепости, завладев всей Новгородской землей. По условиям Столбовского мира в 1617 году России были возвращены Новгород Великий, Ладога, Старая Руса, Гдов, Порхов, но Швеция оставляла за собою Кексгольм (Корелу с уездом), Нотебург (Орешек), Копорье, Ямбург, Ивангород, полностью овладев Невою и выходами из Восточной Европы к Балтийскому морю.

Отторгнутое Приморье — перекрестье путей

Швеция в XII–XVII веках упорно боролась с Россией и, наконец, в Смутное время добилась своего — монопольного контроля над балтийскими выходами в Восточную Европу. «Североевропейское Средиземноморье» эпохи викингов и Ганзы стало «внутренним морем» Шведской великой державы потомков Густава Вазы, от Густава II Адольфа до Карла XII, своего рода «Римской империей» Северной Европы. Именно тогда становится ясным: кто владеет Балтикой, тот господствует в Европе. Тридцатилетняя (1618–1648), Северная (1700–1721), Первая мировая (1914–1918) и Вторая мировая (1939–1945) войны начинались и заканчивались очередным «переделом» Балтийского пространства. И в наши дни, с 1991 года, это пространство составили суверенные «национальные государства», включая Россию. Эта мозаика словно возрождает историческую карту «эпохи викингов» IX–XI веков, когда со становлением феодально-христианской государственности в Северной и Восточной Европе, собственно, Европа и становилась впервые Европой, историко-культурным целым. И в этой Европе, тысячу лет назад впервые, Русью стала Русь. Триста лет тому назад, с основанием Санкт-Петербурга, вновь восстанавливалось это соотношение Европы с Россией. Стоит об этом задуматься и сейчас, в начале III тысячелетия от Рождества Христова, в XXI веке.

Пограничная речка Лавуя (на 82-м километре к востоку от нынешнего Санкт-Петербурга) оставалась непреодолимой для русских 85 лет. Присоединенные к Шведскому королевству территории Ижорской и Водской земель составили самую восточную шведскую провинцию Ингерманланд. Эти земли от «русской Нарвы» (православной общины в ливонском городе Шведской державы) до Лавуйской заставы, а также Ладогу, Новгород, а затем и Москву XVII столетия описал один из «новых первопроходцев» древних водных путей России, замечательный немецкий ученый и путешественник Адам Олеарий, секретарь голштинского посольства, проведший в странствиях по Восточной Европе и Передней Азии в общей сложности около десяти лет.

Посольства князя Шлезвиг-Голштинии Фридриха III, в разгар Тридцатилетней войны (1618–1648) направленные сначала в Москву (1633–1635), а затем в Москву и Персию (1635–1639), явились поиском нового строя отношений России с Европой. Идея «голштинского проекта» — открытие с помощью Московского государства торговых путей из Балтики в Восточную Европу, Сибирь и Азию — стала весьма популярной в Европе второй половины XVII столетия. Участник обоих посольств, ученый-энциклопедист Адам Олеарий завоевал всемирную известность после публикации своего «Описания путешествия в Московию и через Московию в Персию и обратно», выдержавшего во второй половине XVII века несколько изданий. Третий раз в России он побывал в 1643 году, и его монография стала первым энциклопедическим описанием Русского государства, вновь открывшегося европейцам на древнем Волховском и Волжском пути.

Обустраивалась Ивангородская дорога на Новгород, по старинной трассе на Ревель (Таллин), известной еще в XIV веке. В 1500 году она описана как государственная магистраль, «государева дорога», одна из первых сухопутных трасс допетровской Руси. Однако господствующее значение сохранял и в XVII веке водный речной путь, по Волхову, Ладожскому озеру, реке Неве в Финский залив. В1609–1617 годы шведы, вмешавшись в события Смутного времени, заняли Новгород, Ладогу и другие русские крепости, завладев всей Новгородской землей. По условиям Столбовского мира в 1617 году России были возвращены Новгород Великий, Ладога, Старая Руса, Гдов, Порхов, но Швеция оставляла за собою Кексгольм (Корелу с уездом), Нотебург (Орешек), Копорье, Ямбург, Ивангород, полностью овладев Невою и выходами из Восточной Европы к Балтийскому морю.

