Бесовство

Господа правозащитники, вы хоть о своем будущем подумайте. Освободится ведь рано или поздно Князев, этот «ангел во плоти». Как бы не произошло того, что случилось с одним из ваших коллег-правозащитников. Такие же два «белых и пушистых», как Князев, отморозка зарезали его мать, и что? А ничего. Смертной казни у нас нет. Посидят и вновь выйдут.

Вообще с промыванием мозгов у правозащитников все в порядке. Вот есть такая радиопередача — «Облака». Несколько ее выпусков было посвящено воспитательной колонии для несовершеннолетних преступников под Питером. Я внимательно прочел одну из распечаток этой передачи (все эти распечатки есть на сайте одной из НПО, якобы содействующей неким реформам). Что мне больше всего понравилось? А то, как этих преступников называют: «мальчики». В каждой фразе — «мальчики». Ни разу не было употреблено слово «осужденный». Ни разу — «заключенный». Ни разу — «преступник». Только — «мальчики». Можно, конечно, 16—21-летних дылд приравнять к восьмилеткам и назвать «мальчиками». He девочки же, в конце концов. А то, что среди этих «мальчиков» большая часть осуждена за особо тяжкие и тяжкие преступления — убийства, грабежи, разбои, изнасилования — так это неважно. Неважно и то, что подавляющее большинство этих «мальчиков» ранее судимы. И вовсе не за батон колбасы, как любят рассказывать некоторые из правозащитников. «Мальчики»! Несведущий человек и впрямь может подумать, что там пятиклассники какие-то собраны, а над ними вовсю издеваются. А то, что после встречи с парой-тройкой таких «мальчиков» на темной улице потом ни один патологоанатом не разберется, так это не важно! В одном из СИЗО я встречал таких вот «мальчиков»: они убивали, а потом поджаривали и ели (видимо, батона колбасы не хватало) бомжей. Им — по 14—18 лет, так что, в известной степени, они тоже «мальчики». И осуждены они не как взрослые, а как «мальчики» — больше 10 лет, хоть полк бомжей убей и съешь, не дадут. Видимо, в том-то и состоит цель этих радиопередач, чтобы радиослушатель запомнил: под Питером сидят вовсе не преступники, там — «несчастные мальчики»! Известно же: повторяй человеку каждый день, что он — свинья, захрюкает ведь! Так и здесь: «мальчики»!

А тут недавно наших правозащитников опять осенило (наверное, очередные гранты заканчиваются). А давайте, говорят они, создадим «Общественный Трибунал по расследованию преступлений против человечности, совершаемых в системе исполнения наказания Российской Федерации». Сказано — сделано. Собрались и создали. Неясно, правда, кто там у них — в «Трибунале» — судьи, но можно догадаться. Видимо, все те же: Алексеева, Пономарев, Якунин... Репутация у судей не ахти какая — один вот недавно суд проиграл директору ФСИН, другой — сана священника лишен, ну да и ладно. Зато под это дело вполне возможно, что щедрые иностранцы или там мама Ходорковского какие-нито деньги выделят.

Ну да черт с ним: трибунал так трибунал. Только при чем тут слово «общественный»? Во время опроса, проведенного Аналитическим центром Ю. Левады в сентябре 2005 года, один из вопросов был сформулирован следующим образом: «От кого из следующих государственных органов, организаций или людей прежде всего зависит ваша безопасность, на чью защиту вы в первую очередь рассчитываете?» Так вот, на правозащитные организации рассчитывают всего 6,8% опрошенных! Тот же Центр Юрия Левады задавал и другой вопрос: «Какие из общественных организаций вы готовы поддержать разовыми денежными пожертвованиями?» Здесь процент готовых помочь правозащитникам еще меньше — 1,2%! Вряд ли что-то изменилось с 2005 года. Общество, как видно из этих процентов, к правозащитникам и их деятельности по меньшей мере равнодушно. Так что вышеупомянутый «трибунал» никакое общество не представляет, а представляет очень узкую группку людей.

Судя по приведенным цифрам, общество не готово вас воспринимать, господа правозащитники. И не хочет. И не потому, что общество у нас не развитое, а потому, что общество видит, кого вы защищаете и кто вы есть сами. Так что на Князева россияне вам денег не дадут. А вот иностранцы вполне могут. Видимо, потому вы и призываете «западные фонды прекратить финансирование любых программ, связанных с российскими пенитенциарными учреждениями, поскольку система исполнения наказания принципиально закрыта от контроля гражданского общества». По всей видимости, эту фразу надо было закончить следующим образом: «...а высвободившиеся средства передать нам — правозащитникам». Так будет логично.

