«Тюремный вектор» в уголовно-исполнительной системе

Среди юристов, да и не только среди них, нередко бытует понимание различных правовых категорий в так называемом «широком» и «узком» смыслах слова. Как следует из общеизвестных международных актов об обращении с заключенными, тюрьма в «широком» смысле слова — любое пенитенциарное учреждение, обеспечивающее изоляцию заключенных от общества независимо от степени их изоляции и способа содержания внутри учреждения. Тюрьма в «узком» смысле слова — это заведение, где заключенные, помимо прочего, должны постоянно или временно находиться в запираемых помещениях (камерах, комнатах). Из такой «узкой» трактовки тюрьмы исходит ряд положений Минимальных стандартных правил обращения с заключенными, принятых в 1955 году Конгрессом ООН по борьбе с преступностью и обращению с правонарушителями. Ст. 9.1 Минимальных правил устанавливает, что каждый заключенный «должен располагать отдельной камерой или комнатой». Вместе с тем допускается существование «общих камер» (ст. 9.2).

Аналогичный подход отражен и в Европейских тюремных (пенитенциарных) правилах, утвержденных 11 января 2006 года Комитетом министров Совета Европы. Правила вобрали в себя многие новые современные положения, успешно апробированные в течение последних десятилетий в наиболее передовых пенитенциарных системах ряда европейских стран. В пп. 18.5—7 Европейских правил указано, что «заключенных обычно следует размещать на ночь в отдельных камерах, за исключением тех случаев, когда предпочтительнее их размещать совместно с другими заключенными». Причем «совместное размещение допускается лишь в том случае, если помещение подходит для этой цели и заключенные подходят друг к другу», а «заключенным следует давать возможность выбора, прежде чем размещать их для сна в одном помещении с другими заключенными».

Исторически сложилось так, что отечественная уголовно-исполнительная система уже с первых лет советской власти пошла по иному пути. Задачи масштабного «трудоиспользования» заключенных на «великих стройках социализма» вкупе с необходимостью изоляции и подавления десятков и сотен тысяч «классовых врагов» привели к тому, что в отличие от западных пенитенциарных систем советская изначально сложилась преимущественно как «лагерная», коло- нийская. Безусловно, важную роль в этом сыграли еще два обстоятельства. Во- первых, исправительная колония на порядок дешевле и мобильнее аналогичного по вместительности учреждения тюремного типа. А во-вторых, почти сразу после революции тюремное ведомство взяло на вооружение тактику «исправления коллективом» и упорно держалось ее весь советский период.

Нынешняя российская уголовно-исполнительная система унаследовала этот облик. Ныне, как известно, она включает в себя 844 исправительные колонии и только семь тюрем. Кроме того, в нее входят 209 следственных изоляторов. Во всех учреждениях УИС содержится около 900 тыс. человек.

Современная российская исправительная колония представляет собой изолированный участок территории, внутри которого осужденные размещаются, большей частью в общежитиях, т. е. в помещениях «казарменного» типа. Камерная, т. е. тюремная изоляция осужденных ныне, скорее, исключение, чем правило. В начале 90-х годов прошлого века некоторые публицисты, правозащитники и ученые призывали к широкомасштабной замене исправительных колоний тюрьмами, усматривая в этом способ приведения уголовно-исполнительной системы в «цивилизованный» вид. Автор этих строк полагал, что в обозримом будущем едва ли произойдет поглощение исправительно-трудовых колоний тюрьмами, а места лишения свободы в России все больше будут воплощать в себе черты тюрьмы и колонии, превращаясь в учреждения «гибридного» типа.

Практика последнего десятилетия подтвердила этот вывод. Первые законодательные шаги в данном направлении были сделаны уже в 1996 году с принятием нового Уголовно-исполнительного кодекса РФ, определившего несколько условий отбывания лишения свободы в рамках одного вида режима. Причем наиболее строгие из них предусматривали, по сути, тюремное размещение осужденных.

Правовые основы «гибридизации» исправительных учреждений были существенно расширены поправками в УИК РФ в 2001 году (возможность создания в одной исправительной колонии изолированных участков с различными видами режима), а также в 2003 году (возможность создания в воспитательных колониях изолированных участков, функционирующих как исправительные колонии общего режима). На основании данных норм стало принципиально возможным в одном учреждении, с одной стороны, усиливать «тюремные начала» отбывания наказания за счет строгих условий содержания разных видов режима (в дополнение к уже существующим штрафным, дисциплинарным изоляторам, ПКТ, ЕПКТ), а с другой — переходить к «полуоткрытым» учреждениям, создавая изолированные участки на правах колоний — поселений. Эта тенденция еще четче проявилась в создании в ряде исправительных колоний помещений, функционирующих в режиме тюрем (ПФРТ). При том что, как сказано выше, число «классических» тюрем, которое и в советское время было невелико (13), в последние годы сократилось до семи.

