Закат разума

Самонадеянность — гордость глупцов.

Ученому же следует гордиться тем, что он не самонадеян.

Эли Кедури

Всякое грандиозное учреждение есть плод хороших идей. К сожалению, со временем учреждения нередко окостеневают и становятся врагами идей. Пагубный характер «успехов» имеет древнюю родословную в истории человеческого опыта.

Вполне возможно, что афинскую демократию погубили циничные философы и эгоистичные военачальники. Древняя Греция самозабвенно пестовала и тех и других. Считается, что римский мир пал жертвой вандалов на севере, а затем — исламского империализма на юге, но возможно, что в этом было виновно и новое воплощение империи, слишком привыкшей к наемникам и налоговым послаблениям. Когда римские граждане отказались от тяжелого труда, их дни были сочтены. Конечно, доконстантиновское христианство было инклюзивным институтом, но когда католичество (или восточное православие) стало государственной религией, монотеизм предопределил эпоху, когда новые идеи стали опасными. Коммунистическая держава рухнула из-за внутренних противоречий. Маркс и Ленин произносили правильные речи о благородных принципах — например, о справедливости и демократии. Однако в конечном итоге никуда не годные тоталитарные лидеры угробили эти многообещающие идеалы.

Большинство малых предприятий исчезает, не оставив даже малого следа в истории. Их взлет и падение, возможно, столь же естественны, как смена времен года или приливов и отливов. Вместе с тем многие учреждения, вероятно, исчезают лишь потому, что перестают приносить пользу либо становятся жертвами финансового успеха или неумеренности. В этой категории могут оказываться и современные «некоммерческие» научно-исследовательские организации — «фабрики мысли».

Родоначальницей и, несомненно, королевой современных «фабрик мысли» является корпорация РЭНД (RAND, англ. Research and Development), расположенная высоко на утесах Санта-Моники (Калифорния). Да, это та самая фирма, которую высмеял Терри Саутерн, изобразив ее под названием корпорации «Блэнд» в фильме «Доктор Стрейнджлав» (1964). Корпорация РЭНД сумела пережить эти насмешки, потому что она была плодом очень хорошей идеи.

К концу Второй мировой войны компания «Дуглас эйркрафт» профинансировала создание небольшой группы экспертов, задачей которых был систематический анализ различных стратегических концепций, включая ядерное планирование. Президент компании «Дуглас» и командующий Воздушным корпусом Армии США считали, что после войны необходимо сохранить в целости критическую массу мозгов. Наступление холодной войны, казалось, подтвердило правильность подобной осмотрительности. Поэтому в 1948 году небольшую группу (примерно двести человек), состоявшую в основном из гражданских специалистов, разместили в Санта-Монике — как можно дальше от политических ветров Вашингтона. Корпорация РЭНД существует и сегодня. «Дуглас эйркрафт» и Воздушный корпус уже не существуют.

На первых порах в Санта-Монике действительно обитало множество независимых интеллектуальных гигантов: Бернард^[1] и Фоун Броди, Роберта и Альберт Вольштеттер^[2], Герман Кан^[3], Джон фон Нойман^[4] и другие. Когда Броди или Кан приехали в столицу страны для выступления с презентацией, в конференц-зале Пентагона оставались лишь стоячие места. Блеск золотых пуговиц и позументов собравшейся публики слепил глаза. Сегодня же на презентацию представителя РЭНД едва ли соберется достаточно слушателей из низших чинов, чтобы заполнить подвальную закусочную.

То, что произошло с корпорацией РЭНД, может служить предостережением для всех «исследовательских» фондов, этих интеллектуальных прилипал, которые сегодня цепляются за муниципальных, региональных и федеральных спонсоров по всему миру. Цель «мозговых центров», попросту говоря, состоит в изучении вопросов и мер политики, которыми не могут или не хотят заниматься правительственные аппаратчики. В основе оптимистического взгляда на эту отрасль лежит уверенность в том, что «внешние» подрядчики обеспечат объективность или независимость их рассмотрения. На деле же для данной отрасли, одним из основателей которой была корпорация РЭНД, финансовый успех или обеспеченность стали более важны, чем цель, результаты и полнота исследований. И корпорация РЭНД больше не обнаруживает достоинств, некогда сделавших ее королевой бала.