Отторгнутое Приморье — перекрестье путей

Швеция в XII–XVII веках упорно боролась с Россией и, наконец, в Смутное время добилась своего — монопольного контроля над балтийскими выходами в Восточную Европу. «Североевропейское Средиземноморье» эпохи викингов и Ганзы стало «внутренним морем» Шведской великой державы потомков Густава Вазы, от Густава II Адольфа до Карла XII, своего рода «Римской империей» Северной Европы. Именно тогда становится ясным: кто владеет Балтикой, тот господствует в Европе. Тридцатилетняя (1618–1648), Северная (1700–1721), Первая мировая (1914–1918) и Вторая мировая (1939–1945) войны начинались и заканчивались очередным «переделом» Балтийского пространства. И в наши дни, с 1991 года, это пространство составили суверенные «национальные государства», включая Россию. Эта мозаика словно возрождает историческую карту «эпохи викингов» IX–XI веков, когда со становлением феодально-христианской государственности в Северной и Восточной Европе, собственно, Европа и становилась впервые Европой, историко-культурным целым. И в этой Европе, тысячу лет назад впервые, Русью стала Русь. Триста лет тому назад, с основанием Санкт-Петербурга, вновь восстанавливалось это соотношение Европы с Россией. Стоит об этом задуматься и сейчас, в начале III тысячелетия от Рождества Христова, в XXI веке.

Пограничная речка Лавуя (на 82-м километре к востоку от нынешнего Санкт-Петербурга) оставалась непреодолимой для русских 85 лет. Присоединенные к Шведскому королевству территории Ижорской и Водской земель составили самую восточную шведскую провинцию Ингерманланд. Эти земли от «русской Нарвы» (православной общины в ливонском городе Шведской державы) до Лавуйской заставы, а также Ладогу, Новгород, а затем и Москву XVII столетия описал один из «новых первопроходцев» древних водных путей России, замечательный немецкий ученый и путешественник Адам Олеарий, секретарь голштинского посольства, проведший в странствиях по Восточной Европе и Передней Азии в общей сложности около десяти лет.

Посольства князя Шлезвиг-Голштинии Фридриха III, в разгар Тридцатилетней войны (1618–1648) направленные сначала в Москву (1633–1635), а затем в Москву и Персию (1635–1639), явились поиском нового строя отношений России с Европой. Идея «голштинского проекта» — открытие с помощью Московского государства торговых путей из Балтики в Восточную Европу, Сибирь и Азию — стала весьма популярной в Европе второй половины XVII столетия. Участник обоих посольств, ученый-энциклопедист Адам Олеарий завоевал всемирную известность после публикации своего «Описания путешествия в Московию и через Московию в Персию и обратно», выдержавшего во второй половине XVII века несколько изданий. Третий раз в России он побывал в 1643 году, и его монография стала первым энциклопедическим описанием Русского государства, вновь открывшегося европейцам на древнем Волховском и Волжском пути.

Обустраивалась Ивангородская дорога на Новгород, по старинной трассе на Ревель (Таллин), известной еще в XIV веке. В 1500 году она описана как государственная магистраль, «государева дорога», одна из первых сухопутных трасс допетровской Руси. Однако господствующее значение сохранял и в XVII веке водный речной путь, по Волхову, Ладожскому озеру, реке Неве в Финский залив. В1609–1617 годы шведы, вмешавшись в события Смутного времени, заняли Новгород, Ладогу и другие русские крепости, завладев всей Новгородской землей. По условиям Столбовского мира в 1617 году России были возвращены Новгород Великий, Ладога, Старая Руса, Гдов, Порхов, но Швеция оставляла за собою Кексгольм (Корелу с уездом), Нотебург (Орешек), Копорье, Ямбург, Ивангород, полностью овладев Невою и выходами из Восточной Европы к Балтийскому морю.