И в этой связи уже не столь категоричным и бесспорным выглядит широко распространенное убеждение, что все места лишения свободы по уровню изоляции и, следовательно, по уровню кары можно разделить на три группы: учреждения с камерным содержанием, учреждения с проживанием в общежитиях под охраной, учреждения полусвободного режима. Ведь данные градации на деле все чаще существуют уже не между учреждениями, а в самих учреждениях. Образно говоря, на протяжении последних лет внутри каждой колонии «растет тюрьма», имея в виду, конечно, не тюрьмы как самостоятельные учреждения, а «тюремные начала» отбывания лишения свободы.

Данный процесс, безусловно, объективен прежде всего в силу невозможности столь масштабного, как ранее, привлечения осужденных к труду, ввиду гуманизации уголовного законодательства и связанного с этим ухудшения контингента осужденных в охраняемых колониях. По официальным данным каждый шестой из них отбывает наказание за убийство, каждый третий — за грабеж, разбой или бандитизм; 20% — алкоголики или наркоманы. На профилактических учетах в исправительных учреждениях состоит свыше 50 тыс. осужденных, в том числе около двух тысяч лидеров и активных участников группировок отрицательной направленности^[1]. Тем не менее, тенденция развития «тюремных начал» в уголовно-исполнительной системе, на наш взгляд, пока остается без должного внимания, вследствие чего законодательные и организационные решения в этой области порой непредсказуемы, непоследовательны и даже хаотичны.

Оговоримся, однако, что между терминами «тюрьма» (как учреждение) и «тюремные начала» (как принцип организации внутреннего пространства изоляции) нельзя ставить знак равенства. Уголовное законодательство в этом отношении использует только термин «тюрьма» (ст. 58 УК РФ), хотя, как известно, не все осужденные отбывают наказание в тюрьме на «тюремных началах». Так, к примеру, лица, оставленные в тюрьме для работ по хозяйственному обслуживанию, содержатся на условиях, предусмотренных для колоний общего режима (ч. 3 ст. 77 УИК РФ).

С другой стороны, в уголовно-исполнительном законодательстве и подзаконных нормативно-правовых актах экспансия «тюремных начал» выражается в расширении видов изолированных помещений. Это штрафные изоляторы, помещения (единые помещения) камерного типа, одиночные камеры (ст. 115, 118, 125 УИК); запираемые помещения (ст. 121,123,133 УИК); запираемые общие камеры (ст. 131); камеры (ст. 127); дисциплинарные изоляторы (ст. 137); наконец, упомянутые выше ПФРТ, а также камеры штрафных, дисциплинарных изоляторов, используемые в качестве «безопасного места» в соответствие со ст. 13 УИК, § 25 Правил внутреннего распорядка исправительных учреждений; штрафные изоляторы, одиночные камеры, предназначенные для кратковременной изоляции осужденного-нарушите- ля (§ 23 Правил).

Теории уголовного и уголовно-исполнительного права известны два основных подхода к наказанию — ретрибутивный («за») и консеквенциональный («для»). Уголовно-правовой ретрибутивизм зиждется в первую очередь на возмездном характере наказания, на строгом соответствии срока и режима лишения свободы характеру и степени общественной опасности совершенного преступления. В консеквенциональном подходе превалирует целесообразность. Здесь главным мерилом строгости условий отбывания наказания выступает личность осужденного (проявляющая себя в конкретном поведении).

Применительно к «тюремным началам» ретрибутивный подход демонстрирует законодатель в уголовном праве, определяя основания направления осужденного в тюрьму (ч. 2 ст. 58 УК). Для уголовно-исполнительного законодательства ретрибутивный подход в отношении «тюремных начал» в целом не характерен. Его отдельные проявления (в сочетании с консеквенциональным подходом) можно усмотреть в определении строгих условий отбывания лишения свободы для осужденных за умышленные преступления в местах лишения свободы (ч. 5 ст. 122, ч. 5 ст. 125, ч. 3 ст. 132 УИК) и для осужденных пожизненно (ст. 127 УИК).

В остальных случаях использования «тюремных начал» явно превалирует консеквенциональный подход, причем не всегда связанный с отрицательным поведением осужденного (например, его изоляция в безопасном месте при угрозе его жизни и здоровью). Ho наиболее яркий пример тюремного «консеквенциона- лизма» — единые помещения камерного типа. Туда, как известно, на срок до одного года направляются осужденные злостные нарушители установленного порядка и условий отбывания наказания, представляющие наибольшую угрозу для нормального функционирования УИС, — носители «воровских» традиций, преступные «авторитеты», «воры в законе».

