Трансформирование вооруженных сил

^*

Верхом на лошади — в будущее

В прошлом году перед самым Рождеством я предпринял поездку по Афганистану и соседним странам, где мне представилась возможность провести некоторое время в расположении американского воинского контингента. В числе прочих я встретился там с весьма необычной группой людей — отрядом спецназа, участвовавшим в штурме Мазари-Шарифа.

С того момента, как этот отряд приземлился в Афганистане, люди начали адаптироваться к местным условиям. Они обзавелись бородами и традиционными афганскими шарфами, ездили верхом на лошадях, привычных к пулеметной стрельбе. Они перевозили снаряжение на мулах по одной из самых пересеченных местностей на свете; им приходилось ездить верхом ночью, в темноте, в двух шагах от минных полей, по узким горным тропам, вьющимся над леденящими душу безднами, — один солдат жаловался, что «только через неделю смог заставить себя не вцепляться мертвой хваткой в холку лошади». Многим никогда раньше не доводилось ездить верхом.

Объединившись с антиталибанскими силами и проводя совместные учения, они перенимали у своих новых союзников приемы ведения войны на афганской земле, а сами помогали им оружием, продовольствием, снаряжением, разрабатывали тактические решения и обучали личный состав. Планировался штурм Мазари-Шарифа.

В назначенный день один из отрядов спецназа проник в город и затаился вглубоком вражеском тылу, приготовившись вызвать авиаудары. Взрывы бомб должны были стать для остальных сигналом к атаке. Когда момент настал, они передали коалиционным воздушным силам координаты намеченных целей и взглянули на часы. «Две минуты». «Тридцать секунд». «Пятнадцать секунд». И тут — из ниоткуда — на позиции талибов и «Аль-Каиды» просыпался град высокоточных бомб. Взрывы оглушали. Время было рассчитано настолько точно, что, как позднее рассказывали солдаты, сотни всадников-афганцев в буквальном смысле в одно мгновение «вынырнули» из дыма — и бросились на врага через облака пыли и свистящую шрапнель. У нескольких афганцев были гранатометы, у иных оказалось меньше десяти патронов на винтовку, но все они вместе, афганцы и американцы, смело неслись навстречу танкам, минометному, артиллерийскому и снайперскому огню.

Это была первая в XXI веке кавалерийская атака США.

Один американский солдат вспоминал позже, как после боя какой-то афганский боец подозвал его знаками к себе и начал закатывать штанину. «Я думал, он хочет показать мне свою рану», — рассказывал он. Но афганец показал ему протез ноги — этот одноногий человек участвовал в конном сражении!

Залогом победы в сражении за Мазари-Шариф, ставшей в то же время началом конца власти «Талибана» в стране, послужило сочетание изобретательности бойцов спецназа США, арсенала новейшего американского высокоточного оружия, доставленного к цели силами военно-морского флота, военно-воздушных сил и корпуса морской пехоты, а также отваги героических одноногих афганских кавалеристов.

В тот день на равнинах Афганистана повстречались девятнадцатое и двадцать первое столетия — и одержали победу над опасным врагом, готовым на все ради победы, — замечательное достижение.

Учиться быстро

Когда президент Джордж Буш вернул меня в Пентагон после отсутствия продолжительностью в четверть века и попросил представить ему новую оборонную стратегию, он знал, что я — человек старой закалки. Едва ли ему тогда могло прийти в голову, что мы «воскресим» кавалерию. Но именно в этом и заключается сущность трансформации.

И вот в 2002 году мы вели первую в новом веке войну, вспомнив о кавалерии, причем использовали кавалерию так, как никто никогда раньше этого не делал. Это свидетельствует о том, что революция в военном деле — нечто большее, нежели производство нового высокотехнологичного оружия, хотя последнее, несомненно, составляет часть этой революции. Революция предполагает еще и изменение образа мыслей, равно как и появление новых способов ведения военных действий.