Появление «облегченной версии» РЭНД, вероятно, было функцией сложной матрицы личностей и проблем. Все началось с Дэниела Эллсберга и ускорилось благодаря стремительному росту конкуренции, текучке кадров и пагубному натиску политкорректности.

Дело Эллсберга

История^[5] корпорации РЭНД делится на два периода: до и после Дэниела Эллсберга. Эллсберг, получивший докторскую степень по экономике в одном из университетов «Лиги плюща», был типичным летуном, работавшим поочередно то в Пентагоне, то в корпорации РЭНД. В 1971 году Эллсберг отксерокопировал совершенно секретный доклад Пентагона, подготовленный по распоряжению Роберта Макнамары, и передал его прессе. У Эллсберга был доступ к этому докладу, потому что он был одним из исследователей. Из доклада вырисовывалась весьма нелестная картина того, как министерство обороны, и в особенности администрация президента Джонсона, вели вьетнамскую войну. На волне антивоенного движения начала 1970-х годов Эллсберг и так называемые «бумаги Пентагона»^[6] немедленно стали знаменитыми. «Бумаги Пентагона», таким образом, стали наиболее печально известным и переоцененным исследованием по национальной безопасности в истории подобных докладов. С одной стороны, 7000-страничное исследование хвалили за прямоту; с другой, оно не выявило ничего, о чем скептичные граждане не подозревали бы после Тетского наступления 1968 года^[7], а именно, что две президентские администрации ведут затяжную войну без надежды на победу. Впрочем, на политику «бумаги Пентагона» тоже особо не повлияли. Война продолжалась еще четыре года вплоть до 1975-го, когда генерал Зяп^[8] погасил свет надежды, горевший в конце туннеля для генерала Уэстморленда^[9].

Но если на политику Вашингтона «бумаги Пентагона» особо не повлияли, в Санта-Монике эффект от организованной Эллсбергом утечки полностью изменил правила игры. Как и следовало ожидать, правление корпорации РЭНД нашло себе нового председателя, Дональда Райса^[10] — еще одного летуна, который впоследствии перешел в Пентагон на пост министра ВВС. Райс быстро увидел признаки приближающегося краха корпорации и осознал, что сосредоточивать ее внимание исключительно на национальной безопасности — все равно что полагаться на зонтик во время бури. Откровенность в рассуждениях о национальной безопасности также грозила бедой: речь шла о возможной потере финансирования!

При Райсе корпоративное судно развернулось и полным ходом направилось в сторону общественных наук. В наше время РЭНД гордо сообщает, что 50 % из ее тысячи семисот с лишним сотрудников (которых в 1948 году было лишь двести) занимаются социальными проблемами. Их проекты в области здравоохранения — возможно, самые масштабные в истории среди подобных. Возможно, будет слишком циничным предположить, что корпорация РЭНД ввязалась в скандалы, связанные со здравоохранением, а ее сотрудники отправились на Ближний Восток, ища расположения арабов, по той же причине, по которой Уилли Саттон^[11] грабил банки: «Потому что там лежат деньги!»

Однако то, что корпорация задвинула свой главный козырь — вопросы национальной безопасности — на второй план, было еще не самым страшным. Хуже было то, что после Эллсберга корпорация РЭНД потеряла уверенность в себе и предпочитала говорить своим спонсорам то, что они хотели услышать.