Констатация этого факта неизбежно ставит вопрос о специфических целях или функциях «тюремных начал» в пенитенциарной системе в целом и в соотношении с общими целями лишения свободы. К таким специфическим функциям, по нашему мнению, во всяком случае, следует отнести функцию изоляции, функцию безопасности, функцию селекции (дифференциации), функцию специфического устрашения осужденных в колониях. В этой связи нуждается в более глубоком изучении типовая личность осужденного как условие успешной реализации «тюремных начал» в типичных ситуациях их применения.

К сожалению, сейчас пока едва ли можно говорить о «цивилизации» уголовно-исполнительной системы посредством «тюремных начал». Парадоксально, но, по нашему впечатлению, отношение к «тюремным началам» отбывания наказания среди руководства УИС и сотрудников российских исправительных учреждений прямо противоположно западному. За рубежом отбывание лишения свободы в камере расценивается как средство гуманизации условий отбывания наказания и в какой-то мере — как средство обеспечения «суверенитета личности» осужденного. Именно поэтому в упомянутой выше норме Минимальных стандартных правил обращения с заключенными указано, что каждый из них «должен располагать отдельной камерой или комнатой». Как показано выше, в российском законодательстве и уголовно-исполнительной практике «тюремные начала», как правило, расцениваются как меры ужесточения условий отбывания наказания, связанные с отрицательным поведением и опасностью личности осужденного. Данное обстоятельство пока не позволяет безоговорочно использовать в России зарубежный опыт организации отбывания лишения свободы в тюрьме и в какой-то степени препятствует нахождению общего языка между сотрудниками российских исправительных учреждений и западными экспертами. В то же время общее расширение «тюремных начал» в отечественной уголовно-исполнительной системе требует существенной переоценки средств, способов и критериев управления «гибридными» учреждениями, а также роли в них низового звена управления — начальника отряда. Если в условиях существующего способа управления исправительными учреждениями начальник отряда в наибольшей степени — это командир подразделения, выполняющий прежде всего функции управления, то в тюремной системе такой подход себя объективно изживает (никому же, в самом деле, не придет в голову выводить осужденных из тюремных камер и вести их строем в столовую или баню). Однако возрастает роль начальника как социального работника, способствующего решению конкретных проблем, возникающих у осужденных при отбывании наказания и, что, наверное, самое главное — в перспективе, после освобождения из тюрьмы.

Как отмечено выше, «лагерный» тип российских исправительных учреждений неизбежно требует военизированного, точнее, «парамилитарного» способа управления, причем независимо от ведомства (министерства юстиции либо внутренних дел), к которому принадлежит уголовно-исполнительная система. Вместе с тем во всем нужна мера. Так, автору этих строк порой приходилось высказываться против использования в исправительных учреждениях такого «средства исправления» осужденных, как строевая подготовка, хотя бы потому, что средства военного воспитания в исправительных колониях в отличие от дисциплинарных воинских частей законом не предусмотрены.

Главное, однако, не в применении военных средств воспитания к осужденным, а в «милитаризированном» сознании многих представителей персонала исправительных учреждений, которое они пытаются реализовать в отношении осужденных. В этом отношении, к сожалению, многие сотрудники, в особенности пришедшие из армии, до сих пор не преодолели стереотипы, связанные со спецификой задач Вооруженных сил. Ведь армии противостоит враг (или «потенциальный противник»), В случае вооруженного конфликта его надо уничтожить («если враг не сдается, его уничтожают»). Здесь, вполне понятно, превалирует принцип «кто не с нами, тот против нас». Однако сотруднику исправительной колонии «противостоят» граждане его же страны. Их нужно, по возможности, вернуть в общество законопослушными (точнее — уголовно-законопослушны- ми) гражданами. Немаловажно и то, что сотрудник исправительного учреждения, получающий заработную плату за счет средств федерального бюджета, фактически (пусть даже в самой малой части) содержится за счет налогов, собираемых в том числе с работающих осужденных.

К сожалению, чрезмерное увлечение некоторых руководителей УИС, в том числе учебных заведений ФСИН, военной, «боевой» стороной подготовки сотрудников не способствует преодолению отмеченных «армейских» стереотипов. И здесь также нельзя не упомянуть о некоторых профессиональных стереотипах сотрудников уголовно-исполнительной системы по отношению к международным стандартам. С одной стороны, руководство ФСИН России постоянно демонстрирует приверженность упомянутым стандартам, обосновывая необходимостью их соблюдения, в частности, Федеральную целевую программу «Развитие уголовно-исполнительной системы (2007—2016 гг.)». Однако «на земле» остаются серьезные проблемы. Наш многолетний опыт общения с персоналом исправительных учреждений, в том числе в работе в системе переподготовки и повышения квалификации сотрудников УИС, позволяет с удовлетворением судить, что их новому поколению уже не свойственно существовавшее в советский период своеобразное «отторжение» международных стандартов как «происков мирового империализма». Ho остаются некоторые стереотипы настороженного к ним отношения. Наиболее часто встречаются:

—  международные стандарты нам «навязывают»;

—  международные стандарты — это «далеко» и «не про нас»;

—  контроль за соблюдением международных стандартов — вмешательство во внутренние дела России;

—  международные стандарты относятся только к лишению свободы (вариант — только к западным тюрьмам);

—  международные стандарты односторонни, поскольку они направлены только на защиту прав осужденных, игнорируя права сотрудников;

—  для реализации международных стандартов нужно много средств.