Отторгнутое Приморье — перекрестье путей

Швеция в XII–XVII веках упорно боролась с Россией и, наконец, в Смутное время добилась своего — монопольного контроля над балтийскими выходами в Восточную Европу. «Североевропейское Средиземноморье» эпохи викингов и Ганзы стало «внутренним морем» Шведской великой державы потомков Густава Вазы, от Густава II Адольфа до Карла XII, своего рода «Римской империей» Северной Европы. Именно тогда становится ясным: кто владеет Балтикой, тот господствует в Европе. Тридцатилетняя (1618–1648), Северная (1700–1721), Первая мировая (1914–1918) и Вторая мировая (1939–1945) войны начинались и заканчивались очередным «переделом» Балтийского пространства. И в наши дни, с 1991 года, это пространство составили суверенные «национальные государства», включая Россию. Эта мозаика словно возрождает историческую карту «эпохи викингов» IX–XI веков, когда со становлением феодально-христианской государственности в Северной и Восточной Европе, собственно, Европа и становилась впервые Европой, историко-культурным целым. И в этой Европе, тысячу лет назад впервые, Русью стала Русь. Триста лет тому назад, с основанием Санкт-Петербурга, вновь восстанавливалось это соотношение Европы с Россией. Стоит об этом задуматься и сейчас, в начале III тысячелетия от Рождества Христова, в XXI веке.

Пограничная речка Лавуя (на 82-м километре к востоку от нынешнего Санкт-Петербурга) оставалась непреодолимой для русских 85 лет. Присоединенные к Шведскому королевству территории Ижорской и Водской земель составили самую восточную шведскую провинцию Ингерманланд. Эти земли от «русской Нарвы» (православной общины в ливонском городе Шведской державы) до Лавуйской заставы, а также Ладогу, Новгород, а затем и Москву XVII столетия описал один из «новых первопроходцев» древних водных путей России, замечательный немецкий ученый и путешественник Адам Олеарий, секретарь голштинского посольства, проведший в странствиях по Восточной Европе и Передней Азии в общей сложности около десяти лет.

Посольства князя Шлезвиг-Голштинии Фридриха III, в разгар Тридцатилетней войны (1618–1648) направленные сначала в Москву (1633–1635), а затем в Москву и Персию (1635–1639), явились поиском нового строя отношений России с Европой. Идея «голштинского проекта» — открытие с помощью Московского государства торговых путей из Балтики в Восточную Европу, Сибирь и Азию — стала весьма популярной в Европе второй половины XVII столетия. Участник обоих посольств, ученый-энциклопедист Адам Олеарий завоевал всемирную известность после публикации своего «Описания путешествия в Московию и через Московию в Персию и обратно», выдержавшего во второй половине XVII века несколько изданий. Третий раз в России он побывал в 1643 году, и его монография стала первым энциклопедическим описанием Русского государства, вновь открывшегося европейцам на древнем Волховском и Волжском пути.

Петербургское трехлучье исторических путей России

Шестьдесят лет спустя после Олеария, в 1703 году, современники Петра по достоинству оценили возвращение России к «водным воротам» летописного пути из варяг в греки: «Хвала буди неиспытанным Божиим судьбам, иже, верю, яко за предстательством святаго росийскаго проповедника и апостола Андрея, иже и Варяжских дойде предел…», — писал после взятия Нотебурга в мае следующего года наставник и соратник Петра, думный дьяк, обрусевший голландец Андрей Андреевич Виниус[7]. К этому времени русские войска взяли уже последний оплот шведов на Неве, Ниеншанц, а сам Петр и вместе с ним Меншиков заслужили (каждый — свой) Андреевский орден, захватив с гвардейцами на абордаж два шведских судна в дельте Невы.

Основание Санкт-Петербурга оценивалось классиками российской исторической науки именно как восстановление древней системы водных коммуникаций, подробно описанной от Невы и Ладоги уже в «Повести временных лет». Сто сорок лет тому назад великий русский историк Сергей Михайлович Соловьев писал о событиях 1702–1703 годов: «В IX веке по Р. Х. устьем Невы начинался великий Путь из Варяг в Греки; этим путем в половине века началась Россия. В продолжении осьми с половиною веков шла она все на восток; дошла вплоть до Восточного океана, но сильно наконец встосковалась по западном море, у которого родилась, и снова пришла к нему за средствами к возрождению.

16 мая 1703 года на одном из островков невского устья стучал топор, рубили деревянный городок. Этот городок был Питербурх, столица Российской империи».[8]

Трехлучье трасс Петербурга

 Сухопутные дороги России имеют своим продолжением и завершением «трехлучье» петербургских проспектов, сходящихся у Адмиралтейства. С 1704 года здесь в буквальном смысле происходил выход к морю: привезенные из Москвы и Новгорода лес, пенька, парусина, смола, железо, медь использовались при постройке и оснастке судов, а с адмиралтейских стапелей петровские корабли сходили прямо в Неву.