Конкуренция

Если верить Институту городского развития и Налоговому управлению США, сегодня в одних только США насчитывается около 15 тысяч некоммерческих «мозговых центров»^[12], обслуживающих власти на уровне городов и штатов и федеральное правительство. Таким образом, на каждый штат приходится по 30 «мозговых центров»^[13]. Сюда не входят примерно 150 тысяч образовательных учреждений, которые Налоговое управление относит к отдельной категории 501(c). Общая сумма не облагаемых налогом доходов «мозговых центров» приближается сегодня к 28 млрд долларов. С учетом же образовательных учреждений это составляет около триллиона. Между теми и другими наблюдается немалое взаимное пересечение. Рост числа учреждений категории 501(c) (3) за последнее десятилетие составил 60 %, или вдвое больше, чем рост числа всех некоммерческих организаций вместе взятых. В целом некоммерческие организации сейчас представляют собой многотриллионную отрасль.

Из всего этого можно сделать ряд выводов. Самый очевидный из них: у корпорации РЭНД появилось множество конкурентов, в результате чего размывается ее кадровый потенциал и, вероятно, снижается качество анализа. Если «Эппл»

и «Майкрософт» вынуждены искать обладателей первоклассного интеллекта за границей, то уж «фабрикам мысли» вроде корпорации РЭНД сегодня приходится иметь дело со специалистами второго сорта.

Эти цифры вызывают и другие вопросы. Если за власти на уровне города, штата и страны думают 15 тысяч «сторонних» консалтинговых фирм, что же тогда оправдывает существование тысяч, если не миллионов, чиновников высшего уровня? И если «некоммерческие» не приносят дохода, чем объяснить взрывной рост числа «мозговых центров»? Патриотизмом?

Частичным ответом на этот вопрос может быть наличие фонда; к примеру, у корпорации РЭНД, возможно, имеется больше денег, чем у кого-либо за пределами Гарварда. Ясно, что называть эти организации «некоммерческими» — оксюморон. Точнее было бы определить их как «не облагаемые налогами» — по причинам, которые еще предстоит объяснить. Успешные «мозговые центры» могут быть самыми разнообразными, но, подобно богатым университетам, их даже с большой натяжкой нельзя назвать «благотворительными учреждениями».

Финансовый успех позволил корпорации РЭНД разнообразить свою исследовательскую деятельность и расширить материальную базу. Идеями географической изоляции и удаленности от политики теперь совершенно пренебрегают. У корпорации РЭНД теперь есть филиалы в Виргинии (рядом с Пентагоном), Пенсильвании, Луизиане, Миссисипи, Массачусетсе, Мексике, Англии, Бельгии, Катаре, Объединенных Арабских Эмиратах и эмирате Абу-Даби. Последние три места вызывают особое беспокойство, когда речь идет об объективном анализе национальной безопасности. Трудно поверить, что ради системного анализа или научной беспристрастности кто-либо вздумает рискнуть нефтедолларами или расположением исламских автократов.

Когда одного старого работника корпорации РЭНД спросили об аналитической диверсификации и новом геополитическом охвате, он ответил: «РЭНД превратилась в еще одну команду вашингтонских подпевал (бранное слово мы опускаем)! Теперь их главное орудие труда — смоченный палец, которым проверяют, куда дует политический ветер».

Текучесть кадров

Финансовый успех корпорации РЭНД, подобно успеху многих элитных частных академий, можно сравнить с результатами деятельности авторитетной ассоциации выпускников. Любой список бывших членов попечительского совета, руководителей высшего звена или старших аналитиков корпорации РЭНД читается как исторический список знаменитостей из Пентагона. Такие имена, как Макнамара, Шлезингер, Карлуччи, Рамсфелд, Райс (Дональд и Кондолиза), Маршалл и, конечно, Эллсберг, все связаны с корпорацией РЭНД. На протяжении многих лет корпорация РЭНД была своего рода запасным аэродромом для вышедших в отставку политических деятелей. Корпорация РЭНД — удачный пример послевоенного военно-промышленного комплекса, о котором так убедительно говорил Дуайт Эйзенхауэр. Справедливости ради следует заметить, что высшие функционеры не делают секрета из своих связей с корпорацией. Стандартный текст с интернет-сайта воспевает историю связей корпорации РЭНД с министерством обороны и деятелей, ставших воплощением этих связей.