В последние годы люди, называющие себя правозащитниками, превратились в профессиональных добытчиков денег. He все, конечно. Ho, к сожалению, многие. А профессия добытчика, по моему скромному разумению, к правозащите не имеет ни малейшего отношения. Это, скорее, бизнес такой. Много не получишь, но на сытную жизнь и поездки за кордон вполне себе хватит. Это даже Елена Бон- нэр совсем недавно в одном из своих интервью отметила: «Иногда у меня даже возникают сомнения — не слишком ли много правозащитной бюрократии, своего рода чиновничества? He перевод ли это денег в пустоту или каким-то нечестным людям. Вот недавно выяснилось, что фонд “Международная Хельсинкская Федерация” оказался практически обворованным. He знаю, как это могло получиться. Ho надеюсь, что это очень частный случай. Ho то, что мы, советские правозащитники, никогда ни копейки не получали ни от одной организации — за это я ручаюсь».

Неужели вам самим, господа, неясно, что правозащитное движение из-за таких вот сомнительных акций давно находится в кризисе? Кто-то из ваших коллег сказал, что кризис правозащитного движения заключается в том, что утрачено моральное лидерство (нет авторитетных фигур). Вместо того чтобы какие-то там трибуналы создавать, в своей собственной — правозащитной — среде не мешало бы разобраться. А то у вас что ни эксперт по тюрьме, то неоднократно судимый, что ни жертва «авторитарного государства», то либо вор, ограбивший своих сограждан на миллиарды, либо мелкий грабитель, не гнушающийся спортивными штанами.

Один из самых старых правозащитников — Алексей Смирнов — как-то, обращаясь к вам ко всем, написал: «Что делать? Правильный ответ — остановиться, оглянуться. Хоть на миг, но правозащитное движение должно увидеть себя объективно, со стороны, спокойными глазами. Иначе суета, текучка и недосуг — вечные оправдания бесовства — навсегда уничтожат остатки ценностей старых доперестроечных правозащитников».

Прислушайтесь, господа, к этому совету. А то ведь бесовство вас уже почти напрочь поглотило. И «святой Князев» — новоявленный правозащитник (он же — «жертва») — тому пример.

Ну и, наконец, последнее. Общественный контроль. He буду об этом писать, потому как писал уже не раз. Кто против общественного контроля? Никто. Весь вопрос заключается в том, кто его будет осуществлять? Если, например, это будут

Юрий Рыжов, Тамара Морщакова, Сергей Вицин или Николай Щур, то я двумя руками «за». Если же — ранее судимые «правозащитники», или большой поклонник норм криминальной субкультуры Абрамкин, или Князев, который рано или поздно получит свободу (а он, почему-то мне кажется, будет очень активным «правозащитником»), то — извините. В Минимальных стандартных правилах обращения с заключенными сказано: «Заключенным следует давать возможность общаться через регулярные промежутки времени и под должным надзором с их семьями или пользующимися незапятнанной репутацией друзьями, как в порядке переписки, так и в ходе посещений». Думается, что положение насчет незапятнанной репутации к общественным контролерам должно относиться еще в большей степени, чем к друзьям. А что там у многих правозащитников, метящих в общественные контролеры, с «незапятнанностью», а?

Комментарии

Тамара Морщакова

Недостойно дискутировать по поводу пасквилей в адрес правозащитников. Тем более недостойно использовать эти пасквили для оправдания ложно понятых интересов тюремного ведомства.

Юрий Рыжов

Я не буду это комментировать, тошно читать.

Николай Щур

Раздражение Юрия Константиновича Александрова сложившейся сегодня ситуацией вокруг системы исполнения наказаний понятно — достали. Причем думаю, что достали его не как представителя ФСИН, коим он, как я глубоко убежден, в принципе и не является, хотя формально и числится там на службе, а достали его как обычного мыслящего человека, который, в отличие от большинства, включая «правозащитников», ситуацию знает, а кликушества, как любой нормальный человек, не переносит.

Говоря кратко, Александрова возмущает то, что вокруг тюрьмы сегодня полно конъюнктуры и лжи: защищают не тех и не те — обычных уголовников люди, позиционирующие себя как совесть нации, представляют невинными жертвами свирепого ГУЛАГа, а это все — неправда, ибо одни вовсе не агнцы, а другие совесть давно потеряли.

И в этом, главном, я с Юрием Константиновичем соглашусь.

Правозащитников Юрий Александров не любит. Имеет право — ибо и не за что их любить. Правозащитники сегодня — это не диссиденты 70-х, а «нормальные» бизнесмены, которые куют денежку на теме прав человека, которые демагогией овладели в совершенстве, потому очаровывают иностранных грантодате- лей легко, что позволяет многим из них основную головную боль испытывать от того, что никак не выбрать, где же нынче встречать Новый год — у детей в США или же самостоятельно съездить на Мальдивы? Какая уж тут к ним любовь? — раздражение Александрова понятно.

