Эта семейная история — одна из многих, записанных во время проведения советско-британских социологических проектов (над первым проектом «Изучение социальной структуры советского и постсоветского села» работа велась в1990–1993 годах; второй— «Реальная политика и реальная экономика» (семейные бюджетные исследования) — проводился в1994–1995 годах). Истории крестьянских семей собирались в самых разных регионах России. Оба проекта осуществлялись под руководством английского ученого Теодора Шанина.

Издательством «Аспект пресс» в 1996 году была выпущена книга «Голоса крестьян: сельская Россия ХХ века в крестьянских мемуарах», в которой опубликовано восемь семейных историй. Эти рассказы — лишь небольшая часть из собранного материала (в итоге первого исследования собрано более 120 крестьянских семейных историй).

Исследователи пользовались диктофонами, но это — только технический инструмент фиксации информации; основной инструмент работы социологов — чувство симпатии и сопереживания, живой интерес к жизни людей. В каждом селе мы находились с апреля одного года до апреля следующего, наблюдали весь цикл годовых семейных сельских забот и работ. Общались мы не только в избе или на крестьянском дворе, а ходили вместе на работу, в магазины, клуб, школу, почту и т. д. Нас приглашали на семейные и деревенские праздники, мы ходили за водой, полоскали белье на речке, парились в деревенских банях, часто столовались за семейным крестьянским столом. Мы привозили из города гостинцы для детей: конфеты, карандаши, ручки. Выполняли просьбы о справках в городских архивах, органах власти, покупали дефицитные лекарства, продукты, резиновые сапоги. Нам часто в ответ дарили вязаные носки, рукавицы, продукты крестьянского хозяйства. Прошло более десятилетия после окончания первого проекта, но до сих пор мы перезваниваемся, переписываемся. Крестьяне — полноправные участники нашего исследования, мы вместе прорвали десятилетия равнодушия, замалчивания сельской темы.

Нужно отметить безусловно важную роль руководителя проекта Теодора Шанина. Он учил нас налаживать человеческие отношения в «полевых исследованиях». Первой и главной заповедью для нас стало: «не навреди человеку», оправдай доверие, это самое ценное в подобных социологических исследованиях. Эта история — еще один крестьянский голос, услышанный нами. Название деревни и фамилию респондента мы не меняли, так как нет этических сомнений, что мы можем нанести вред семье крестьянина.

ВОРОБЬЕВ СЕРГЕЙ НИКОЛАЕВИЧ — глава семьи, родился 25 июня 1915 года в деревне Уткино в крестьянской семье. Образование два класса, пенсионер. Жена Сергея Николаевича, Воробьева Римма Алексеевна (до замужества Маслова), родилась 1 января 1928 года в городе Касимове Рязанской области, образование неполное среднее, пенсионерка.

Сергей Николаевич — худощавый мужчина, выше среднего роста, приятной внешности. Голос тихий, но «говор» остался вологодский - на «о». Одет «чисто», с точки зрения деревенских, — рубашка темная, фуфайка и пиджак, на голове — кепка. Все время в работе: или по дому что-то делает, или у дочери в Новом строит дачу. Без дела не может сидеть.

Сергей Николаевич, участник Великой Отечественной войны, умер 9 октября 1997 года, в возрасте 82 лет. Он единственный из старожилов деревни Уткино, который помнил историю жизни селения с момента его основания. Об этом он говорил, когда заходила речь о деревне:

Мне вот сейчас восемьдесят первый пошел. Не знаю, доживу ли до самого-то восемьдесят первого. Я последний из коренных жителей Уткина остался.

Вопрос: А Ваша сестра, а Копышева?

— То женщина, а женщины не в счет.

Другой раз:

— А из мужчин я один остался! Из женщин сестра моя, двои Веселовы, но женщины не в счет.

В его сознании укоренилось понимание значимости мужчины в сельском обществе. Это понимание своей ответственности у Сергея Николаевича выражалось и подтверждалось тем, что он до последних дней своей жизни трудился. Если Сергей Николаевич не испытывал сильных недомоганий, он то был занят отводом воды от дома, ремонтом, огородом; то пас стадо мелкого рогатого скота, принадлежащего жителям деревни (по полтрудодня за каждую голову взрослого мелкого рогатого); то во время сенокоса сам ходил косить, как скажет жена, «по пять уповодов» (уповод — продолжительный период времени, 4–5 часов, когда человек занимается сенокосом: косит, валки разбивает, ворошит; связано с дальними покосами). Он сам резал домашний скот (овец, баранов), ходил к соседям резать скотину, если его просили. Сам заготавливал дрова. 

Труд — основа понимания значения всех действий, поступков, событий не только в их жизни, но и в жизни всей страны.

ДЕРЕВНЯ УТКИНО. Сергей Николаевич:

— В 1912 году четыре семьи: Воробьевы (отец с дедом), Смирнов Арсентий Андреевич, Виноградов Иван Константинович и Веселов Иван Андреевич [все они были из одной местности; из каких деревень, Сергей Николаевич не помнит] решили переехать в село Уткино. Здесь жила барыня. У нее был большой дом, дворы, сараи, большой сад. Так эти четыре семьи купили у барыни землю и лес. Но, начав строить себе дома, затратив много средств на это, они решили часть леса продать. Продав лес, они рассчитались с барыней полностью и окупили все свои затраты. Барыня приказала дом сжечь, его и сожгли.

Отец с дедом строились отдельно, у отца была уже своя семья, когда приехали в Уткино, — двое детей. У Смирновых было тоже два дома, у них было шестеро детей.

Все семьи зажили хорошо, чуть похуже жил Веселов Иван, у него рано умерла жена.

Сергей Николаевич (подумав):

— Наверное, пять. Смирнов, рядом Виноградов, Воробьев, потом Веселов был, и тетка Марья была, забыл уж как, Белоусова, Белоусова! Так вот уж шесть семей было. Приехало-то четверо, четыре хозяйства приехало сюда в двенадцатом-то году.

