Взятка как инструмент социальной борьбы

Коррупция не банальна. В России тем более. Называясь преступлением, взятка повсеместно не является чем-то из ряда вон выходящим. Взятка — это и наказуемое государством деяние, и устойчивая общественная практика. Для одних взятка — зло, для других — способ выживания, для третьих — инструмент борьбы за власть и способ приумножения капитала. «Борьба с коррупцией» стала фетишем правящего в России режима, но сама коррупция по сути является его основой. «Борьба с коррупцией» объявлена у нас важнейшим государственным делом, но никак не получается сделать эту борьбу делом «всенародным».

В России нужно разбираться не только с самой коррупцией, но и с государственной модой на борьбу с ней, и с общественной терпимостью ко многим её проявлениям.

* * *

В определенном смысле главное естественное право всех людей — это право защищать свои интересы любыми не изуверскими способами.

Невозможно выживать, не защищая свои интересы, не имея возможности активно влиять на обстоятельства жизни. В этом смысле главное социальное право всех простолюдинов[1] — право влиять на власть в своих интересах («право добиваться»). Самое важное для простолюдина во взаимоотношениях с властями — иметь практическую возможность влиять на людей власти в своих интересах тогда, когда ему это надо, и так, как ему это удобно в сложившейся ситуации.

Простолюдин выбирает не самый «правильный», «хороший» или законный способ влияния на власть, а самый выгодный из доступных (если закон соблюдать выгодно, то «самым выгодным из доступных» будет законный способ). А быть этим «самым выгодным из доступных» в каждом конкретном случае может все, что угодно: дача взятки, участие в выборах, жалоба президенту, строительство баррикад, обращение в суд и многое другое, в зависимости от того, как сложатся обстоятельства для простолюдина, что позволят ему его ресурсы, чего потребуют от него сложившиеся традиции, насколько жизнеопределяющим для него будет предмет спора с властями.

Способов влияния на власть в распоряжении простолюдинов всегда было немало. Одни способы влияния передаются простолюдинами из поколения в поколение с тех пор, как люди стали людьми, и даже с ещё более давних, «дочеловечных», пор. Другие способы влияния, включая использование демократических процедур в интересах простолюдинов, порождены «модерным» переломом и служат им от нескольких веков до нескольких десятилетий, в зависимости от места проживания.

Разнообразны традиционные способы влияния простолюдинов на власть: бунт, протест, побег/уход, клиентела/кумовство/протекция, лесть, саботаж/бойкот, различные формы шантажа (включая забастовку), челобитная/жалоба высшему начальству и т. д. Один из таких традиционных способов влияния на власть очень обсуждаем в современной России: простолюдины влияют на власть, покупая ее. Испокон веку существует общественный институт коррупции, обычай взятки, подкупа, мзды и т. п.

Аналог взятки существует, как минимум, у многих приматов в виде предоставления альфа-самцу секса или еды в обмен на защиту или неагрессию. Это не натуральный обмен в чистом виде, так как обмену подлежит очень специфический товар – «защита» и «избирательное неприменение агрессии» (агрессия в данном случае - способ подтверждения доминирующего статуса). Поскольку альфа-самец – властитель в группе, «защита» и «агрессия» являются его «властными полномочиями», «исключительными правами», и потому обмену не подлежат.  В этом и суть взятки – она подрывает власть. Чем чаще альфа-самец будет защищать «взяткодателей» и подавлять собственную агрессивность за еду и секс, тем меньшим властителем он будет становиться, тем скорее его низвергнут как слабого властителя.

Взятка — это покупка того, что власть продавать теоретически не должна, но может. Речь идет об административно-властных полномочиях. Коррупция делает властное полномочие товаром, услугой. Взятка — это покупка властных полномочий: плати деньги — и всё будет по-твоему. Коррупция, взяточничество, мздоимство — это купля-продажа административно-властных полномочий как услуг. 

Изначально властное полномочие как исключительное, особое право не может быть товаром, не может продаваться. Исполнение власти – это не труд, исполнение власти не создает стоимости. Коррупция же навязывает стоимость власти, тем самым извращает её и превращает власть в трудовую деятельность, то есть фактически уничтожает власть как власть. В этом и суть коррупции – она подрывает власть.

Чем чаще человек власти будет продавать за взятки свои властные полномочия, тем меньшим «властным капиталом» (авторитетом) он будет обладать, тем более слабым властителем он будет.