Во время Второй мировой войны германский блицкриг произвел революцию в военном деле, однако это было достигнуто вооруженными силами Германии, подвергшимися трансформации лишь на 10—15 процентов. Немцы поняли, что исход войны зависит не от действий громадных армий и не от нескончаемой окопной войны, а от действий небольших хорошо обученных мобильных «шоковых» группировок, действующих при поддержке авиации и способных наносить «молниеносные удары» по противнику. Они разработали смертоносную комбинацию быстроходных танков, мотопехоты и артиллерии, работающих в связке с пикирующими бомбардировщиками и направляющих все усилия на одну конкретную часть неприятельского фронта. Эффект был сокрушительным.

Самым революционным и беспрецедентным элементом блицкрига были не те новые ресурсы, к которым прибегли немцы, а скорее не имеющие аналогов комбинации, при помощи которых они объединяли новые и существующие технологии. В том же смысле сражение за Мазари-Шариф носило трансформационный характер. Коалиционные силы использовали все находящиеся на вооружении ресурсы — от самых продвинутых (таких как оружие с лазерным наведением) до антикварных (сорокалетние бомбардировщики В-52, оснащенные современной электроникой) и до почти первобытных (человек с ружьем наконе)— и использовали их в комплексе, абсолютно по-новому, достигая при этом сокрушительного результата.

Из всего сказанного вовсе не следует, что в точности ту же комбинацию тактических приемов и имеющихся ресурсов следует считать образцовой для будущих сражений. Урок афганской кампании заключается не в том, что армия США должна срочно закупать и складировать кавалерийские седла. Наоборот, афганский опыт учит тому, что подготовка к будущим боевым действиям потребует нового образа мышления, а также создания таких вооруженных сил, которые смогут легко адаптироваться к неожиданным вызовам и непредвиденным обстоятельствам. Способность к адаптации будет решающим фактором в мире, где царят неожиданность и неопределенность.

Во время «холодной войны» мы имели дело с довольно-таки предсказуемым набором угроз. Достаточно много зная о противнике и его возможностях, мы разрабатывали нашу стратегию и возможности таким образом, чтобы быть в состоянии предотвратить агрессию. И у нас это получалось. Мы сформировали ядерный арсенал и вошли в реактивный век с ультразвуковыми истребителями. Мы сконструировали атомные подводные лодки и суда, первые межконтинентальные бомбардировщики и ракеты. Мы сосредоточили большие силы в Европе, готовые к отражению советского танкового вторжения через равнины северной Германии. Наша стратегия стала стратегией сдерживания — мы посылали военную помощь и военных советников, чтобы дестабилизировать просоветские марионеточные режимы и поддерживать дружественные народы, которым угрожала советская экспансия.

В течение почти половины столетия это сочетание стратегии, вооруженных сил и возможностей позволяло нам поддерживать мир и защищать свободу. Но «холодная война» окончена, Советский Союз ушел в небытие, а вместе с ним — знакомая международная обстановка, к которой американцы успели привыкнуть. Как научил нас кровавый опыт 11 сентября, в новом столетии опасности далеко не так предсказуемы, как опасности столетия прошлого. Кто мог вообразить всего лишь несколько месяцев назад, что террористы захватят коммерческие авиалайнеры, превратят их в ракеты и используют для удара по Пентагону и Международному торговому центру, убив тысячи людей? В будущем нас, возможно, еще не раз застигнут врасплох акции новых противников, которые также, возможно, ударят с совершенно неожиданных сторон. А по мере того, как они будут получать доступ к оружию все большей мощности и радиуса действия, их новые атаки могут оказаться несравнимо более тяжелыми по своим последствиям, чем то нападение, которое мы пережили 11 сентября.

В этом новом веке мы окажемся в очень непростой ситуации: нам придется защищаться от неведомого, непредсказуемого, невидимого врага, нападающего неожиданно. Задача может показаться невыполнимой. Но она выполнима. Однако, чтобы справиться с ней, необходимо отрешиться от привычного и удобного образа мыслей — мы должны рисковать и экспериментировать: только так можно предотвратить и отразить атаки врагов, еще не заявивших о себе и не бросивших нам прямой вызов.

Отбросить старые взгляды

Гражданское и военное руководство министерства обороны встало именно на этот путь еще довольно задолго до 11 сентября. Готовя в 2001 году очередной четырехгодичный военный обзор (Quadrennial Defense Review), мы детальнейшим образом проанализировали сложившуюся международную обстановку и пришли к заключению, что необходима новая стратегия.