А вот етта-то, тетка-то Марья здесь как сторожем была. Так пай ей дали. Она все гадала, говорила: «Я нагадаю вам как вот!» А мужики ей: «Гадай! А мы, — говорят, — не боимся!»

А начали делить, и ей наделили. Там тогда полоски были.

Земля вся была разделена по полосам (делили по едокам). У барыни была женщина-сторож, так ей тоже выделили пай. Каждая семья сама пахала, сеяла и убирала.

ХОЗЯЙСТВО РОДИТЕЛЕЙ. До сих пор Сергей Николаевич и Нина Николаевна (его сестра) помнят свои полосы:

— Когда жили единолично, то все сами выращивали. Сеяли рожь, пшеницу, овес, лен. Льна много сеяли, мать сама много пряла и ткала (были свои станки), сама и шила из полотна. Садили много картофеля, луку, чеснока, капусту, морковь, огурцы.

У родителей был большой дом [в нем сейчас живет сестра Нина Николаевна], большой двор, амбары, сараи. В хозяйстве были две лошади: одна — рабочая, другая— выездная; пять коров, телята, десять овец, куры (не меньше 20–25 штук).

В доме была большая русская печь, печь-буржуйка на зиму ставилась, два буфета, один из них раскладной, три или четыре стола, стулья, лавки, железные кровати, большие зеркала. У матери были натканы половики, скатерти, полотенца. В доме были чистота и порядок.

Мать всем шила рубашки (по-старому кроила), в своем во всем в школу ходили: и в льняном, и в шерстяном.

У отца была мастерская и кузница, мебель делал старший брат Василий. Его отдавали учиться и на кузнеца, да недолго поучился — плохо учили его, сам своим умом до всего дошел уже дома у себя. Летние и зимние повозки делали сами, оковывали.

У отца все орудия труда были свои: плуг железный, бороны, тарантайка, дровни, сани, сани выездные, шорки, на которые могли десять человек сесть, сбруи — рабочие и выездные. Была еще одна борона, которую сделал Смирнов, борона шла углом— три ножа, а сзади — лапки, которые выдирали корни, на краю поля останавливались и вынимали корни, таким образом, на полях было чище от такой бороны.

Отец на своей лошади со своим плугом и бороной пахал одиноким женщинам (в Кочкареве, Рылове, Дору — соседних деревнях), а те, в свою очередь, приходили вручную отрабатывали, когда что надо было.

У отца были свои сепаратор и маслобойка. Сами делали льняное и сливочное масло. Масла хватало всей семье и на продажу. Продавали в Вологде, кроме масла продавали лен и скот, сено продавали и давали взаем.

Скот пасли по лесам; когда уберут хлеб, тогда пускали на поля по жнивью. Скот «ходил» [пасли] вместе — огибаловский, опучковский и уткинский. Скот продавали не только в Вологде (возили и в магазины, и на рынок), но и частникам, и приезжим прямо на дом заготовителям. Сам же отец ездил покупать лошадь, тоже далеко, примерно за 200–300 километров от Уткина, ездил долго.

Молоко возили в Огибалово, километра два от Уткино. Там был частный магазин Горянских. Заключали договор с Горянскими и возили молоко. Продавцы вели учет сданного молока (записывали в книжки, у каждого сдатчика была своя книжка). На сданное молоко можно было купить продукты в магазине (сахар, чай и т. д.) или получить деньги. Позже, когда магазин был национализирован, стал государственным, продавцами все равно были Горянские. Магазины частные были и в других деревнях, но мы ездили в Огибалово.

Сена накашивали много, всегда хватало своей скотине, да еще и продавали. Раньше все выкашивали: все берега, все межники, специальных посевных площадей под сено не было. Не дай бог, если едешь на лошади, да она зайдет в траву, сразу сделают выговор, чуть ли не до штрафа - зачем мнешь, портишь траву — и это в Уткине.

РОДИТЕЛИ, БРАТЬЯ, СЕСТРЫ. Родители Сергея Николаевича: ОТЕЦ — Воробьев Николай Яковлевич, 1882 г. р., родом с хутора Думино Шекснинского района Вологодской области, неграмотный. МАТЬ — Александра Алексеевна (до замужества Смирнова), 1883 г. р., родом из деревни Бердянка Шекснинского района Вологодской области, неграмотная.

У матери с отцом было 7 детей: Александра, 1907 г. р., Александр, 1909 г. р. (умер маленьким), Василий, 1911 г. р., Павел, 1913 г. р., Сергей, 1915 г. р. (наш респондент), Евдокия, 1920 г. р., Нина, 1921 г. р.

Когда переехали в Уткино с хутора, то у отца с матерью уже были Александра и Василий. Остальные дети родились здесь, в Уткине.

АЛЕКСАНДРА окончила церковно-приходскую школу в Кореневе. Пока было единоличное хозяйство, она работала дома, выполняла самые различные работы, как и другие девушки и женщины. Вышла замуж за Кузнецова Василия Александровича, родом из деревни Белое Янгосарского сельсовета. Сначала они там и жили, а потом переехали в Дорки.

Василий Александрович работал кузнецом. Был на войне, на Ленинградском фронте. Во время блокады был в Ленинграде, на войне ему вышибло глаз. У них один сын, Борис, сейчас подполковник в отставке. Живет в г. Сельцо Брянской области. Женат, двое детей: сын и дочь.

В начале 1982 года Василий Александрович ослеп, а Александра Николаевна лежала парализованная еще до этого. Сын их не мог взять к себе, так как был и сам болен, он приезжал. Так Сергей Николаевич и Римма Алексеевна взяли их к себе в Уткино, но потом им пришлось оформить их в дом престарелых. Александра Николаевна умерла в 1984 году, а Василий Николаевич — в 1986 году, оба похоронены в Кореневе. Их сын Борис сейчас на пенсии, сильно болен, он приезжал на похороны и на могилу к родителям.

ВАСИЛИЙ, 1911 г. р., окончил три класса в Кореневе. Василий ушел жить к деду, Якову Михайловичу (они вдвоем с бабушкой жили), их не трясли в коллективизацию, они сразу вступили в колхоз «Первомайский». Поработав в колхозе, он уехал в Вологду и стал работать в милиции.