Санкт-Петербург прославило «трехлучье» его главных проспектов, Невского, Вознесенского и Гороховой улицы, сходящихся под шпилем башни Адмиралтейства. Это трехлучье магистралей, соединяя элементы геометрически организованной «квадратуры круга» и «естественной» радиально-кольцевой планировки, определило распределение основных архитектурных доминант, храмов, дворцов, административных и военных комплексов, соотношение кварталов и улиц, неповторимый и гармоничный облик Северной столицы. Однако само по себе «трехлучье», как и градостроительные его следствия, появились в основном после эпохи Петра Великого, а реализовались главным образом в планировке и застройке эпохи петербургского классицизма второй половины XVIII — первой половины XIX века; они не относятся, точнее, выходят за пределы «первоначального замысла» Петра, основателя города.

Первоначальный Петербург, «эмбриональный» город, рос вокруг Петропавловской крепости на Петербургской («Городской») стороне с 1703 по 1712 годы, подчиняясь архаическим нормам традиционного древнерусского урбанизма («детинец + посад», крепость + городовая сторона). Эти нормы осторожно перерабатывал, приспосабливая к западноевропейским образцам и вкусам Петра, первый архитектор Петербурга, долго работавший в Копенгагене, столице союзной Дании, швейцарец Доменико Трезини.

В 1715–1716 годах Петр обращается к великому французскому архитектору Жан Батисту Леблону, и тот создает классическую градостроительную схему Идеального Петербурга, со столичным центром и системой ансамблей на Васильевском острове; однако эта схема воплотилась лишь в строгой геометрии планировки проспектов и «линий» Васильевского острова.

Реальный Петербург, с основными функциями столицы великого государства, развернулся на южной, континентальной Московской (Адмиралтейской) стороне, и именно здесь, по сути уже в послепетровское время, к 1730-м годам сложилась завершенная планировочными решениями петербургского зодчего Петра Еропкина градостроительная схема «трехлучья» главных проспектов, ориентированных на Адмиралтейство.

Петербург начал расти на «Московской стороне» там, где возникающие городские магистрали, непосредственно продолжая старинные сухопутные дороги, связывали его с глубинной Россией, Москвою и Новгородом либо вели привычным путем на запад (замыкая «треугольник» допетровской Ивангородской дороги), в завоеванный Ревель. Сходились же они, трехлучьем городских проспектов, в буквальном смысле у «выхода России к морю», возле раскрытых на Неву стапелей верфи Адмиралтейства. Не случайно адмиралтейский шпиль с корабликом-флюгером стал символом Города.

«Скандовизантия» и «Славотюркика»

Петербург, окончательно закрепив за Россией выход на Балтику, стал новым средокрестием «осевых магистралей» восточноевропейского пространства. Путь из варяг в греки, от Балтики к Черному морю, с севера на юг, издревле пересекался с «широтной трассой» восток — запад, Великим шелковым путем, протянувшимся через «Великую Степь», степную зону Азии и Европы от Манчжурии до Паннонии.

Волны племен и орд веками прокатывались по Великой Степи этим путем свостока на запад, здесь славяне сталкивались, сплетая судьбы, с монгольскими и тюркскими народами, от гуннов и авар до половцев, татар, турок, калмыков. Ни один из славянских народов, ни хорваты и сербы, ни болгары, ни поляки, ни чехи не миновали в своей истории одной-двух-трех из этих волн. Но ни один из этих народов, даже болгары (свое имя получившие от первой волны тюркских, но еще не турецких завоевателей), не был так противоречиво, глубоко и тесно связан своей судьбою с народами Великой Степи, как русский народ.

Империя, построенная русскими, стала новым вектором судьбы народов Центральной и Средней Азии (не путать эти географические понятия с современными: Средняя Азия — наследники древнего Хорезма, Туркменистан, Узбекистан, Таджикистан, отчасти Киргистан; Центральная Азия начинается с Казахстана, включает Хакасию, Туву — географический «центр Азии», Бурятскую республику в России, Тибет и Синцзян в Китае, и Монголию). Пути в столицу Российской империи, Санкт-Петербург, стали путями судеб как русского, так и этих народов, путями миграций и диалога, которым во многом определится историческое содержание XXI и, даст Бог, последующих веков.