Взятка — это самый доступный, нетрудоемкий и по-своему даже самый демократичный для простолюдина способ заставить власть принять решение в свою, простолюдинову, пользу. Ритуал передачи взятки на мгновение даже как бы уравнивает простолюдина-взяткодателя и властвующего взяткополучателя, как уравнивает людей любая купля-продажа. У взятки как института низового влияния на власть есть свои известные ограничения (платежеспособность простолюдина, криминализация взятки и так далее), тем не менее, взятка не теряет своей популярности в среде простолюдинов, особенно в традиционных и модернизирующихся обществах, включая и наше российское.

Главное во взятке как способе влияния простолюдинов на людей власти:  власть становится товаром, то есть не совсем властью.

Безусловно, не всякая взятка может быть расценена как способ низового влияния на власть. Взяточничество, коррупция — сложный, расколотый внутри феномен. Под этим названием скрываются несколько явлений совершенно разного порядка, объединенных лишь формальным сходством — куплей-продажей властных полномочий. Различия — в мотивах, результатах и субъектах взятки, причём различия очень существенные. Например, «вертикальная коррупция», то есть коррупция между верхами и низами, по своей социальной сути и роли кардинально отличается от внутриэлитной «горизонтальной коррупции».

Для прояснения сути коррупционные практики можно поделить по целям на социальную, политическую и экономическую. В этом смысле социальная коррупция всегда вертикальна: взятка идёт снизу вверх — от простолюдина к человеку власти. Или, наоборот, вымогательство идёт сверху вниз — от властителей и чиновников к подданным. Экономическая коррупция и политическая коррупция, наоборот, горизонтальны: взятки в этих случаях путешествуют, так сказать, внутри правящего класса.

Экономическая и политическая коррупция («внутриэлитная горизонтальная коррупция») имеет место тогда, когда «люди государственной власти» получают взятки от бизнесменов и политиков. В этом случае взятка выступает способом продвижения и защиты в органах власти политических и бизнес-интересов различных групп элит. Или, говоря по-другому, цель таких взяток — увеличение капитала: финансового, политического, символического или какого-то иного. Капитал увеличивается посредством целевого приобретения у конкретного чиновника конкретного властного полномочия как услуги по предоставлению тех или иных преференций.

Внутриэлитная горизонтальная коррупция — это взятки/«откаты» за госзаказы, за победу в тендерах, за занятие государственных постов, приобретение «капиталоемких» статусов, за государственные репрессии по отношению к конкурентам и так далее. Политическая и экономическая коррупция — это в определённом смысле «коррупция между своими». И если экономическая и политическая коррупция — проблема, то это внутренняя проблема элит, проблема самоорганизации правящего класса. Интересы простолюдинов эта коррупция непосредственно не затрагивает. Рационалистические рассуждения о том, что экономическая и политическая коррупция подрывает экономику и государство, а в здоровом функционировании того и другого заинтересованы как верхи, так и низы, — безусловно, правильны и правомерны, но слишком абстрактны и не настолько актуальны для простолюдинов, чтобы стимулировать их к солидарным с властями действиям по борьбе с коррупцией.

С одной стороны, политическая и экономическая коррупция становится одним из инструментов конкуренции элит за власть и влияние. Особенно важным этот инструмент является в обществах, уже вышедших из традиционалистской колыбели, создавших свою государственность, но ещё не прошедших полностью через «модернизационный тоннель». Поскольку большинство стран, застрявших в «модернизационном тоннеле», являются в той или иной степени авторитарными, постольку и внутриэлитная горизонтальная коррупция в определенном смысле — явление позитивное, так как обеспечивает, хоть и «квази», но конкуренцию, и хоть как-то ограничивает властную монополию правящей группы. 

С другой стороны, внутриэлитная горизонтальная коррупция, безусловно, подрывает власть правящей группы, превращает властную вертикаль в самонастраивающуюся коррупционную сеть и, в конечном счёте, действительно разъедает наличествующую государственность. Но опять же, если рассматривать коррупционную коррозию авторитарной государственности в контексте модернизационного перехода, то эта коррозия не лишена некоторой прогрессивности. 

Особым видом коррупции является вымогательство, когда с инициативой взятки выступает не взяткодатель, а взяткополучатель — человек власти, чиновник. В этом случае взяточничество становится как бы новой формой эксплуатации, угнетения населения — именно такая «коррупция» прежде всего заботит простолюдинов и вызывает протест. Строго говоря, вымогательство — не совсем коррупция, так как властный товар продаётся-покупается не на свободном (хоть и подпольном) рынке властных услуг, а по принуждению услугопроизводителя — покупатель не свободен. Вымогательство — это псевдокоррупция. Выражаясь метафорически, вымогательство — это криминальное и произвольное налогообложение граждан должностными лицами. В этом смысле вымогательские практики не разрушают власть, так как властные полномочия не продаются, а навязываются. По этой же причине вымогательские схемы легче вертикализуются, передаются по иерархии.