Женился на Протасовой Зое Александровне. Детей у них не было.

После объявления войны взят на Ленинградский фронт. В 1941 году был ранен, поэтому приезжал на побывку домой. Погиб под Ленинградом, когда — неизвестно. Это он всю мебель в доме делал и был кузнецом.

ПАВЕЛ, 1913 г. р., окончил три класса в Кореневе. В период коллективизации отправили его на лесозаготовки, он и дома не жил. Работал в колхозе, потом ушел в армию. Оттуда ушел на финскую войну, потом — Отечественная, воевал на Мурманском фронте. Много наград. После войны устроился на Мостострой в Смоленск, работал строителем, плотником. Женился в Смоленске на Пелагее,1915 г. р., родом из Вологды, жена не работала, детей нет.

ЕВДОКИЯ, 1920 г. р., окончила три класса в Кореневе, выучилась на шофера, работала шофером. Вышла замуж за Смирнова Василия Павловича, 1912 г. р., из деревни Новое Пудегского сельсовета Вологодского района. Там они и стали жить. Василий Павлович на фронте был шофером пожарной машины. У них двое детей: сын и дочь. Они уже взрослые, у них у самих свои семьи. У сына — двое детей, у дочери — один ребенок. У Евдокии в Вологде двухкомнатная квартира. Сейчас она на пенсии, плетет кружева.

НИНА, 9 декабря 1921 г. р., самая младшая в семье, окончила шесть классов и пошла работать в колхоз. Работала на разных работах. Летом на поле очень много работала со льном: таскала, мяла, трепала, а зимой — к телятам, а если не ставили к телятам, то трепала лен. В 1941 году вышла замуж за Конышева Александра Дмитриевича, 1920 г. р., родом из деревни Дор. Он окончил семь классов, на войну не был взят, так как не было правой руки — в 15 лет оторвало льномялкой.

Позже Нина Николаевна стала работать в животноводстве, дояркой на Никулинской ферме. Ферма в то время была на 60 коров. Нагрузка тогда на доярку была 12 коров, но доярка обязана была все делать сама: коров подоить, накосить подкормку, убрать навоз, воду носили руками из колодца, позднее поставили насос. Силос возил на лошади Николай Рыкин. В то время был председателем колхоза Бобров Иван Васильевич. Он работал три-пять лет (1954–1959 годы). Потом построили новую ферму на 200 голов, тогда там уже была механизированная дойка, уборка навоза транспортером и автопоилки. Работать стало легче, поэтому нагрузка стала 25 коров на доярку. Работали очень хорошо, было присуждено звание «Мастер машинного доения 1-го класса».

У Нины Николаевны и Александра Дмитриевича пятеро детей: Кира, Василий, Владимир, Борис, Виталий. Все дети родились в Уткине. У всех свои семьи, с родителями никто не живет. В Уткино тоже никто не остался.

Нина Николаевна живет сейчас одна в доме родителей. У нее рядом с домом— огород, где она выращивает необходимые овощи и картофель. В хозяйстве есть поросенок и овцы. В родительский дом приезжают дети со своими семьями. Живут все дружно.

КОЛЛЕКТИВИЗАЦИЯ. КАК НАС ВЕРХУШИЛИ. Сергей Николаевич:

— Родители жили хорошо до коллективизации, они считались середняками, и на них накладывали твердое задание по сдаче продукции. Кого обкладывали твердым налогом, тех в колхоз не брали. Так, приходила повестка: сдать корову или лошадь, или хлеб, или картошку.

За невыполнение задания садили в тюрьму. За невыполнение твердого задания отца взяли в тюрьму. Взяли также Виноградова и Смирнова (которые приехали с отцом в Уткино). Сидели они в Вологде, их посылали убирать урожай в Осаново (под Вологдой).

В то время, как посадили отца, семью оверхушили. Оверхушили — это все у них продали, только оставили в доме жить. Торги были прямо у дома.

Я увидел, что к нам идут, взял овец, спустил под гору, штук 10 было, так вот только они и остались. Так мать очень переживала, боялась, говорила, что будем делать, овец не описали. А я пошел, взял нож да и зарезал барана и шкуру снял, все сделал сам. Пришел да и сказал, что хоть сами попользуемся.

На торгах продали: два буфета (один из них раскладной — купили в Доре, так они его собрать не могли, приходили за нами, а второй купил Капитолины Леоновой отец — в Уткино); два стола — один за 16 рублей продали, так мать подала мужику деньги, чтобы тот выкупил, ведь без стола жить не будешь; самовар с деревянным краном и то продали, срубы — на амбар были, тарантайку. Коров свел в сельсовет в Прокино я сам.

До этого сельсовет был на Ербуге, там были и церковь, и больница. Там, где была церковь Ербуговская, осуществлялся призыв в армию. Позднее, при колхозах, сельсовет перевели в Прокино. В Прокине мужика увезли из дома — в этом доме стал сельсовет. Этот дом из Прокино перевезли в Уткино, и до сих пор в нем сельсовет. Это сделал Карпов Николай, когда стал председателем сельсовета. Ему из Уткино в Прокино было далеко на работу — пять километров. После этого из Прокино перевели и радиоузел в Уткино.

После уборки урожая отца послали на лесозаготовки, где пробыл он зиму. Он упал, расшиб коленную чашечку, и поэтому его освободили. Отцу сделали операцию. Но после возвращения отца мы еще два года жили единоличным хозяйством, в колхоз нас не принимали.

В Уткине был колхоз «Первомайский». В него входили деревни: Уткино, Дор, Опучково, Кожино, Никулино. Контора в то время была в Никулино, там и магазин был. Во время войны контору перевели в Уткино.

Брат Павел был на два года старше меня, так и дома не жил — все на лесозаготовках. Задание давали большое, задание давали и по корью — нужно было много корья надрать, не помню сейчас, сколько, затем завертки из виц (хворостин) делали — два кольца.