Основным источником кадров для корпорации РЭНД, вероятно, является управление общих оценок министерства обороны. Его бессменный директор Эндрю Маршалл работал в корпорации РЭНД в ее золотой век — во времена Кана — Броди. Управление общих оценок вырастило немало оборонных аналитиков, таких как Джеймс Шлезингер, которые впоследствии заняли высокие посты. Вот уже много лет руководители «мозговых центров», позволяющие себе побаловаться связанными с обороной вопросами национальной безопасности, считают благоразумным преклонить колени у дверей кабинета Маршалла.

Прослужив на своем месте со времен вьетнамской войны вплоть до недавней войны в Ливии, Энди Маршалл в 81-летнем возрасте является скорее не подобием мастера Йоды, с которым его часто сравнивают, а пентагоновским вариантом Дж. Эдгара Гувера. Маршалл знает, где собака зарыта. Что еще важнее, Маршалл вместе со своим небольшим элитным штатом по-прежнему распределяет немалые деньги на исследования по контрактам. Когда Энди Маршалл звонит хозяевам мира в Санта-Монику или Пентагон, они не заставляют его ждать у телефона. Управление общих оценок подчиняется напрямую министру обороны.

Политкорректность

Любое исследование должно включать в себя три элемента: научные стандарты, перечень возможных непредвиденных последствий (эффект бумеранга) и оценку влияния результатов исследования. Образцами могут служить фармацевтическая или автомобильная промышленность. Степень эффективности тестирования лекарств и испытаний автомобилей известна, а риск непредвиденных последствий (побочных эффектов или опасностей) четко обозначается и объявляется. Наконец, химики и инженеры регулярно оценивают последствия своих разработок. Истинная наука всегда задает два вопроса: работает ли это и насколько хорошо? Достоинством высоких стандартов в этих и подобных отраслях является их готовность отозвать старый хлам или модифицировать изделия, от которых больше вреда, нежели пользы. К сожалению, похоже, что в производстве аспирина или ремней безопасности Америка придерживается более высоких стандартов, чем в проведении исследований по национальной безопасности.

Ложные сигналы

Авторитеты в области стратегии, такие как Герман Кан, часто ворчали на своих коллег, говоря, что если аналитика по вопросам национальной обороны провалится, остальное будет не важно. И точно, сегодня имеется немало свидетельств того, что многие аналитики — правительственные, академические и из «мозговых центров» — подтасовывают данные, сообщая политикам не то, что им необходимо, а то, что они хотят услышать.

Проблему усугубляет существование робкого поколения выборных политиков, запуганных такими сомнительными ценностями, как культурное многообразие, моральная равнозначность и сглаживание социальных различий. Возможно, такие качества внутренне присущи поколению, для которого чувства оказываются сильнее разума. Сильные мира сего знают, во что они верят, и чаще всего знают, что именно то, во что они верят, позволило им стать теми, кто они есть. Как следствие, в условиях демократии политики часто принимают число отданных за них голосов за одобрение своей политики. Противоречить традиционному образу мышления этого политического класса — рискованное занятие.

А чтобы держать армию бюрократов и федеральных подпевал в струе политики, необходима весьма последовательная система подачи сигналов. В сфере национальной безопасности очевидные игроки обычно вызывают подозрение.

К сожалению, в наши дни американская система подачи сигналов включает в себя разведывательное сообщество. Когда госсекретарь-республиканец и директор ЦРУ, выступая в ООН, представляют положение дел в Ираке в ложном свете, основываясь на ключевых положениях национальной разведывательной сводки, это явно означает, что в подаче политических сигналов сделан шаг за некий невидимый порог.