Восточноевропейский водный путь из варяг в греки в XVIII веке сохранял свое значение, оно усиливалось и постройкою с 1718 года — Новоладожских каналов, первенцев Мариинской, а затем Волго-Балтийской водной системы, и дальнейшим, начатым еще с Азовских походов 1695—1696 годов, движением России к Азовскому, а затем Черному морю. Сеть сухопутных трасс, отображенная сетью петербургских проспектов, закрепляла за Российской державою это пространство от Балтики до Черного моря, на котором в варяжские, домонгольские времена поднималась — казалось, исчезнувшая бесследно — «Скандовизантия»IX–XII веков, летописная «Светло светлая и прекрасно украшенная земля Русская». Пять-семь столетий спустя после того, как трагической эпитафией Древней Руси, разрушенной ударом монгольского нашествия XIII века, легли в летопись эти строки «Слова о погибели Русской земли», с истока пути из варяг в греки, с берегов Невы из Санкт-Петербурга снова развертывается, от Балтики к Тихому океану, пространство Российской империи.

Это пространство характеризуют две постоянных географических координаты. Меридиональные трассы великих евразийских рек, и прежде всего Волховско-Днепровская магистраль пути из варяг в греки (но и Великий Волжский путь, и параллельные ему магистрали грандиозных сибирских рек) рассекают ссевера на юг широтные пояса ландшафта, протянувшиеся с запада на восток и ограниченные на крайнем севере, у необитаемой кромки Ледовитого океана, Великой Тундрой, а на юге отгороженные простором Великой Степи от побережий теплых морей и азиатских гор. Средокрестие древнего Великого шелкового пути степных караванов, с речным путем из варяг в греки, дало начало домонгольскому Киеву, «сопернику Константинополя» в XII веке, «матери градов русских», столице Древней Руси. По тому же пути сквозь Великую Степь в XIII веке нанесен был тяжелый удар, сокрушивший эту Киевскую Русь. Судьбы России в Евразии на протяжении столетий определялись динамичным взаимодействием сил вдоль этих трансконтинентальных, меридиональных и широтных трасс. «Скандовизантию» Дмитрия Сергеевича Лихачева дополняла и дополняет «Славотюркика», открытая в пространствах Великой Степи Львом Николаевичом Гумилевым.[9]

Москва в Волго-Окском междуречье Средней России набирает силы именно после того, как монголо-татарский удар орды Бату-хана в 1237–1240 годах сокрушил старинные и процветающие города «домонгольской Руси», Владимир, Суздаль, Ростов Великий, Рязань, а вслед за ними и Киев, похоронив под руинами Десятинной церкви, первого православного храма России Владимира Святого, Киевскую Русь. Войска Батыя ста верст не дошли до Новгорода. Фискальное подчинение Новгородской земли Орде произошло лишь во времена Александра Невского, заставившего новгородцев в 1260 году дать татарам «число», данническую перепись. Внуки и правнуки Александра, московские князья, номинально до 1380 года оставались вассалами Золотой Орды — провинции («улуса») великой азиатской державы монгольской династии Юань, со ставкою ханов в Каракоруме и столицей — в Пекине. Туда, к Великому Хану, через всю Великую Степь по Великому шелковому пути странствовали первые посланцы Европы, Плано Карпини и Марко Поло.

Новгород, не знавший татарского разорения, стал для ганзейских купцов «воротами в Азию» вплоть до времен «голштинского посольства», именно этим и определяется ценность Новгорода Великого для средневековой Европы.

За пять веков, с XIV по XIX столетия, последний степной азиатский импульс, создавший когда-то Империю Чингисидов, постепенно сменился мощным и неодолимым движением в обратном направлении, с запада на восток. Государственная территория и коммуникативная сеть России, осваивая маршруты чингисхановых орд, расширяется и к исходу XVII века достигает Тихого океана.[10]