Накладывали задание и по мясу. Так, всех коров наша семья сдала государству. В доме осталась одна лошадь. Пришел председатель сельсовета Росляков Борис забирать последнюю лошадь, а дома я был один. Быстрее побежал за дедом. Дед говорит, что дай хоть расписку, что забираешь лошадь, а то еще будут с них требовать. Так на это председатель ответил, что никакой расписки не дам, что я сам вся власть, царь и бог. А лошадь-то была хорошая, рабочая кобыла, по тем временам дорого можно было продать, а сейчас не знаю, сколько за нее и взял бы.

Позже на нас было наложено задание — сдать ячменя, сейчас уже не помню, сколько, но не хватило у нас одного мешка, 50 килограммов. Так у нас из-за этого все, что осталось, описали, все продали, вот только тогда разрешили вступить в колхоз.

А продали у нас абсолютно все, вот хоть про себя расскажу. Молодежь гуляла на гулянках, и мне, конечно, хотелось, а выйти не в чем. Ну, я одел галифе да хромовые сапоги, в этом и пошел на гулянку. Так надо мной все смеялись, как я был одет, а того не могли понять, что одеть-то мне нечего было, и в этом я не виноват.

ЧТО ПОМНЮ ПРО ПРЕДКОВ:

— После вступления в колхоз отец работал очень хорошо, был рядовым колхозником, все время был передовым. Председателем колхоза был из Кожино Дмитрий Беляков. Это был плохой человек, настроен против народа. Для примера, старуха одна жила почти напротив нас, старая была, она не выходила на работу в колхоз. Так этот Беляков пришел выгонять ее из дома. Она на печи лежала, не встала, так он взял и снял дверь с петель и унес. Так и пришлось уйти этой женщине из дома, и умерла она не дома, а потом вернулся хозяин — дом занят, и он судился с председателем, вернули ему дом.

Мать у нас работала на телятнике, хотя в нашем дворе стояли колхозные свиньи, но мать не пошла работать дома от всех разговоров и от всего другого. Свиней стояло много. Во дворы к Смирновым и Виноградовым тоже поставили колхозных телят; они тоже у себя не работали на своих дворах.

Мать у нас умерла в 1952 году В 1951 году мы с Риммой приезжали проведать больную мать. В то время мы жили в колхозе «Кочердыгский» Челябинской области. Хотя поездка обошлась нам в 600 рублей, но мы не жалели, так как мать необходимо было повидать. А чтобы отсюда уехать, я работал на железной дороге, платили по три рубля в день.

Мать не приезжали хоронить. Ее похоронили на кладбище в Широгорье. Отец умер в 1957 году, нам даже и не сообщили. Мы послали денег 200 рублей, но вдруг нам через два или три месяца приходит обратно перевод. Только потом от Евдокии пришло письмо, что умер отец. Отца тоже похоронили на кладбище в Широгорье.

Дед по отцовской линии — Воробьев Яков Михайлович, когда родился — не знаю, родился в Шекснинском районе.

Бабушка Матрена родилась тоже в Шекснинском районе.

У деда с бабушкой было двое детей: сын [отец Сергея Николаевича] и дочь (живет в Вологде — Груздева).

Дед с бабушкой были середняками. Дом стоял рядом с нашим. Дом был небольшой, двор под одной крышей. У них были лошадь, корова, которая очень хорошо доила, двухпудовка. Вот к ним и ушел жить брат Василий.

Деда с бабушкой в коллективизацию не трясли, они сразу вступили в колхоз, и Василий с ними. Дед был грамотный, в доме была библиотека до потолка, газеты читал.

Дед умер в 1930 году, в самую коллективизацию, похоронен на кладбище в Кореневе. Бабушка умерла, когда я был в армии, похоронена в Широгорье.

Дед по материнской линии, Смирнов Алексей, помню, что приезжал два раза вгости. Бабушку не помню. У деда с бабушкой было пять сыновей и две дочери. Жили они неплохо, так говорила мать.

РАНЬШЕ БЫЛА ВЕРА.

— Родители были верующие, поэтому в доме были иконы. Приход был в Коренево, там была кирпичная красивая церковь, красивые иконы. В приходе были деревни: Коренево, Огибалово, Уткино, Заречье, Медведево, Горка, Покров, Селищево, Богослово. Церквей в округе было несколько: в Янгосаре, в Широгорье, на Ербуге. Так, деревня Дор находится всего за рекой Пудегой, но она относилась не к нашему приходу, а в Широгорье, там был очень большой приход — 60 деревень. Не знаю, насколько правда, но почему-то священник невзлюбил людей из Дора, и не стали они его прихожанами.

В Широгорье была очень красивая церковь, ограда была чугунная, красивая — взяли, изломали; церковь-то стоит, только что стоит. То же самое и в Янгосаре. Кому мешала ограда? Сами ломаем. А в Кореневе церковь разрушили, когда был в армии(1938–1941 годы). Сначала сделали силосную яму прямо в церкви, а потом и кирпич разобрали. Сейчас рядом нет ни одной действующей церкви, а многие бы сходили в церковь, ведь кроме молодежи в деревнях есть и старики, особенно в малых деревеньках есть еще и верующие. Молодые от церкви отлучены. Даже наше поколение— большинство неверующие, а просто как сочувствующие.

В Кореневе кроме церкви была и школа, в которую ходили все из Уткина.

БОЛЕЕ ПОДРОБНО О НАШЕМ РЕСПОНДЕНТЕ. Сергей Николаевич окончил только два класса в Кореневе. Пока жили единоличным хозяйством, то во всем помогал дома и в поле. В детстве вязал носки и рукавицы. А в период коллективизации отправляли на лесозаготовки.

После вступления в колхоз работал на колеснике (тракторе) до 1938 года. В1938 году взяли в РККА (Рабоче-крестьянскую Красную Армию) на три года, служил в Полярном Мурманской области.

2 января 1941 года пришел домой, за 12 дней до начала войны взяли в армию снова, на Ленинградский фронт: все ждали, откуда будет нападение — с воды или с воздуха. Во время войны много раз в бой ходил, всего было. Были в тылу у врага — пропал без вести, написали родителям.