Тон задается наверху. Сигналы подаются сверху вниз. Когда президент США посещает множество мусульманских столиц, но не заезжает в Израиль, это служит сигналом. Когда бывший аналитик ЦРУ, ставший советником по национальной безопасности, утверждает, точнее, настаивает, что джихад — это личное или ритуальное очищение, он тем самым посылает сигнал. Когда американский главнокомандующий действующей армии одобряет ношение женщинами-военнослужащими хиджабов вместо касок, он подает сигнал. Когда начальник штаба сухопутных войск США, выступая в воскресном ток-шоу[14], пытается дать объяснение неслыханному злодеянию исламского фанатика, служащего в рядах американской армии, даже тупицы понимают намек.

Проблема с политическими сигналами заключается в том, что эти сигналы, скорее всего, влияют на тех, для кого их игнорирование будет означать наибольшие потери. В самом деле, подача сигналов лежит в основе проблемы политкорректности. Похоже, что довольно последовательный набор институциональных сигналов привел к созданию некоей оси умиротворения. Эта ось включает в себя Белый дом, совет национальной безопасности, министерство обороны, разведывательное сообщество и немалое число «объективных и независимых» университетов и «мозговых центров», выступающих в роли субподрядчиков администрации на всех уровнях. Несколько недавних примеров из истории корпорации РЭНД показывают, как «частный» сектор реагирует на политические сигналы.

Война, преступность и антисемитизм?

Всего через несколько часов после теракта 11 сентября, когда не успела еще высохнуть кровь жертв нападения на Всемирный торговый центр, президент-республиканец позволил большой группе высокопоставленных граждан Саудовской Аравии сбежать^[15] из США на самолете. И неважно, что большинство нью-йоркских террористов-самоубийц тоже имели гражданство Саудовской Аравии. Этот политический сигнал был предназначен как для внутреннего, так и для внешнего потребления; он указывал, что Америка не станет считать ни латентных агрессоров, ни страны, спонсирующие экстремизм, ни пропаганду исламизма ответственными за злодеяния «экстремистов».

Таким образом, в соответствии с высказанным заключением большинство мусульман было признано «умеренными»^[16]. Тем временем народ плясал от радости на улицах арабских городов. В будущем под определение террористической угрозы будут подпадать лишь неправительственные организации вроде «Аль-Каиды» или «Талибана». Была дана команда^[17] отныне считать исламский терроризм лишь изолированным феноменом с локальными мотивами; короче говоря, джихад представляется не как выражение глобальной исламистской теологии или мусульманской политики, а как их извращение.

Следующая администрация США подкрепила эту политкорректную версию реальности серией набегов на мусульманский мир, в ходе которых американский президент недвусмысленно заявлял, что Америка, а следовательно и НАТО, не воюет против ислама или мусульман^[18]. И неважно, что войска США и НАТО убивают мусульман в четырех-пяти разных местах. Генеральная линия партии утверждает, что мы не воюем.

Затем пришел черед «независимого» анализа с обоснованием этого политического эсперанто. Пример тому — доклад корпорации РЭНД (MG-741-RC) «Чем кончают террористические группировки: уроки противостояния "Аль-Каиде"»^[19]. Обратите внимание на посыл, заложенный в наименовании доклада: «противостояние», а не победа. Основная часть доклада посвящена доказательству того, что с террором (военной тактикой) лучше всего бороться не военными, а политическими средствами. Черчилль или Эйзенхауэр не стали бы отделять политику от войны, сочетающей в себе тактику со стратегией. В политкорректном мировоззрении логика вывернута наизнанку, а тактика перепутана со стратегией.

В докладе проигнорированы такие крупные стратегические явления, как джихад бис саиф (джихад силой оружия) и безнаказанное разжигание исламистами не нависти к западному миру. Но конечный вывод «системного» анализа РЭНД говорит сам за себя: «Террористов следует воспринимать как преступников, а не как воинов священной войны». Подобные утверждения могут быть своего рода стратегическим мазохизмом, но не соответствуют ни науке, ни даже здравому смыслу. Получается, что важнее не то, что исламисты делают или кем они себя считают, а то, как их воспринимает Запад! Следуя такой логике, в Ираке, Афганистане или Пакистане следует размещать аризонских шерифов, а не морских пехотинцев. И, по той же логике, где следует судить устраивающих геноцид исламских преступников, если их удастся поймать, — в нижнем Манхэттене?