Основание Петербурга, восстановив «осевую магистраль» Север — Юг, вдоль пути из варяг в греки, дало новый импульс движению России на Восток. В1721году Петр Великий направляет в Сибирь в семилетнюю экспедицию Даниила Мессершмидта, предшественника Великих Сибирских экспедиций Академии наук1725–1730 и 1733–1743 годов. Имя руководителя последней из них, Витуса Беринга, увековечено в названиях Берингова пролива и Берингова моря, отделяющих Азию от Америки. Решая глобальную по масштабу географическую задачу, он повторил (за почти сто лет забытое) открытие устюжских землепроходцев Семена Дежнева, в 1649 году прошедших вдоль «Чукотского носа», нынешнего мыса Дежнева, между Чукоткою и Аляской. Как и в движении к Балтике, движение петровской России к Тихому океану продолжало многовековое освоение пространства между осями координат пути из варяг в греки и Великого шелкового пути, от Балтики к Тихому океану, между Великой Тундрой и Великой Степью, и направлялось это движение с основания Российской империи, из ее столицы Санкт-Петербурга.

Ось «Санкт-Петербург — Москва»

Пути, что всегда сходились и сейчас сходятся к Москве, замыкаются на Санкт-Петербург благодаря первой из отечественных железных дорог, в середине XIX века проложенной из Северной столицы в Первопрестольную.

Трасса радищевского «Путешествия из Петербурга в Москву», а затем Николаевской (Октябрьской) железной дороги, если продолжить ее далее по прямой, рассекает пространство Европейской России кратчайшим путем к древним столицам кочевых азиатских степных держав — Астрахани в низовьях Волги, завоеванной Иваном Грозным перед тем, как развязать Ливонскую войну за балтийские берега (предшественником этой татарской столицы, стоит напомнить, был когда-то Итиль, столица Хазарского каганата VIII–X веков). «Путь из Московии в Персию», к Каспийскому морю, наметил Петр Великий Персидским походом кДербенту 1722 года. Сто сорок лет спустя, в 1864–1873 годах, император Александр II завершил завоевание Средней Азии, присоединив к Российской империи Бухарский эмират, Хивинское и Кокандское ханства.

«Диагональ», соединяющая евразийские «меридиональную» «широтную» оси пространства России, была проложена. Петербургские востоковеды организуют все более целенаправленные исследования по изучению Золотой Орды, Туркестана, Хивинского ханства. В 1884 году Санкт-Петербургский университет и Археографическая комиссия направляют в Среднюю Азию доцента Николая Веселовского, в дальнейшем — известнейшего дореволюционного археолога. За год экспедиция открыла первые среднеазиатские памятники античного эллинизма (городище Афрасиаб), но особое внимание исследователь уделил великолепным произведениям самаркандского средневекового зодчества Тимуридов, наследников кочевой империи Чингисидов, создателей последней «Великой державы» позднего Средневековья (XIV–XV) на просторах Азии. Самарканд, столица Тимура, открывался миру с неменьшим блеском, нежели гомерова Троя Шлимана. Грандиозная исследовательская работа Николая Веселовского была завершена в1905 году изданием первого выпуска атласа архитектурных материалов «Мечети Самарканда», с появлением которого величественные и изысканные исламские сооружения эпохи Тимура-Тамерлана обрели в истории мировой культуры значение, не уступавшее всемирно известным памятникам мусульманской архитектуры Испании.

«Великий хлопковый путь»

 Дорога от Балтийских берегов из Санкт-Петербурга — в Азию, на Кавказ, в Персию, Индию и Китай, путь вековечного европейского Morgenlandfahrt, «Паломничества в Страну Востока» Германа Гессе (1938), стал внутренней трассой Российской империи.

Эта трасса, своего рода «Великий хлопковый путь», связала Среднюю Азию с центрами текстильной промышленности пореформенной России. Сходясь к Москве, далее железнодорожные пути вели в Петербург. Сыновья эмира Бухарского, хана Хивы, дети имама Шамиля, росли при дворе в столице, здесь они получили блестящее воспитание и образование, были окружены почетом и уважением, а дружба, возникшая еще между подростками — цесаревичем Николаем Александровичем и сыном эмира Бухарского, стала залогом благополучного осуществления последнего из проектов петербургской архитектуры «Серебряного века», строительства Соборной мечети Санкт-Петербурга[11].

Мусульманская община Петербурга насчитывала в начале ХХ века более восьми тысяч человек. Абдул-Ахат-хан, последний эмир Бухарский, занимал престол с 1885 года, его деятельному участию, высокой культуре и безусловному вкусу мы обязаны появлением на Петроградской стороне этого замечательного архитектурного произведения, куполом и минаретами замкнувшего панораму Санкт-Петербурга.