— В 1941 году около Луги сшибло меня пулей, руки и ноги перебило, пять немцев меня подхватили и взяли в плен. В плену был четыре года. Вывозили в Германию и Норвегию. Всяко было в плену, вспоминать не хочется.

Освободили из плена после 9 мая 1945 года и отправили в лагерь. В нем были три-четыре месяца. Потом решили отправить нас в Японию, но довезли только до Челябинска и оставили работать в СМП-150 [строительно-монтажный поезд] разнорабочим. Жили, конечно, в казармах-бараках. Спали на казенных кроватях железных и матрацах. На себя одеть было нечего, кроме спецовки да фуфайки.

5 апреля 1948 года поженились с Риммой Алексеевной, мы с ней вместе работали. К тому времени у Риммы Алексеевны умерла мать, и мы были там одни, никого из родственников не было, на чью-то помощь мы не рассчитывали, надеялись только на себя. Начинали жить с нуля. Понемногу начали покупать посуду, одежду, обувь.

В Челябинске у нас родились Саша, Нина и Наташа.

В 1955 году мы поехали на целину в колхоз «Кочердыгский» Октябрьского района Челябинской области, через два года который стал зерносовхозом «Кочердыгский». Яработал скотником на ферме, а Римма Алексеевна — дояркой.

Но с рождением последней дочери, Тани, в 1957 году Римма Алексеевна вынуждена была уйти из доярок, яслей не было, а дочь не с кем было оставить, и она стала работать почтальоном. Почту возила на лошади, деревня от деревни находились на расстоянии семи-восьми километров, а до центральной усадьбы — 15 километров.

Там жилось лучше, люди дружнее, больше все организовано.

Там мы тоже держали корову, поросенка, кур. Но рабочие совхоза никогда вручную сами не косили сено. Совхоз накосит косилкой, а мы только сушили да убирали сено. Да и люди были добрее, мягкосердечнее, что ли, относились друг к другу с уважением, пониманием.

В 1968 году уехали в Уткино. Устроились на работу в колхоз «Прожектор», Сергей Николаевич — скотником, Римма Алексеевна — дояркой на Никулинскую ферму.

Совхоз сразу предоставил трехкомнатную квартиру в кирпичном доме без удобств.

Сергей Николаевич дважды учился на тракториста (кончал курсы), но работал всего полтора года. До самой пенсии Сергей Николаевич работал скотником. После выхода на пенсию два года работал сторожем и кочегаром в мастерской совхоза. Позднее стал работать кочегаром в магазине, 10 лет там отработал.

— Только год, как не работаю, ноги стали отказывать, а в магазине работать— ответственность большая.

Пенсия была назначена 99 рублей, через два года — 108 рублей, с июня1991года — 212 рублей плюс 65 рублей.

ЖЕНА РИММА АЛЕКСЕЕВНА родилась 1 января 1928 года в городе Касимове Рязанской области. Она была единственной дочерью у отца с матерью:

— Мать — Маслова, 1908 г. р., воспитывалась в детском доме.

С отцом они недолго пожили. Я его не знаю, остался на службе. В 1933–34 годах мать уехала в Москву. Жили в Тушине. Во время войны были эвакуированы в Тамбовскую область. Метрики были в Касимове, а выглядела я старше своих лет, то меня поставили возить на лошади девочек — окопы копать, а потом и сама с ними копала. Потом отправили в Мичуринск в ФЗО. Но в это время мать заболела малярией, и мы уехали в Москву. Работала на военном 500-м заводе, жили на квартирах.

В 1945 году переехали в Ногинск в подсобное хозяйство «Ямские леса». Здесь мы жили до 1947 года. В 1947 году мы уехали «искать счастья» в Белоруссию, но через недолгое время вернулись в Москву. И из Москвы завербовались в Челябинск.

Мать сильно заболела — положили ее на операцию, но не стали делать, а сделали только облучение, и 1 марта 1948 года она умерла. Похоронена в Челябинске.

А 5 апреля мы поженились.

В Уткине работала дояркой до 1976 года. Были самые высокие надои по совхозу— 4000 килограммов на корову. Было присвоено звание «Мастер машинного доения1-го класса». В 1976 году по состоянию здоровья перешла работать телятницей в телятник, затем — скотником в Дор, а летом — в лагере для коров дежурила ночным сторожем. Год работала техничкой.

Как мы работали, сейчас не работают, даже не смогла доработать до пенсии дояркой.

Пенсию заработала 102 рубля, а сейчас — 112 рублей плюс 65 рублей компенсация. Если бы не подсобное хозяйство, клади зубы на полку с такими деньгами. А так и мясо свое, и овощи, и шерсть, да и продаем овец — деньги есть.

ХОЗЯЙСТВО. Семья Воробьевых живет в совхозном деревянном доме без удобств, только газ баллонный. Вся площадь дома — 20 квадратных метров, в том числе жилая — 15 квадратных метров. В доме две комнаты и кухня, которую построил Сергей Николаевич в 1978 году, сарай для дров, помещение для скота, которое находится не под одной крышей с домом, а на расстоянии 20–25 метров от дома.

В хозяйстве сейчас (октябрь 1991 года) коза, восемь овец, в том числе три матки, маленький поросенок.

Под овощами занято шесть соток, выращивают огурцы и помидоры (две пленочные теплицы), морковь, свеклу, капусту, укроп, кабачки, горох, бобы, чеснок, лук, перец сладкий. Римма Алексеевна выращивает рассаду помидоров сама, у нее было посеяно несколько сортов. Человек она увлеченный своим делом, выписывает журнал «Приусадебное хозяйство», читает нужные статьи относительно выращивания различных культур в других журналах и газетах. И она добилась хороших урожаев на своем огороде, постоянно экспериментирует, делится рассадой со своими соседями:

— Из ягод посажены: смородина, клубника и крыжовник. Отдельно на десяти сотках выращиваем картофель. В этом году картофеля накопали 17 мешков. Огурцов нынче было меньше, чем в прошлом году, много очень луку и чеснока. Всех заготовленных овощей хватает самим, да еще даем и детям. Летом и осенью варила варенье, солила и мариновала огурцы и помидоры, делала всевозможные салаты, квасила капусту, солила грибы, коптили и солили сало. В этом году зарезали поросенка и барана, так мяса давали тоже всем детям.