Другой доклад^[20] корпорации, «Уроки Мумбаи», посвященный недавней бойне в Южной Азии, представляет собой еще лучший пример подтасованных выводов; его анализ и убедительность страдают из-за того, что авторы игнорируют очевидное.

Нападение в Мумбаи было уникальным^[21] в двух отношениях: одной из его целей стал небольшой еврейский центр, и находившиеся в нем люди были убиты; террористы отфильтровали заложников в захваченной гостинице по принципу религиозной принадлежности, опять-таки в поисках иудеев. Можно смело утверждать, что ни один из убийц, действовавших в Мумбаи, ни разу не был задержан на израильском контрольно-пропускном пункте и не лишался земельного участка в Восточном Иерусалиме. Это нападение было спланировано и осуществлено отнюдь не по причине индо-пакистанских противоречий или тупика, в который зашли отношения Израиля и ФАТХ. Бесспорно, что одним из мотивов нападения в Мумбаи стал опасный заразительный вирус глобального антисемитизма. В «основных выводах» «Уроков Мумбаи» об этом не упоминается ни словом.

Всемирный расцвет антисемитизма в начале XXI века не случаен. Он происходит благодаря тем, кто не обращает на него внимания, в первую очередь — ученым из корпорации РЭНД и подобных мест. По иронии судьбы наиболее выдающиеся специалисты корпорации — евреи или имеют еврейское происхождение.

(Кроме того, этот доклад укрепляет подозрения относительно излишеств в некоммерческих организациях. Доклад «Уроки Мумбаи» занимает всего 25 страниц, однако среди его авторов числятся десять (!) человек — в среднем по две с половиной страницы на аналитика. Поневоле задумаешься, сколько же нужно ученых, чтобы вкручивать лампочки в Санта-Монике. Искусственное раздувание штатов явно наблюдается не только в правительстве.)

Некоторые из недавних аналитических работ корпорации РЭНД в области национальной безопасности можно рассматривать как апологетику. В докладе 2010 года под названием «Потенциальные боевики»^[22] анализируется степень распространения террористической деятельности на территории США после 11 сентября. Он заканчивается следующими предположениями:

«Нет никаких свидетельств (!) радикализации американской мусульманской общины. Налицо психологическая уязвимость Америки... Демонстрировать панику не следует».

«Нет никаких свидетельств» — или РЭНД их попросту не видит? После того как 16 американских разведывательных агентств не сумели сопоставить факты и предсказать 11 сентября, статистические уверения РЭНД отдают фальшью. Исламский террор начался не с преступления в нижнем Манхэттене. А утверждения о психологической уязвимости или «панике» в лучшем случае являются сомнительными. Кто наблюдает подобные страхи после злодеяния с башнями-близнецами? Можно видеть безразличие или политическую апатию, но уж точно не панику.

Что касается радикализации американских мусульман, очевидно, что статистики РЭНД редко исследуют студенческие настроения^[23] на митингах движения «оккупай» в Лос-Анджелесе и в университетах Калифорнии, когда перед студентами выступает израильтянин^[24]. Антисемитизм — вечный аналог канарейки в геостратегической угольной шахте.

Создание завуалированной апологетики не настолько раздражает, как чрезмерное увлечение^[25] подобными научными докладами — тенденция, которая лишь снижает доверие к финансируемому правительством анализу.

Хотя исследования РЭНД в области национальной безопасности в целом отличаются осторожностью и во многих случаях — политкорректностью, время от времени кто-либо из старых сотрудников добавляет в них остроты^[26]. В летнем выпуске «РЭНД ревю» за 2003 год было опубликовано эссе Джима Куинливена, в котором на основе статистического анализа и при помощи чисто военных показателей эффективности было показано, что действия американцев против мятежников или террористов на территории «дар аль-Ислам», то есть на территории ислама, неизбежно закончатся неудачей. К сожалению, корпорация редко поддерживает подобные мнения своим авторитетом.