Если политическая и экономическая коррупция реализуется через сетевое взаимодействие, то вымогательские практики, как правило, организуются вертикально, подстраиваясь при этом под бюрократическую иерархию — «налоги есть налоги».

Коррупция может быть и «криминальной» в самом узком смысле слова, когда взятку человеку власти даёт преступник с целью обеспечения или сокрытия преступления. Такая коррупция осуществляется поперек любых социальных вертикалей и горизонталей.

Каждая форма коррупции имеет свою степень конвенциональности, общественной допустимости. Для простолюдинов, например, абсолютно неприемлемой коррупцией является лишь та, что связана с вымогательством со стороны представителей органов власти, все остальные формы коррупции теми или иными группами простолюдинов в той или иной степени могут считаться допустимыми, либо же простолюдины к ним безразличны.

Здесь же речь идёт лишь о том, что можно назвать «социальной коррупцией», когда с инициативой взятки выступает сам простолюдин, добровольно, активно и в защиту собственных интересов покупающий власть для собственных нужд, но не в криминальных, не в коммерческих и не в политических целях.  Простолюдин в «нормальном состоянии» — это не предприниматель, не политик (у него нет «капитала») и не бандит. 

Простолюдины заинтересованы в том, чтобы власть продавалась на свободном рынке по справедливой цене и тем самым переставала быть властью, ослабляла свою хватку. 

Для простолюдина дать взятку, чтобы добиться своего от власти, — это нормально и не аморально. Простые люди только тогда искренне выступают против взяток и присоединяются к «борьбе с коррупцией», когда взятка вымогается, навязывается или когда она слишком дорогая. То есть когда обмен между взяткодателем и взяткополучателем становится неэквивалентным, несправедливым для взяткодателя, когда цена взятки всерьез подрывает благосостояние простолюдина, а отказаться от взятки он по тем или иным причинам не может.

Используя гегельянско-марксистский «язык отчуждения», можно утверждать, что вымогательство — это опредмеченная и отчуждённая от простолюдина «социальная взятка». «Социальная взятка» из простолюдинного инструмента влияния на власть превращается усилиями элит во враждебный простолюдину институт угнетения — в «вымогательскую взятку».

Отказ простых людей от социальной коррупции происходит не потому, что они становятся добропорядочными (это потом всё так оформляется в общественном мнении), а потому, что взятка становится невыгодной (например, слишком дорогой или менее надёжной)  и её замещают иные, более дешёвые, удобные или менее рискованные формы влияния на власть. Например, быстрый, дешёвый и доступный суд; возможность саботажа властных решений без особых последствий; сильное общественное мнение и т. д., – на фоне которых в данном конкретном случае взятка перестаёт быть самой выгодной из доступных форм влияния. Таким образом, речь в данном случае идет о покупательной способности населения. Если издержки и риски взяткополучателя при продаже своего властного полномочия постоянно возрастают (демократизация, модернизация, административная реформа, гражданский контроль, вездесущие журналисты, неподкупный суд и т. д.) – он поднимает цену. И поднимает ее до тех пор, пока его полномочия не перестают покупать как слишком дорогие («лучше сходить в армию, чем платить сто тысяч»). Если взяткополучатель не придумает, как снизить свои издержки и риски, – коррупция в сфере его полномочий прекратится.

Во многих странах, включая Россию,  вопреки законам и официальной морали существует неформальная общественная конвенция (всеобщее согласие) простолюдинов о том, что каждый простой человек, защищая свои интересы во взаимоотношениях с властями,  если «очень нужно», имеет право дать взятку. Эта конвенция и лежит в основе социальной коррупции как способа защиты простолюдинами своих интересов во взаимоотношениях с властями. «Социальная взятка» так или иначе — это взятка простолюдина «против власти», взятка как инструмент социальной борьбы.