Овец стригут два раза в год, весной и осенью, сейчас есть шесть килограммов шерсти, но будет с ней «возиться» Римма Алексеевна зимой, когда все дела будут сделаны. Прядет шерсть она сама, у нее есть и обычная деревянная прялка, и электрическая.

В доме есть вся необходимая мебель. Живут они «нормально», по словам Сергея Николаевича. Когда он еще был пацаном, то сказал: «Богато жить не буду, но и бедно жить не буду. Так этого придерживаюсь всю жизнь». Мебели новой нет, да и «зачем она нам старикам, доживающим свой век». Все куплено по старым ценам: кровать, две диван-кровати, сервант, два стола, шкаф для одежды, телевизор черно-белый, холодильник, сепаратор (но им не пользовались и не пользуются), швейная ножная машина, стиральная машина, мясорубка обычная, машинка для закатки крышек. Когда нет газа, пользуются электроплиткой или плитой, а еще в ходу электрокипятильник.

У Сергея Николаевича есть набор необходимых ему инструментов: ручная дрель, фуганок, рубанок, паяльник, отвертки, точило, топоры, пилы, молотки, плоскогубцы и другие. Дом, хотя и небольшой, но дров идет довольно-таки много: 10 кубометров. Дрова разделывает сам Сергей Николаевич.

В гости приезжают все дети с семьями, живут все дружно. Помогают друг другу кто чем может.

ЧТО СЕЙЧАС ЗАБОТИТ. При общении с этой семьей очень хорошо понимаешь, что этих старых людей, умудренных житейским опытом, жизнь ничем не баловала, они привыкли надеяться только на свои силы.

Вспоминали о жизни в прошлые годы. Говорили о пьянстве, что сейчас слишком много пьют. Много не работает молодых. Римма Алексеевна:

— Нужно власти быть более строгой. Вот я в молодости плохо себя чувствовала, а работала в это время в подсобном хозяйстве, там не было поликлиники — поехала в Ногинск (под Москвой) и там прогуляла — зашла в поликлинику — народу ужас сколько, сидеть не стала. Пошла сходила в кино, а потом вернулась домой. На другой день бригадир спросил о справке, я ему сказала, что температуры нет, то и справку не дали. Через несколько дней вызвали в суд и за прогул привлекли к принудработам, т. е. высчитывали из заработка 20 процентов в течение полгода в пользу государства; такие меры, может быть, и слишком строги, об этом никто не говорит, но до чего же сейчас дисциплины нет — это просто ужас.

Нам своим умом до этого не дойти. Куда, что, зачем, кому и так далее. Только одни вопросы, а ответов нет — ни по радио, ни по телевизору. Мы-то свой век прожили, а как дети да, главное, внуки будут жить, что они сейчас видят. Мы не видели ничего. То война, то голод, то разруха, то строим светлое будущее, все старались, но что из этого вышло? Все с ног на голову ставят. Много можно говорить на эти темы, да дела чуть.

Ясно, что своим любопытством мы можем навести на них, например, налоговую полицию. Хозяйка прямо об этом говорит. Удивительно, что она нас до сих пор не прогнала. Наверно, доверяет, другого объяснения нет. Да и еще в ней есть какая-то авантюрная жилка: «Испыток — не убыток!»

Еще из разговора понимаешь, что уровень благосостояния деревенского жителя определяется для них по таким признакам, как:

— наличие скота, особенно коров;

— мебельная стенка;

— одежда.

Кроме этого, надо отметить, как относятся они к деньгам. Если есть какие-то деньги в руках, то надо их использовать с пользой: купить скот, одежду, ткань или что-то нужное в домашнем обиходе, хозяйстве.

Одновременно, надеясь на выгоду, они могут и рисковать своими небольшими средствами. Вкладывая 35 тысяч рублей в «РДС», надеялись получить выгоду, но надежда становится все призрачней. И хотя им очень хотелось скопить хоть какие-то деньги, они не делают трагедии из того, что это безнадежное желание.

Римма Алексеевна:

— Что с нас, пенсионеров, взять? Вот копошимся потихоньку дома, на огороде, со скотиной. Нет, все не так просто. Посмотрите телевизор: война в Чечне, в Югославии — не знаю, в какой части ее больше, запомнить трудно. Воюем, воюем, а ведь мы же все люди, все должны бы думать о том, как лучше жить. Чечня — вообще к России относилась, да и в Югославии — славяне. Нет, не берет мир. Вот и занялись бы политики урегулированием этих вопросов. Мне кажется, что многих в Госдуме и не только в ней, в местных органах, т. е. депутатов разных, необходимо заменить, т.е. депутаты должны быть грамотные, с образованием, опытом жизни.

Что вот и я была депутатом нашего сельсовета, а что толку от меня, от простой доярки, что я могу сделать?! Нет, нужны энергичные знающие люди, которые бы именно боролись бы, чтобы наша жизнь была бы жизнью, а не борьбой за выживание. Доярка и должна работать дояркой, причем хорошо работать, как я понимаю. Я считаю, что я хорошо работала, меня упрекнуть в чем-то трудно.

Я сама к себе требовательна, но не люблю, чтобы и другие работали спустя рукава: хоть зоотехник, хоть осеменатор, хоть сторож. Каждый должен работать как положено. Вот если бы все так относились, мы бы сейчас так не жили. То настроили комплексов на 400 голов (в Никулине). И сразу надои полетели. Когда 200 голов стояло — всего хватало: и выпасов, и сена, и силоса, и подкормки. А тут как-то разом все нарушилось.

Прежде чем что-то делать, надо хорошенько обдумать. Но думают-то за нас наверху. Это ведь не прихоти совхоза были, а сверху спустили задание — а мы расхлебываем, до сих пор, но отвечать-то никто ни за что не отвечает. Вот когда научимся делать, отдавать отчет, отвечать за все содеянное, тогда и жить будем хорошо.