Мы решили, что пора уходить от концепции ведения «войны на двух основных театрах военных действий», предполагавшей содержание двух крупных оккупационных группировок войск, способных одновременно двинуться на столицы двух государств-агрессоров, оккупировать их и сменить правящие в них режимы. Подобная модель оказалась работоспособной в период, наступивший сразу после «холодной войны», но в нынешних условиях подобный подход грозит нам тем, что мы окажемся чрезмерно подготовленными к двум конкретным войнам, но недостаточно готовыми к разного рода неожиданностям и опасностям, которыми чреват XXI век.

Чтобы обеспечить себя необходимыми для будущего ресурсами и защититься от опасностей, грозящих нашей стране, мы нуждались в более реалистичной и сбалансированной оценке собственных насущных военных нужд. Вместо того чтобы содержать две оккупационные группировки войск, решено было уделить повышенное внимание сдерживанию на четырех ключевых театрах войны, подкрепив такую стратегию способностью нанесения быстрого поражения одновременно двум агрессорам, сохраняя при этом возможность организовать массированное контрнаступление с целью оккупации столицы одного изагрессоров и замены правящего в стране режима. Поскольку ни один из агрессоров не будет знать, в какой именно стране наш президент сочтет нужным сменить режим, наш существующий потенциал сдерживания не понесет ущерба. Вто же время отказ от содержания второй оккупационной группировки войск позволит нам высвободить новые ресурсы на будущее, а также для отражения других, менее масштабных угроз, с которыми мы можем столкнуться сегодня.

Кроме того, мы решили отойти от старой, «основанной на потенциальных угрозах» стратегии, которая почти полвека доминировала в оборонном планировании нашей страны, и принять новый подход, «основанный на потенциальных возможностях», при котором во главу угла ставится не столько вопрос о том, кто или где нам может угрожать, сколько вопрос о возможном характере угроз и необходимом потенциале для их предотвращения или отражения.

Это все равно что защищаться от грабителей: вы не можете знать, кто или когда вздумает забраться в ваш дом. Но вы знаете, как они могут попытаться это сделать. Вы знаете, что они, скорее всего, захотят взломать замок, — значит, вам необходим добротный прочный засов на входную дверь. Вы знаете, что они, возможно, попробуют влезть в окно, — значит, следует обзавестись хорошей сигнализацией. Вы знаете, что лучше остановить их до того, как они проникнут вдом,— значит, нужно, чтобы полицейские наряды патрулировали в вашем квартале и задерживали подозрительных субъектов.  И еще вы полагаете, что влюбом случае не помешает большая немецкая овчарка.

Та же логика применима и к национальной обороне. Вместо того чтобы строить наши вооруженные силы на основе планов ведения войны с той или иной страной, нам необходимо определить наши уязвимые места, спросив себя, как Фридрих Великий в своих «Общих принципах войны»: «Какой план я разработал бы на месте врага?», а затем строить наши вооруженные силы в соответствии с тем, что именно необходимо для предотвращения и отражения данной угрозы. Мы, например, знаем, что, поскольку Соединенные Штаты обладают недостижимой для других стран мощью на земле, на море и в воздухе, потенциальные противники вряд ли сочтут благоразумным соревноваться с нами напрямую. Им уже известно по опыту войны в Персидском заливе, что любой вызов нашим вооруженным силам представляет собой безрассудный риск. Поэтому вместо того чтобы соревновать с нами в строительстве армии, флота и военно-воздушных сил, они, скорее всего, попытаются бросить нам асимметричные вызовы, занявшись поиском наших уязвимых мест и возможностей их использования.

Потенциальные противники знают, к примеру, что, будучи открытым обществом, Соединенные Штаты уязвимы для новых форм терроризма. Они подозревают, что космические объекты и информационные сети США уязвимы. Им известно, что способность Америки посылать свои войска в отдаленные уголки земного шара зависит в некоторых случаях от наших уязвимых зарубежных баз. И еще они знают, что у нас нет защиты от баллистической ракетной атаки, — это стимулирует их разработки в области производства оружия массового поражения (ОМП) и средств его доставки к цели.