Эссе Куинливена было написано вскоре после 11 сентября, когда в моде были «динамичные» решения, так что его работа шла вразрез с текущими политическими настроениями. Авторы же более поздних докладов РЭНД, как показано выше, держат нос по ветру. Различие лежит в степени добросовестности.

Общая оценка

Политическая метаморфоза, происшедшая с корпорацией РЭНД, очевидна. На раннем этапе усилиями Голливуда и кое-каких активистов из Санта-Моники корпорация РЭНД получила звание неоконсервативной «фабрики мысли». Возможно, корпорацию разместили на Западном побережье с тем, чтобы она оказалась как можно дальше от Вашингтона, однако это не обеспечило ей невосприимчивости к политическому смогу Южной Калифорнии. Примером этого стал Эллсберг, известный энтузиаст радикального активизма в свободное от работы время. Да и сегодня во время перерывов в работе мысли сотрудник РЭНД может подкачать мышцы на оборудованном силовыми тренажерами пляже, поиграть в пляжный волейбол, прокатиться на скейтборде по прибрежному променаду или пройтись по магазинам курительных принадлежностей на бульваре Оушен-парк. Френсис Фукуяма, самый знаменитый политолог РЭНД, нынче заседает в попечительском совете РЭНД.

В 1989 году Фукуяма, в то время аналитик РЭНД, взбудоражил мир социально-политических наук своим эссе «Конец истории»[27], опубликованным в журнале National Interest и впоследствии переработанным в книгу с тем же названием. Теория Фукуямы вкратце заключается в том, что поражение фашизма и национал-социализма и крушение коммунизма означают триумф либерального идеала — демократического социализма со счастливым лицом. Положения Фукуямы связаны с гегельянством — короче говоря, с уверенностью в том, что с течением времени возрастает политическая сознательность. К сожалению, приравнивание прогресса к течению времени означает игнорирование как истории, так и современной реальности; здесь приходит на ум раннее Средневековье или ирредентистский вектор сегодняшнего ислама. История, или течение времени, — улица с двусторонним движением, по которой можно двигаться не только вперед, но и назад. И, подобно эволюции в мире природы, политическая история изобилует тупиками и погибшими цивилизациями.

Тем не менее к чести Фукуямы, его утопический позитивизм сегодня стал, пожалуй, преобладающим политическим языком для социальных демократий, включая Америку. Примером этому служат недавние и все еще продолжающиеся революции в арабском мире. Среди западных политиков, ученых и журналистов практически безраздельно господствует мнение, что демократия — это базовое политическое устройство[28] в мусульманском мире. Два самых распространенных определения арабских революций — «мирная» и «демократическая». Ни то ни другое не подтверждается на практике. Безусловно, политические оптимисты путают изменения с прогрессом или, что еще хуже, революции с реформами. Лучшее, что пока можно сказать о «жасминовой» революции — то, что она издает, как мог бы выразиться Теннесси Уильямс, «тошнотворный сладковатый запах фальши».

В самом деле, экзистенциальная опасность идеалистического взгляда на мир заключается в том, что он зачастую не учитывает или преуменьшает важность темной стороны человеческой природы и вновь возникающих угроз национальной безопасности. Фукуяма признает возможность «политического упадка», но редко видит в этом упадке ирредентизм. Это позволило глобальному исламизму со всеми его злодеяниями превратиться в заразную политическую опухоль, которая продолжает давать метастазы при поддержке «исследований», опирающихся на заранее сделанные выводы. А самый тревожный посыл — моральная равнозначность религий, то есть мнение, что любое религиозное верование или практика и связанная с ними политика заслуживают того же уважения и той же защиты, что и религии, развившиеся вместе со светской демократией и просвещенные этой демократией. Короче говоря, большинство современных ученых отказываются рассматривать возможность того, что нереформированный ислам и многие представители мусульманского духовенства могут оказаться несовместимыми с разумом, наукой и демократией.