Вон как у нас коза есть и нет. Вон лежит на доске — ожила и толку? Так и люди, кто-то пользу приносит, кто-то жизнь проживает, кто-то не живет, а мается, что от таких проку? Надо, чтобы люди жили, работали, радовались жизни, работе, детей воспитывали своим примером. Тогда, глядишь, что-то бы и получилось.

Вот-вот, здоровья — его ни за что не купишь! Я думаю, трудно сейчас всем, но было бы здоровье, да желание жить и работать — многое можно было бы сделать. Как мы работали, теперь так не работают, да и зачем убиваться — зарплату платят не регулярно, да и та невелика. Пришлось нашему поколению тяжело, и в войну, и после войны работали не покладая рук, а теперь послушаешь, так вроде и зря так работали. Ну да ладно, рассудят нас. Но я не думаю, что мы напрасно так трудились. Эта работа и спасла нас, ведь разве мало было сделано и построено и создано: и целину поднимали — с голоду не пухли, по миру не ходили. А сейчас стыдно посмотреть, сколько стоит нищих, а попрошаек сколько ходит. То ли они действительно ничего не имеют — они обездоленные, то ли это их «работа». Но не дай, как говорится, бог вот так зарабатывать. Лучше я отработаю и буду есть черную корку хлеба, чем я пойду просить милостыню, ну это мое мнение. Я всегда трудилась и везде на совесть. Никогда не было ко мне никаких претензий. Даже молоденькая была, в Москве работала на заводе, во время войны выполняла план на 200 процентов, а велика ли была! И позже — везде и всегда, когда и где бы я ни работала, я никогда не была в отстающих, я всегда старалась выполнить работу как лучше и быстрее. Никто не сможет мне сказать, что вот ты лентяйка такая-сякая. Я и здесь, когда работала дояркой — работала добросовестно, можете хоть у кого спросить. Надои у меня были высокие, а теперь коровы чуть ли не как козы доят, только кормов зря столько кормят, да и других затрат. Это такое отношение у доярок, да и не только у них. К животным нужен подход, ласка, ну и, естественно — корма. А молодые сейчас относятся не знаю как, то ли с прохладцей к работе, то ли как отбывают ее как провинность, то ли еще как. Мы раньше понимали, что как поработаешь, так и полопаешь. Мы и не мыслим себе жизни без работы. Раньше ведь скота почти не держали, мало у кого коровы были, если и держал кто-то, то поросенка или овец. А сейчас и коров держат — еще и не по одной, и коз держат, овец стали меньше держать. Теперь они никому не нужны: ни мясо, ни шерсть, ни шкуры, а раньше— ведь много держали. Ну, мы еще держим овечек. И шерсть я пряду и вяжу носки, давала ниток как-то внучке [дочь сына], чтобы та связала носки себе или брату, сказала, что свяжет, да я знаю, что она сделает, когда у нее время будет, сейчас у нее учеба.

В 1996 году, когда мы проводили бюджетное исследование, Дуся Кирова, которая живет в другой деревне, прислала хозяйке двух козлят, просто прослышала, что у нашей респондентки неудачно окотилась коза. Сделала это в память о доброте хозяйки, которая дала ей козочку без всяких условий несколько лет назад. Воистину: «Да не оскудеет рука дающего!»

Сергей Николаевич:

— А сейчас и не знаю, чего и будет. Не знаю! Все перепахали-то, все переездили-то! Посмотришь етто: все поля спортили.

Раньше на лошадке едешь...

От волнения у него голос, и так тонкий, дошел до высокого дисканта, поэтому жена сделала замечание, одернув его: «Чего кричишь-то!» Он моментально среагировал на жену и, сбавив высоту голоса вдвое, продолжил:

— Раньше на лошадке-то едешь, мужики глядят: ага, не пьяный ли, лошадь ли не завернет в траву, или в поле. А сейчас?

Вот я с сенокоса шел, шел, как в яму провалился на поле. Это сантиметров70глубиной как трактор проехал, большой, так от него колеи и остались, так и напахано. Ведь посмотреть тошно на поля: яма на яме, яма на яме, как будет все расти?! Как трактор проехал, так и пошел я по гусеничному следу, думаю, куда выведет, по канаве, по натуральной канаве шел и вышел через все поле к дороге, так неужели нельзя было ехать по-другому? Да никому ничего не нужно.

Римма Алексеевна:

— Теперь одна у нас забота — как бы внуков вырастить. У нас только один внук— продолжатель рода, сын Саши и Татьяны. Хотелось бы, чтобы дети и внуки не увидали того, что мы пережили, но не знаем, что будет, трудно предсказать. Кажется, весь мир перевернулся. Нам, старикам, трудно во всем разобраться. Посмотришь телевизор — не по себе становится: мы победили в этой проклятой войне, а живем во сто крат хуже побежденных, где справедливость? Кому все вопросы задать? Все фабрики, заводы работают — планы выполняют, а в магазинах — хоть шаром покати, хоть опять переходи полностью на натуральное хозяйство. Нам-то уж недолго жить осталось, а детям надо думку думать и об этом. И с каждым днем обстановка все сложнее и сложнее.

Мы хоть и живем от Москвы далеко, но нас волнует судьба нашего народа, а то как же иначе? Этот путч был, явно он был только с одной целью — свергнуть Горбачева и взять власть в руки, верхушка борется за власть, а простой люд — живи как бог велел. Нет, надо, чтобы и на нас внимание обратили, поняли всю важность обстановки. Нужно всем народам жить в мире и согласии, не делиться на нации. Это к добру не приведет.

Всем, абсолютно всем необходимо РАБОТАТЬ [выделено голосом Риммы Алексеевны], каждому на своем месте, и именно работать, а не отбывать время на работе. Сейчас очень много народу не работает, а занимается кто чем. Но для того, чтобы хорошо жить, нужно произвести все: и продукты питания, и одежду, и обувь, и все другое. Постараться быть независимыми от других стран. Ведь мы можем сами себя всем необходимым обеспечить, лишь было бы желание, трудолюбие.