Реальное, не спровоцированное соцопросами, общественное мнение простолюдинов не оспаривает это неформальное право простолюдина дать взятку. Другое дело, что общественное мнение простолюдинов не признает права брать взятку, что, на первый взгляд, кажется нелогичным, но с точки зрения простолюдина вполне оправдано. «Положа руку на сердце», простолюдин простолюдина-взяткодателя всегда оправдает и не осудит, потому что взяткодатель — «свой», такой же простолюдин. Своих не осуждают. Своих понимают и жалеют. А взяточника простолюдин осудит всегда и ещё как: потому что взяточник — всегда человек власти, даже если он только лакей при ней, то есть всегда «чужой». Любая власть любому простолюдину всегда — чужая (и наоборот). А чужой всегда не прав. Чужих не жалко.  Взаимоотношения между верхами и низами в любом обществе основаны на естественной социальной ксенофобии. Права человека, политкорректность, толерантность и прочее не снимают этой ксенофобии, а лишь цивилизуют ее, ограничивая применимость прямого насилия.

Следует отметить, что коррупционная простолюдинная солидарность не работает в случаях, когда простолюдины непосредственно конкурируют друг с другом за коррупционное предоставление дефицитных услуг и преференций (например, за места в муниципальных детских садах).

«Социальная взятка» для простолюдина — это по-своему честная, справедливая взятка. Взятка для простолюдина справедлива до тех пор, пока он сам — инициатор взятки, пока обмен эквивалентен, пока взятка добровольна и удовлетворяет реальные потребности простолюдина по справедливой цене. «Справедливая взятка» соответствует рыночной цене государственно-властной услуги на чёрном рынке властных услуг. Всё честно: взяткодатель получает своё желаемое благо, взяткополучатель — своё.

Рассмотрим взятку за «не пойти в армию». В современной России «право не идти в армию» воспринимается простолюдинами как естественное человеческое право. Не оспаривается простолюдинами и право государства «забирать в армию»: рекрутчина — это своего рода многовековая традиция во взаимоотношениях российского государства и российского населения. Раньше эта традиция была директивной для простолюдина, сегодня — по факту факультативная («ваше право забирать, мое право выбрать: идти или не идти»). Родители мальчика выступают взяткодателями, как правило, вполне добровольно и с общественного согласия — никто их не осуждает за участие в такой коррупции. Официально их осуждает власть (неофициально всё сложнее): наносится урон государству, законности, вертикальной управляемости. Но к представлениям простолюдинов о честности/нечестности, справедливости/несправедливости это не имеет никакого отношения, именно потому что осуждение — властное. Властные оценки влияют на социальное поведение простолюдина, но не влияют на систему его ценностей.

Другое дело, когда взятка «ни за что», когда люди власти взятку вымогают, подставляя человека под «покупку услуги». Такая взятка абсолютно бесчестна для простолюдина и вызывает протест, причём не только моральный, но и социальный, и даже политический.

Всплеск массового общественного недовольства российской милицией в 2009 году грозил перерасти в политический протест. Очевидно, что породили это недовольство не только повседневная жестокость правоохранителей и произвол в применении норм права, но и массовые и разнообразные вымогательские практики в деятельности органов внутренних дел, от генералов до рядовых. Практики именно вымогательские, а не «социально-коррупционные».

Столь же бесчестным воспринимается «необоснованное» повышение стоимости взятки. Для простолюдинов в современной России «социальная взятка» (социально оправданная коррупция) — естественный, а иногда и единственно возможный способ влияния на власть, высокоэффективный инструмент настройки власти под нужды простолюдинов. Если правящему режиму «социальные взятки» мешают управлять обществом, значит, режим должен содействовать формированию и развитию иных, замещающих взятку, форм низового влияния на власть. Хотя, по правде сказать, любая эффективная для простолюдина форма влияния на власть, будь то взятка, забастовка, прямые выборы, саботаж, гражданский контроль или дешёвый суд — «нож в сердце» любой власти. Только низовое гражданское принуждение заставляет властные структуры институциализировать новые формы низового влияния.  

Единственная сфера внутри коррупционной проблемы, где простолюдины и люди высшей власти могут найти общий язык без предварительных условий, — это борьба с нечестными, недобровольными, вымогательскими взятками — криминальными в широком смысле слова, когда взяточничество — даже не бизнес, пусть и незаконный, между верхами и низами, а произвол, основанный на шантаже, в котором нет места эквивалентному обмену. Таких сфер немного — это, в частности, мздоимство и вымогательство во всевозможных правоохранительных органах: от полиции до таможни. В основном же «социальная коррупция» в России основывается на более или менее «справедливом» эквивалентном обмене между бюрократией и рядовыми гражданами в виде целевого приобретения конкретным простолюдином у конкретного чиновника конкретного властно-административного полномочия как услуги по предоставлению конкретных преференций.