Комитет по постройке Соборной мечети был сформирован собранием прихожан 5 ноября 1905 года и утвержден министром внутренних дел Петром Столыпиным в январе 1906 года. Комитет получил право на сбор средств по всей территории Российской империи, приобрел земельные участки в Петербургской части на углу Кронверкского проспекта. Необходимая на приобретение этих участков сумма — 312 000 рублей — была предоставлена комитету эмиром Бухарским. Под его патронажем состоялся и архитектурный конкурс, который проводила комиссия в составе академиков архитектуры Александра Никаноровича Померанцева, Леонтия Николаевича Бенуа, Александра Ивановича фон Гогена, архитекторов Федора Ивановича Лидваля, Александра Ивановича Дмитриева. Программа конкурса, опубликованная в журнале «Зодчий», предлагала при проектировании использовать восточный стиль, для облицовки мечети брать естественный камень; минаретов должно было быть от одного до двух, в последнем случае допускалась их разновысотность. В соответствии с требованиями ислама михраб (священная ниша) должен быть обращен на юг, в сторону Мекки; в декоративном убранстве не допускалось изображение живых существ.

Итоги конкурса подвели 11 марта 1908 года. Он стал одним из самых представительных в истории Общества архитекторов: всего было рассмотрено сорок пять проектов, первые три премии получили работы известных петербургских зодчихН. В. Васильева, М. С. Лялевича, М. М. Перетятковича. Соответственно программе конкурса во всех премированных проектах использовались характерные особенности средневековых памятников мусульманского зодчества — мавзолея Гур-Эмир в Самарканде (Н. В. Васильев), мечети Селима вАдрианополе(М.С.Лялевич), мечети Шахи-Зинда в Самарканде (М. М. Перетяткович). Для строительства комиссией судей был рекомендован проект Н.В.Васильева, представленный под девизом «Тимур». Его отличительная особенность заключалась впредложении автора использовать для облицовки стен блоки гранита, в отделке куполов мечети, минаретов, порталов применить майолику, промышленное производство которой к 1906 году было налажено в поселке Кикерино под Гатчиной знаменитой керамической мастерской «Гельдвейн-Ваулин». Руководитель мастерской П. К. Ваулин, выдающийся художник-керамист, талантливый химик, командировал в Туркестан художника П. М. Максимова. В результате в кикеринских мастерских был воссоздан способ изготовления средневековой резной майолики, что способствовало точному в стилистическом отношении воспроизведению колорита, характерного для декоративного убранства памятников архитектуры Средней Азии.

Н. В. Васильев привлек к разработке проекта архитекторов А. И. фон Гогена и С. С. Кричинского (члена мусульманской общины, предки его — выходцы из польских татар); вновь на различных уровнях, персональном, генеалогическом, технологическом на берегах Невы переплелись вековые трассы связей от Балтики до Средней Азии. Во время Гражданской войны и разрухи, в1920–1921 годы, этими путями в Петроград прибыл караван из двадцати пяти верблюдов, доставивший освященный тавризский ковер ручной работы, площадью 400 квадратных метров, предназначенный для центрального зала мечети, прощальный подарок эмира Бухарского.

Соборная мечеть Санкт-Петербурга

Последним величественным архитектурным сооружением Российской империи, последним произведением архитектуры Серебряного века, «петербургского модерна» начала ХХ века стала воздвигнутая над берегом Невы, в непосредственном соседстве с Петропавловским собором, главным православным храмом Империи, Соборная мечеть Санкт-Петербурга.

Церемония закладки, приуроченная к 25-летнему юбилею правления Абдул-Ахат-хана и его визиту в Санкт-Петербург, состоялась 10 февраля 1910 года. Строительные работы к этому времени шли уже более полугода, кладка стен была завершена к концу 1910 года, в 1911 году начат монтаж железобетонных конструкций купола и облицовка гранитом фасадов. 21 февраля 1913 года в мечети состоялось первое богослужение, посвященное 300-летию Дома Романовых, «чтобы предоставить прибывающим в Петербург на эти торжества Эмиру Бухарскому и Хану Хивинскому возможность слушать Богослужение по обрядам своей религии»[12]. Строительство продолжалось, хотя с началом Первой мировой войны ход отделочных работ замедлился. В 1917 году сгорели кикеринские мастерские, поэтому майоликовая отделка интерьеров осталась незавершенной. Однако30апреля 1920 года состоялась регистрация мусульманской общины Петрограда, и с этого времени начались регулярные богослужения.