Таким образом, не исключено, что вышеупомянутая ось умиротворения сделана из того же теста, что и мировоззрение Фукуямы. Тем не менее все же есть кому критиковать тех, кто преуменьшает угрозу. Сэмюел Хантингтон^[29], Бернард Льюис, Пол Берман^[30] и даже покойный Кристофер Хитченс — осведомленные и отчетливо выражающие свои мысли скептики, которые дали беспристрастную оценку исламского богословия и подчиненной ему мусульманской политики.

Эли Кедури^[31] заложил основу^[32], позволившую оспорить общепринятую точку зрения на мусульманских «жертв». Он в большей степени, чем какой-либо другой ученый, предупреждал, как опасно класть в основу политики полусырые научные политические теории, в особенности когда речь идет о Ближнем Востоке. Показательно, что в лексиконе политологов на смену «странам третьего мира» пришли «развивающиеся страны». Подобно «арабской весне» в наше время, это был эвфемизм — триумф надежды над опытом.

К несчастью, голоса прагматиков (по большей части традиционалистов) часто удается заглушить при помощи ярлыков и неологизмов вроде «исламофобии», которые подменяют разумную дискуссию. Многие выражения сторонникам умиротворения приходится выдумывать заново, чтобы язык соответствовал их целям. Впрочем, предубежденность и нетерпимость ученых — лишь проявление куда более серьезной проблемы.

Великая загадка начала XXI века — растущее безразличие, а то и нежелание западных «ученых» защищать те традиции и ту культуру, благодаря которым существует возможность разумной дискуссии и современная наука. Кедури раскритиковал^[33] Арнольда Тойнби и других за академическое высокомерие. Впрочем, немногочисленные критические выступления по поводу политической «корректности» и подобной пропагандистской фразеологии на ее раннем этапе практически не изменили представления о том, кто несет ответственность за политические патологии, свойственные развивающемуся миру, в первую очередь — мусульманским странам.

Возможно, точка пересечения политики и оплаченных государством исследований никогда не была удачным местом для поиска истины. Сегодня, как представляется, факты могут представать как в свете истины, так и в свете невежества. На основании фактов можно установить истину, но с такой же вероятностью ими можно манипулировать, а то и вовсе их игнорировать — фактически использовать, чтобы насаждать невежество. В общественных, экологических и стратегических науках распространилось ремесло подбора нужных фактов для подтверждения априорно высказанных суждений.

Подобная практика теперь сама считается отдельной «наукой» — агнотологией^[34], производством невежества при помощи культуры. Отмирание объективности усугубляется токсичными штаммами исламизма, представляющими собой угрозу не только демократии и свободе, но и, что еще важнее, логике и разуму. Главное достижение современного исламизма — развенчание мифа^[35] о моральной равнозначности разных религий.

Само собой, любое определение реальности представляет собой компромисс между идеалами и опытом. Абсолютная объективность невозможна. К сожалению, политкорректный анализ в области национальной безопасности в наши дни, с одной стороны, подрывает научный метод, а с другой — ведет к искажениям.

Любая угроза обусловлена двумя факторами: способностью и намерениями причинить вред. Главные течения ислама, шиизм и суннизм, не оставляют никаких сомнений относительно своих намерений^[36], а их военный потенциал возрастает день ото дня. У суннитов уже есть ядерное оружие, а шиитская бомба ждет своего часа. И не нужно длительных исследований, чтобы это увидеть.

Граждане готовы к тому, что политики попытаются уклониться от ответственности. Подобное уклонение фатально для истинной науки, исследований или анализа. Разведывательное сообщество, возможно, уже скомпрометировано, а теперь складывается впечатление, что «мозговые центры» лучше разбираются в том, как делать деньги, чем в тематике своей работы. Мы должны либо получать объективные исследования от разведывательного сообщества и «независимых» аналитиков в области национальной безопасности, либо перестать тратить на них скудные деньги налогоплательщиков.

Перевод Алексея Терещенко