Наше дело — перекрыть как можно больше подобных направлений нанесения удара. Естественно, мы должны быть готовы к проявлению новых форм терроризма, но помимо этого необходимо подготовиться к атакам на космические объекты США, к кибер-атакам на наши информационные сети, к крылатым ракетам, ядерному, химическому и биологическому оружию. В то же время Соединенные Штаты должны добиваться развития собственных преимуществ — таких как наша способность оперативно проектировать военную мощь на большие расстояния, наше высокоточное оружие, наши возможности в космосе, разведке иведении подводной войны.

Стратегия шести шагов

До террористических атак в Нью-Йорке и Вашингтоне мы уже приняли решение о том, что для поддержания мира и защиты свободы в XXI веке министерство обороны должно сосредоточиться на достижении шести целей трансформирования: во-первых, защитить собственно территорию США и наши заморские базы; во-вторых, проектировать и поддерживать военную мощь на удаленных театрах; в-третьих, лишить наших врагов убежища, чтобы они наверняка знали, что нет такого удаленного уголка мира, нет такой высокой горы, нет такой глубокой пещеры или бункера, нет такого быстрого внедорожника, которые помешали бы нам их достать; в-четвертых, защитить наши информационные сети от нападения; в-пятых, использовать информационные технологии для такого объединения различных элементов вооруженных сил США, которое позволит им вести совместные боевые действия; в-шестых, поддерживать беспрепятственный доступ в космос и защитить наши космические средства отвражеского нападения.

Наш опыт 11 сентября и последовавшей за этим афганской кампании лишь усилили необходимость развития оборонительных возможностей США по этим направлениям. Поэтому оборонный бюджет на 2003 финансовый год составлен так, чтобы обеспечить продвижение к каждой из этих шести целей, что предполагает значительное увеличение финансирования. Мы увеличиваем финансирование как программ трансформирования, которые дают нам совершенно новые возможности, так и программ модернизации, которые содействуют трансформации. В предстоящие пять лет мы увеличим финансирование обороны территории США и заморских баз на 47процентов, программ по лишению врага убежища — на 157 процентов, программ по обеспечению проекции военной мощи на большие расстояния на вражескую территорию — на 21 процент; программ освоения информационных технологий — на 125 процентов; программ, позволяющих атаковать вражеские информационные сети и защищать наши собственные, — на 28 процентов; программ, усиливающих наши возможности в космосе, — на 145 процентов.

В то же время мы предложили отказаться от ряда систем, не вписывающихся в новую оборонную стратегию, таких как эсминец проекта DD-21, территориальная ПРО ВМС, 18 программ сухопутных сил (Army Legacy programs), Межконтинентальная баллистическая ракета (МБР) «Пискипер». Мы также предложили снять с вооружения устаревающее и дорогое в обслуживании вооружение, например, истребитель F-14 и 1 000 вертолетов времен войны во Вьетнаме.

Мы не ставим цели трансформировать всю военную систему США за один год или даже за десятилетие. Это не только не нужно, но и неразумно. Трансформирование военной системы — не одноразовый акт, это — непрерывный процесс. Не наступит момента, когда мы сможем объявить о «завершении трансформирования» вооруженных сил США.

Одна из задач, которые поставил перед нами двадцать первый век, — защита наших городов, друзей, союзников и дислоцированных вне страны сил, а также наших космических объектов от новых форм нападения и одновременно — готовность проецированию силы на большие расстояния при необходимости вступить в сражение с новым противником. Удовлетворить таким требованиям могут только быстроразвертываемые, полностью интегрированные объединенные силы, способные оперативно перемещаться на большие расстояния и работать в связке с воздушными и морскими подразделениями, дабы обеспечить возможность нанесения быстрых и эффективных ударов по противнику. Кроме того, для выполнения этих задач необходимы усовершенствованные средства разведки, высокоточное оружие дальнего действия, а также морские платформы, с которых возможно было бы парализоватьсистемы ПРО и ПВО противника.