Тезис, что международные стандарты нам «навязывают», частично все же был

справедлив в прошлом, когда представители СССР самоизолировались от разработки и принятия в 1955 году Минимальных стандартных правил обращения с заключенными. Достаточно упомянуть и такой малоизвестный факт, что в 1948 году представитель СССР в Генеральной Ассамблее ООН (им был А. Я. Вышинский) воздержался при голосовании за принятие Всеобщей декларации прав человека. Однако ныне ситуация в этой области кардинально изменилась. Представители ФСИН России активно участвовали в разработке Европейских тюремных (пенитенциарных) правил 2006 года в обсуждении ряда других международных документов.

Отношение России к международным актам четко закреплено в Конституции РФ (ч. 4 ст. 15) и применительно к нашей теме — в ст. 3 Уголовно-исполни- тельного кодекса РФ. В ней, в частности, указано, что «если международным договором Российской Федерации установлены иные правила исполнения и обращения с осужденными, чем предусмотренные уголовно-исполнительным законодательством Российской Федерации, то применяются правила международного договора». Однако таких договоров, специально относящихся к сфере исполнения наказания, немного. В качестве примера можно привести ряд конвенций, заключенных и ратифицированных Россией о передаче осужденных- иностранцев для отбывания лишения свободы в страны, гражданами которых они являются. Важно подчеркнуть, что никакого умаления государственного суверенитета России в связи с необходимостью соблюдения таких международных стандартов нет и быть не может. Наша страна — полноправный член международного, в том числе европейского, общества.

Однако большая часть международных стандартов — это положения рекомендательного характера. Они, как указано в той же ст. 3 УИК РФ, реализуются в нашем законодательстве «при наличии необходимых экономических и социальных возможностей».

He следует преувеличивать и якобы абстрактный характер рассматриваемых международных норм. Каждая из них может и должна быть предметом конкретизации, интерпретации посредством норм текущего законодательства. В свою очередь, почти каждое положение уголовно-исполнительного законодательства может быть оценено в плане его соответствия духу и букве международных актов.

Следует также иметь в виду всеобъемлющий характер международных актов. Во-первых, в части видов уголовных наказаний, ими охватываемых, во-вто- рых, — по субъектам регулируемых ими отношений. Существование таких документов, как, к примеру, Стандартные минимальные правила ООН в отношении мер, не связанных с тюремным заключением, 1990 года («Токийские правила»), Европейских правил альтернативных санкций и мер, принятых Комитетом министерств Совета Европы в 1992 году, подтверждает первый из тезисов. Во-вторых, наличие в Минимальных стандартных правилах обращения с заключенными, Европейских пенитенциарных правилах и в упомянутых выше актах обширных разделов, посвященных персоналу уголовно-исполнительной системы, свидетельствует, что разработка и реализация международных стандартов — это вовсе не «улица с односторонним движением», направленная исключительно на защиту прав осужденных.

Наконец, следует преодолевать стереотип, что для реализации международных стандартов нужно много средств и поэтому эти стандарты недостижимы. В этой связи заслуживает внимания наличие в международных стандартах двух групп положений: норм-принципов и норм-рекомендаций. Отход от первой группы положений недопустим ни при каких обстоятельствах, но их соблюдение вовсе не требует каких-то особых финансовых и материальных средств (например, соблюдение требования об индивидуализации личности осужденного, запрета применения в УИС пыток, коллективных, «суммарных» наказаний и т. п.). Для реализации второй группы положений средства часто необходимы, но эта группа стандартов носит рекомендательный характер и осуществляется, как это указано в них самих и в ч. I ст. 3 УИК РФ, в соответствии с экономическими и социальными возможностями.

Резюмируя сказанное, нельзя не признать, что развитие «тюремных начал» в российской уголовно-исполнительной системе — процесс хотя и объективный (вполне соответствующий марксистскому пониманию соотношения «базиса» и «надстройки»), но очень сложный и противоречивый. Он сопряжен не только с преодолением трудностей материального и организационного порядка, потребуется формирование совершенно иного правового и профессионального сознания сотрудников УИС. Путь этот труден, но иного пути нет.