Конкурсный проект Н. В. Васильева «Тимур», получивший первую премию

В беспощадной крутоверти событий сплелись судьбы людей и зданий: еще в1914 году скончался А. И. фон Гоген, Н. В. Васильев в 1919 году выехал с женой в Крым, а оттуда в эмиграцию. При мечети оставался лишь Степан Самойлович Кричинский, вероятно, расстрелянный в 1923 году вместе с остальными наиболее активными членами мусульманской «двадцатки». В июне 1940 года богослужения были прекращены. Возобновились они только в 1956 году, в связи с визитом в СССР премьер-министра Индии Джавахарлала Неру (вообще говоря, индуиста, а не мусульманина).

Майолика купола и минаретов в 1984–87 годах была снята, а к 1996 году заменена облицовкой из технического фарфора, исказившей первоначальный силуэт здания. И тем не менее, к своему 300-летнему юбилею Северная столица уже немыслима без этого удивительного сооружения, построенного по правилам золотого сечения и наполненного аскетичной духовностью искусства ислама. Геометрическая строгость и монументальность объема здания усилена глубоким насыщенным тоном гранитной облицовки, напоминающей циклопическую кладку стен дворцов восточных монархов. В светлое северное небо ликующим аккордом голубых свеч вознеслись минареты.

Трудно представить, какое впечатление на публику произвело это удивительное сооружение, в котором сияние бирюзы майоликовой облицовки сфероконического купола гармонирует с восточным многоцветьем ковровых композиций порталов, подчеркнутых великолепной изысканностью арабского письма сур из Корана. Словно сухой и горячий ветер пустыни, в европейские города ворвалась в начале ХХ века волнующая красота колорита архитектуры Востока. Ветры Вечности, овевающие планету, словно застыли в сиянии этих куполов, а отсвет их, отраженный золотом шпилей Петропавловского собора и Адмиралтейства, пронизывает во всех направлениях таинственную перспективу проспектов петербургского «трехлучья» исторических путей России.


[1] Мельникова Е. А., Никитин А. Б., Фомин А. В. Граффити на куфических монетах Петергофского клада начала IX века. Древнейшие государства на территории СССР. Материалы и исследования 1982. М.: Наука, 1984. С. 26–47.

[2] Лебедев Г. С. Эпоха викингов в Северной Европе. Историко-археологические очерки. Л.: Изд-во ЛГУ, 1985. С. 227–237, 264, 266–269.

[3] Агеева О. Г. «Величайший и славнейший более всех градов в свете…» Град Святого Петра. Петербург в русском общественном сознании начала XVIII века. СПб.: БЛИЦ, 1999. 286–287.

[4] Ключевский В. О. Исторические портреты. М.: Правда, 1991. С. 154–155.

[5] Кирпичников А. Н. Каменные крепости Новгородской земли. Л.: Наука, 1984. С. 93–102,119–122, 159–185.

[6] Крепость Ивангород. Новые открытия / Ред. и сост. М. И. Мильчик. СПб.: «Дмитрий Буланин», 1997. С. 274.

[7] Анисимов Е. В. Время петровских реформ. Л.: Лениздат, 1989. С. 164.

[8] Соловьев С. М. История России с древнейших времен. Т. VII. М.: Изд-во соц.-эк. лит., 1962.
С. 642.

[9] Лебедев Г. С. «Скандовизантия» и «Славотюркика» как культурно-географические факторы становления Руси // Русская литература. 1995. № 3. С. 30–41; Лебедев Г. С. «Скандовизантия» и «Славотюркика» как координаты русского национального самосознания // Канун: Альманах / Под общей ред. Д. С. Лихачева. Вып. 2. Полярность в культуре. СПб., 1996. С. 55–92.

[10] Григорьев В. В. О древних походах руссов на восток // Журнал Министерства народного просвещения. 1835. Ч. V. С. 229–287.

[11] Витязева В. А. Соборная мечеть — памятник петербургского модерна // История Петербурга. 3 1(5) 2002. С. 48–57.

[12] РГИА. Ф. 821. Оп. 133. Д. 554.