Наша цель — не просто вести войны и побеждать в них; наша цель — предотвращать войны. Для этого мы должны найти способы влиять на принятие решений потенциальным противником, чтобы сдержать его не только от применения имеющегося оружия, но и прежде всего от создания нового опасного оружия. Вспомним: уже само существование Военно-морского флота США отбивает у некоторых охоту вкладывать средства в развитие собственного военного флота (понятно, что это исключительно дорогостоящее предприятие не даст никакого военного преимущества). Точно так же мы должны разрабатывать новые средства, уже само обладание которыми отвратит наших врагов от попыток соперничать с нами. Например, развертывание действенной ПРО может удержать других от траты средств на получение баллистических ракет, поскольку ракеты не обеспечат им желаемого: возможности держать города США и их союзников заложниками ядерного шантажа. Упрочение космических систем США и создание средств их защиты может удержать потенциальных противников от разработки небольших «спутников-убийц» для нападения на спутниковую сеть США. Новое оружие глубокого подземного проникновения и термобарическое оружие (такое, которое недавно было применено против сил «Талибана» и «Аль-Каиды», скрывавшихся в горах у Гардеза в Афганистане) может сделать устаревшими глубокие подземные сооружения, в которых прячутся террористы, а террористические государства прячут свое ОМП (оружие массового поражения).

Наряду с созданием новых возможностей трансформирование военной системы США также требует изменения баланса наличных сил и средств путем усиления того компонента, который Пентагон называет “low density / high demand” («низкая плотность / высокий спрос» — эвфемизм, попросту означающий: «наши приоритеты были ошибочными и мы приобрели недостаточно этих штук, которые, как мы видим сегодня, нам нужны»). Например, наш афганский опыт продемонстрировал, насколько эффективными могут быть беспилотные летательные аппараты, но одновременно он выявил их слабые стороны, а также то, что их у нас совсем мало. Министерству обороны уже было известно, что у него недостаточно пилотируемых самолетов-разведчиков и воздушных пунктов управления, недостаточно средств ПВО, недостаточно подразделений химической ибиологической защиты, недостаточно некоторых типов сил спецназа. Однако несмотря на эту нехватку министерство тянуло с выделением средств, расходуя их на то, что оказалось менее ценными программами. Такой порядок должен быть изменен.

Изменяя инвестиционные приоритеты, мы должны начать сдвигать баланс в наших арсеналах между системами с человеком на борту и без человека на борту, между системами ближнего и дальнего действия, между скрытными, необнаруживаемыми системами и системами, не обладающими такими свойствами, между системами поражения и системами обнаружения, между уязвимыми изащищенными системами. И мы должны шагнуть в век информации — без этого останутся бесплодными все наши преобразовательные начинания.

Наши новые обязанности по обеспечению обороны национальной территории после 11 сентября заставили нас еще более остро почувствовать эти недостатки. Ни одному американскому президенту не приходилось делать выбор между защитой граждан на нашей собственной территории и американских интересов и войск за рубежом. Нам должны быть в состоянии обеспечить и то, и другое. Представление, что нам удастся трансформироваться, одновременно урезая бюджет, было соблазнительным, но неверным.

Конечно, хотя трансформация предполагает создание новых возможностей и увеличение арсеналов уже имеющихся систем, она означает и сокращение запасов ненужного оружия. Так же как нам более не нужна массовая тяжело вооруженная армия для отпора советскому танковому вторжению, не нужны нам имноготысячные наступательные ядерные боеголовки, накопленные за годы «холодной войны» для сдерживания советского ядерного нападения. Тогда безопасность США зависела от обладания ядерными силами, достаточно большими и разнообразными, чтобы ответить на советский первый удар. Сегодня наш противник изменился — изменился и расчет сил сдерживания. Совершенно очевидно, что огромный ядерный арсенал США не сдержал террористов, нанесших свой удар 11 сентября. Мы должны найти новые способы сдерживания нового противника. Поэтому президент Буш избрал новый подход к сдерживанию: он сочетает глубокие сокращения наступательных ядерных сил с совершенствованием обычных возможностей и противоракетной обороны, которая сможет защитить Соединенные Штаты, их друзей и союзников от ограниченного ракетного нападения.