Сергей Николаевич:

— Ведь мы производим немало продуктов, но как минимум треть из них пропадает: не умеем хорошо убрать без потерь, не научились хранить продукцию. Отсюда и покупаем все и вся за границей, а прежде сколько Россия-матушка за границу продавала, так нам бы сейчас не за границей торговать, а самим себя прокормить, одеть да обуть.

Сейчас праздников никаких не стало: ни советских, ни церковных, а раньше как гуляли в деревнях... В каждой деревне отмечали свои праздники. Ездили в гости по деревням. Так, в Масленицу ездили в Филино и Карповское (Янгосарский сельсовет). Лошадей украсят и поедут гулять. У многих были выездные санки. Веселее было, люди умели и работать, и веселиться; сейчас посмотришь, как молодежь мается, так и самим грустно становится.

Много раньше трудились, но никогда не забывали сделать и запасы на зиму. Рано утром или поздно вечером, но выкраивали время «сбегать» в лес. Покуда скот ходил в лесу — грибов и ягод было очень много. Одной брусники в своем лесу набирали столько, что мать 12 ведер напарит, малины было очень много. Из нее варенье варили (немного, правда) и сушили ее, применяли от простуды. А грибов, бывало, насушим и насолим, что хватало до следующих. Да кое-каких не брали: рыжик, волнушка и груздь— соленики, а сушили только белые да красноголовики [подосиновики]. А теперь каких только грибов не берут, в нашем понятии это все поганки были.

Река Пудега, хоть она и невелика была, но в ней всегда рыба водилась, ловили имы, а сейчас она так обмелела, что, как говорится, воды в ней — курице по колено. Хотя ниже Уткина была Арбузовская мельница, а теперь поплавать и то места не найдешь.

Леса вокруг деревни Уткино смешанные: ель, сосна, береза, осина, ольха, рябина, черемуха; кустарники: смородина, малина. В лесу много водилось разных зверей и птиц, есть и сейчас, но меньше: медведь, волк, лиса, заяц, кабан, лось, белка, куница, рысь, ондатра, тетерев, глухарь, кулик, ворона, соловей, сорока, синица, воробей, зяблик, чибис, чайки, ласточка, скворец, грач. Охотятся на зверей и сейчас по лицензиям, поэтому еще зверей у нас достаточно. А кабанов и лосей даже много. Кабаны порыли много картофеля у частников, а лоси приходят прямо к Уткину.

А вот ягод и грибов почти не стало в наших лесах, так как коровы пасутся теперь на специальных пастбищах — в лесу никто не пасет.

Раньше дорога из Вологды до Уткина была насыпная, проходила немного в стороне от нынешней асфальтовой дороги. Между деревнями были обычные грунтовые дороги, которые были труднопроезжими во время весенней и осенней распутицы.

Кажется, что и зимы были намного холоднее, чем последние десять лет, да и снегу было куда больше. Зимой все ходили в тулупах да овчинных полушубках, шапки тоже шили из натуральных мехов: каракуль, заяц, белка. На ногах были у всех валенки.

Валенки катали в Янгосаре. Лучшие катавалы там были, про них говорили, что днем люты в поле на работе, вечером — в избе (катали валенки). Янгосара были работящие: кроме валенок овчины выделывали. В Уткине катавалов не было, но зато шили сапоги — сын Смирнова шил на дому. Отец сам оковывал летние и зимние повозки. А в Кореневе ничего не делали и делать не хотели, ничему никто не учился, так жили все плохо, как янгосара говорили, что в Кореневе живут нищие по своей воле и милости.

Сейчас многих деревень, которые были раньше, и в помине нет, все были нарушены как неперспективные. Зато Уткино разрослось — куда там. А вот то, что Янгосарь опустел, это уже плохо. Люди оттуда стали уезжать, как только объединился совхоз «Прожектор» и колхоз «Лесное». Первыми уехали главные специалисты, а потом и все остальные потянулись, хотя в Янгосаре было намного лучше, чем в Уткине относительно построек.

В Янгосаре был новый кирпичный Дом культуры, новая контора совхоза, сельсовет. Был там и медпункт, и библиотека, восьмилетняя школа-интернат, пекарня. Если бы совхозы не объединились, то проложили бы дорогу (от Уткино до Янгосаря16километров), а так сделали намного позже насыпь, и так до сих пор дорога плохая. А теперь не для кого вести туда дорогу: всего там осталось не больше 30 человек. Все в запустении, школы давно уж нет. В Янгосаре был большой приход — красивая кирпичная церковь с чугунной оградой (снесли ее).

Все эти селения вот как отрыгнулись нам. Теперь в Сокольниково (под Янгосарем) возят доярок — доить коров, так как в ближних деревнях нет людей, остались одни пенсионеры. А с умом бы все было сделано, так не пришлось бы этого делать.

У нас много делается так, что потом сами свои ошибки расхлебываем. Как и с верой в Бога, вначале отрицали, разрушали церкви, уничтожали попов, а теперь восстанавливаем и церкви, и пытаемся детей приобщить к Богу через воскресные школы. Я-то уже не застал особо церковь, только когда в школу ходили, тогда просились у учительницы поглядеть, как венчались в церкви, а брат Павел застал, он венчался в церкви. [Церковь и школа были в Кореневе, а теперь семь жилых домов осталось.]

Необходимо, чтобы все повернулись лицом к деревне, все обратили внимание на нужды, а то скоро не только в космос не будем летать, а есть всем будет нечего.

Добавить к этому нужно то, что современное Уткино — бывшая центральная усадьба бывшего совхоза «Прожектор», в деревне живет более 700 человек, жилой фонд составляют наряду со старыми строениями несколько трехэтажных многоподъездных благоустроенных домов. В деревне есть новые детсад, школа, Дом культуры, магазины, почта, отделение сбербанка (сейчас закрыто). Кроме того, Уткино — центр Пудегского сельсовета, здесь находится сельская администрация.