Что касается «внутриэлитной горизонтальной коррупции», то низы здесь правящему режиму не подмога. Борьба с политической и экономической коррупцией для всякого авторитарного или олигархического режима — это прежде всего борьба с конкурирующими элитными группами. Политическая и экономическая коррупция пожирает властный капитал авторитарного режима, ослабляет его, присваивая через взятки его властные полномочия. При этом каждого человека власти естественным образом волнует коррупция его подчинённых, а не его собственная — это они ослабляют его власть своей коррумпированностью. Его собственное мздоимство волнует, в свою очередь, того, кто над ним.

Именно поэтому эта борьба никого особенно внизу не задевает. Поимка на взятке очередного местного олигарха или чиновника, безусловно, вызовет у простолюдинов чувство классового удовлетворения, но не более того. Другое дело — попытаться подловить на вымогательстве «мента» или чиновника социальной службы…

Стихийная гражданская кампания против «жуликов и воров», вылившаяся в движение «За честные выборы», в социальной своей сути не мотивировалась ни «борьбой с коррупцией», ни «борьбой за демократию». «Жулики и воры» и «честные выборы» стали лишь символическим выражением глубокой общественной озабоченности будущим России. За антикоррупционным и избирательским пафосом «креативного класса» скрывался экзистенциальный страх модернизированной части общества перед возможной пролонгацией архаичного режима. Это был общественный демарш нового, набирающего силу «социального носителя современности» против режима, погружающего его в пучину безысходности и обессмысливания личных жизненных планов.

Следует заметить, что не все общества живут такой же насыщенной коррупционной жизнью, как Россия и прочие страны с большим запасом тоталитарных, авторитарных, патриархальных и патерналистских «родимых пятен». Существует известная корреляция между уровнем коррупции и степенью модернизированности общества. Чем модернизированнее общество, тем меньше в нем коррупции. Чем свободнее человек, чем меньше регламентирующая роль государства, чем плюралистичнее и разнообразнее общественные отношения, чем свободнее элиты в конкуренции за власть и чем более публична эта конкуренция, тем менее эффективны и, соответственно, менее востребованы коррупционные практики защиты интересов. Чем дальше общество от традиционных, патриархальных и авторитарных укладов, тем меньше у людей власти оснований и возможностей для продажи своих полномочий. Кроме того, чем сложнее общество, тем сложнее, деперсонифицированнее и распределеннее процесс принятия решений и распоряжения полномочиями, тем рискованнее и дороже становятся взятки, а коррупционное предоставление преференций становится всё менее гарантированным.

В этом смысле коррупция не является функцией «российской специфики», не является её «выбором», а есть лишь результат её конкретных исторических обстоятельств. 

В современном российском обществе, так или иначе модернизирующемся (иногда с помощью властей, иногда вопреки им), уже заложены механизмы, которые в случае динамичного развития будут естественным образом ограничивать сферу применимости коррупционных практик (но никогда не сведут их на нет — это как с преступностью). В самом общем виде это связано с глубинными общественными изменениями модернизационного характера, которые, в свою очередь, были обусловлены социальным, экономическим и политическим освобождением российского населения на рубеже 80-х и 90-годов ХХ века.

Социальную коррупцию затрудняют (повышают стоимость взятки):

• децентрализация принятия решений;
• коллегиальность принятия решений;
• публичность и прозрачность принятия решений;
• административные регламенты;
• электронные процедуры в документообороте и оказании государственных и муниципальных услуг;
• «одно окно» и т. д.

«Новый государственный менеджмент» вообще менее коррупциогенен, чем традиционная бюрократия.

Социальную коррупцию в той или иной степени вытесняют:

• эффективные и влиятельные политические и корпоративные организации, отстаивающие интересы простолюдинных слоёв;
• общая демократизация, уменьшение административных и политических барьеров при прохождении низовых гражданских инициатив, беспроблемная реализация базовых политических свобод;
• свобода слова, свобода собраний и шествий, свобода ассоциаций – институциализация гражданского протеста;
• доступность скорого и справедливого суда для простолюдинов;
• субсидиарность как универсальный организационный и правовой принцип во взаимоотношениях государства и населения;
• рост благосостояния простолюдинных слоёв, увеличение их социальной и экономической самостоятельности;
• упрощение бюрократических процедур, сокращение сроков рассмотрения жалоб, заявлений;
• возможность официального выкупа обязанности и т. д.

Если модернизационные процессы в стране не затормозятся, а, наоборот, ускорятся, взятки будут становиться всё более дорогим и всё менее надёжным способом решения проблем. Этот эффект будет достигаться не всегда, не везде, но общая тенденция высоковероятна. Однако это уже тема для отдельного, более серьезного и глубокого исследования.