Одновременно с сокращением численности наших ядерных арсеналов мы также должны модифицировать его, разрабатывая новые обычные наступательные и оборонительные системы, более пригодные для сдерживания того потенциального противника, с которым мы сталкиваемся. И мы должны обеспечить безопасность и надежность нашего ядерного оружия.

Резюмируя вышесказанное, можно утверждать, что эта «новая триада» — сокращение наступательных ядерных вооружений, расширение неядерных мощностей и разработка целого ряда новых оборонительных систем (защиты от баллистических ракет, защиты от крылатых ракет, оборона космических объектов, кибер-оборона) — при условии обновления оборонной инфраструктуры — ляжет в основу нового подхода к сдерживанию потенциальных агрессоров.

Однако достижение этого также потребует и нового подхода к балансированию рисков. В прошлом «основанный на потенциальных угрозах» подход уделял основное внимание краткосрочным рискам, вытесняя на второй план инвестирование в человеческий потенциал, модернизацию и трансформацию. Создание военной системы XXI века означает балансирование всех этих рисков таким образом, чтобы, готовясь к противодействию краткосрочным угрозам, мы не обманывали будущее и тех людей, кто рискует своими жизнями, обеспечивая это будущее для нас.

Нам предстоит трансформировать не только наши вооруженные силы, но иобслуживающее их министерство обороны — внедряя в его культуру творчество и готовность к разумному риску. Мы должны развивать более предпринимательский подход, который поощряет в людях активное, а не реактивное отношение и побуждает их действовать не как бюрократы, а как предприимчивые капиталисты, которые не ждут возникновения угроз и их оценки, а предвидят их исоздают новые возможности для их отведения и сдерживания.

Наконец, мы должны изменить не только имеющиеся у нас возможности, нои наши представления о войне. Вообразите, что вы можете перенестись назад во времени и дать одному из рыцарей двора короля Артура винтовку М-16. Если он возьмет это оружие, сядет на своего коня и начнет крушить головы противника прикладом, это не приведет к трансформации. Трансформация произойдет, если он укроется за деревом и начнет стрелять. Даже все высокотехнологичное оружие мира не сможет трансформировать вооруженные силы США, если только мы не трансформируем методы нашего мышления, тренировки, учебы и боевых действий.

Меняясь на ходу

Кое-кто считает, что сейчас, когда Соединенные Штаты втянуты в трудную и опасную войну с терроризмом, не самое лучшее время для трансформации американских вооруженных сил. Я же считаю, что наоборот, именно сейчас самое подходящее время для перемен. Ибо события 11 сентября мощно требуют от нас решительных действий.

Каждый день министерство обороны сталкивается с неотложными краткосрочными потребностями, которые уводят нас в сторону от решения задач будущего. Однако 11 сентября показало нам, что будущее таит много неведомых опасностей, игнорирование которых чревато тяжелыми последствиями. Мы должны сделать все для того, чтобы со временем, когда пройдет обрушившееся тогда на нас потрясение, мы не вернулись бы как ни в чем ни бывало к прежнему порядку вещей.

Пентагону эта задача по плечу, и он начал действовать. Всего лишь за один – 2001-й — год мы приняли новую оборонную стратегию. Мы заменили принятую десять лет назад концепцию войны на двух крупных театрах военных действий на новый подход, более отвечающий требованиям XXI века. Мы приняли новую стратегию балансирования рисков, а также реорганизовали и возродили программу исследований и испытаний в области противоракетной обороны, освободившись от Договора по противоракетной обороне. Мы реорганизовали свое министерство, с тем чтобы уделять больше внимания развитию наших возможностей в космосе. В своем Обзоре ядерных сил (the Nuclear Posture Review) мы сформулировали новый подход к стратегическому сдерживанию, который укрепляет нашу безопасность при одновременном ослаблении нашей зависимости отстратегического ядерного оружия. Мы также вскоре объявим о создании новой объединенной структуры командования. Все это было сделано в ходе войны с терроризмом, что является неплохим началом действий для министерства, которое многие считают противником перемен.

Конечно, по мере трансформации Пентагона мы не должны исходить изошибочного предположения о том, что наш опыт в Афганистане представляет собой модель следующей военной кампании. Подготовка к ведению следующей войны, опираясь на опыт прошлой, представляет собой ошибку, часто повторяющуюся в военной истории. Это та ошибка, которой мы должны избежать. И мы ее избежим. В то же время мы можем извлечь важные уроки из своего недавнего прошлого, которые могут быть полезны в будущем. Вот только некоторые из них, заслуживающие, на мой взгляд, рассмотрения.

Во-первых, войны XXI века во все возрастающей степени будут требовать использования всех элементов национальной мощи: экономики, дипломатии, финансов, правоохранительных структур, разведки, а также открытых и скрытых военных операций. Как говорил Клаузевиц, «война — это продолжение политики иными средствами». В наступившем столетии эти средства все больше и больше могут носить невоенный характер.

Во-вторых, способность вооруженных сил тесно взаимодействовать и поддерживать бесперебойную связь на поле боя будет иметь решающее значение для достижения успеха. В Афганистане мы наблюдали, как сборные команды американского спецназа на земле, тесно взаимодействуя с пилотами ВВС, ВМС и корпуса морской пехоты, обнаруживали цели и координировали время нанесения ударов с воздуха с уничтожающими результатами для противника. Эта война учит, что эффективность в бою в большой мере будет зависеть от«совместности» (jointness), т. е. от способности различных родов войск поддерживать между собой связь и координировать свои усилия на поле боя. Но достижение совместности в войне предполагает ее достижение уже в мирное время. Мы должны тренироваться так же, как мы воюем, а воевать так, как тренируемся.

В-третьих, наша политика в этой войне предполагала принятие помощи состороны любой страны на условиях, удобных для ее правительства, и позволяла такой стране самой определить характер своей помощи (не ориентируясь на наши пожелания в этом отношении). Подобная политика позволяет нам в максимальной степени использовать против противника как поддержку других стран, так и нашу собственную эффективность.

В-четвертых, в войне наличие коалиции добровольных участников может быть заметным преимуществом, однако ведение войны не должно доверяться комитету. Именно задачи войны должны определять состав коалиции, а не коалиция определять задачи войны. В противном случае задачи войны будут оглуплены до самого низкого общего знаменателя.

В-пятых, оборона Соединенных Штатов требует превентивных, а иногда иупреждающих действий. Невозможно защититься от каждой угрозы, повсюду ив любое время. Защита от терроризма и других появляющихся угроз требует отнас перенесения войны в стан врага. Лучшая, а в некоторых случаях единственная оборона — это хорошее наступление.

В-шестых, нельзя ничего исключать, в том числе применение сухопутных войск. Противник должен отдавать себе отчет, что мы используем любые средства, имеющиеся у нас, для его разгрома и что мы готовы принести любые жертвы, необходимые для достижения победы.

В-седьмых, раннее введение в дело наземных войск очень значительно повышает результативность воздушной кампании. Афганистан показал, что высокоточные бомбы, падающие с неба, куда эффективнее, если на земле имеются наблюдатели, которые могут точно указать бомбардировщикам цели.

И, наконец, Афганистан учит говорить правду американскому народу. Надо говорить ему правду, а когда вы не можете что-то сказать — скажите, что вы этого сказать не можете. Американский народ понимает, чего мы пытаемся достичь и что необходимо для выполнения задачи, что это будет непросто и что будут людские потери. И народ должен знать, что мы не будем скрывать ни хороших, ни плохих новостей. Широкая общественная поддержка со стороны сторонников обеих партий должна опираться на доверие, понимание и общность целей.

Наши мужчины и женщины в военной форме блестяще делают свое дело на войне против терроризма. Мы благодарны им — и гордимся ими. И самый лучший способ продемонстрировать им нашу благодарность — обеспечить их всеми необходимыми ресурсами, возможностями и инновационной культурой, которых достаточно не только для победы в нынешней войне, но и для сдерживания, а при необходимости и нанесения поражения агрессорам, с которыми мы неизбежно столкнемся в наступившем опасном столетии.

---

* Впервые опубликовано в Foreign Affairs (Number 3, Volume 81, May/June 2002). Приглашаем посетить сайт www.foreignaffairs.org.Перевод с английского Виталия Шлыкова, Александра Белкина.