Про новоявленных борцов за права человека, о которых пишет Александров, ничего не скажу — не знаю их. (О Виталии Князеве, скажем, так вообще узнал только из александровской статьи.) Ho вполне солидарен с Александровым по поводу того, что «рисовать вокруг головы нимб» основной массе нынешних тюремных сидельцев оснований нет.

Равно как и нет никаких оснований «белыми и пушистыми» считать и самих тюремщиков: если бы в отношении них действовал закон, на свободе из них остались бы единицы. Они ведь стоят друг друга — те, которые сидят, и те, которые сидящих охраняют. Я думаю, Александров столь же яростно обрушил бы свой публицистический гнев на правозащитников, если бы те вдруг начали защищать тюремщиков.

Однако со всем, что написал Александров, согласиться тоже не могу. По простой причине: не у всех, кто занимается тюрьмой, Канары на уме, когда они интервью дают очередному западному корреспонденту. Потому было бы несправедливым всех тех, кому тема прав человека не чужая, воспринимать в том контексте, который представил Александров.

Жаль, например, что под горячую руку ему попал священник Глеб Якунин, преследуемый властями, а РПЦ отлученный от церкви как раз за то, что он разоблачает ее государственную гэбистскую сущность. А суд директору ФСИ H Пономарев проиграл по определению, а вовсе не по сути. То же, что многие, занимающиеся защитой прав человека, в прошлом судимы — просто не аргумент: а как иначе-то в нашей стране?

И дети в воспитательных колониях далеко не все отморозки — есть там просто несчастные малыши (по своему умственному развитию), попавшие за решетку за украденные 15 рублей — какие они преступники? (Хотя всех их считать «мальчиками» тоже смешно.)

Или вот в качестве аргумента против Виталия Князева Александров указывает, что так не бывает, чтобы заключенному взяли бы да и приписали 72 нарушения — значит, было за что. И нет у Александрова оснований не верить судье из Комсомольска-на-Амуре, который согласился с тюремщиками. He убеждает: нам известен не один десяток случаев (поскольку это носит массовый характер), когда заключенному навешивают одно нарушение за другим, если он вдруг «кочевряжиться» начнет, т. е. всего лишь позволит себе воспользоваться правами, положенными ему по закону: скажем, возьмет да и напишет ходатайство в суд с просьбой освободить его условно-досрочно. У него такое право есть — писать прямо в суд. И так и должно быть, вообще-то говоря. Ho практика совсем иная. Во-первых, надо уговорить «отрядного» (начальника отряда — офицера), чтобы тот дал добро на такое ходатайство. Во-вторых, надо пройти «утверждение» на комиссии колонии. Только после этого можно писать в суд. Да не прямо в суд, а внутри колонии, колония и представит ходатайство в суд, когда судья приедет (раз в месяц примерно) в колонию рассматривать эти просьбы. И если кто-то осмелится, не спрашивая, прямо к судье, то какова будет реакция администрации в подавляющем числе случаев? — В ШИЗО (штрафной изолятор) наглеца. Могут пригласить к оперативнику и спросить: «Ты куда хочешь: на новый срок или сам в ШИЗО пойдешь — тебе что выписать? — курение в неположенном месте?» А помещение в ШИЗО — это взыскание, стало быть, при наличии взыскания заключенный автоматически на полгода теряет право на условно-досрочное освобождение. Случаев таких — тысячи. Это вам любой освободившийся расскажет (и не освободившийся, если сумеете разговорить). Или, например, желая особо насолить какому-нибудь гордецу из заключенных, жалующемуся на притеснения, администрация переводит его в другое учреждение — мол, считаешь, что мы тут тебя незаслуженно притесняем, езжай к другим. Заключенного переводят в другую колонию, а в его личном деле делается специальная пометка, и стоит только человеку попасть за другой забор, как там ему тут же оперативники «шьют нарушение», и крыть будто бы нечем — просто ты такой нарушитель, вот и другая колония это подтверждает. Вырваться человеку с достоинством из этого круга невозможно. И никакого тебе УДО никогда, никакого перевода на облегченные условия содержания и прочее — «не встал на путь исправления». Хотя на самом деле этот заключенный никогда никаких правил ни в какой колонии не нарушал. Тут вам и 72 нарушения — не предел. Потому это не аргумент против Князева.

То же и судьи. Судья в разбирательстве дел «з/к против колонии» всегда будет держать сторону тюрьмы: со сколькими такими делами мы ни встречались — для суда заключенный всегда был виноват. А уж если сама колония обращается в суд за ужесточениями для заключенного, так тут у тюрьмы 200% успеха.

Потому не верить судьям — это правильнее, чем им верить.

Хотя вполне допускаю, что Князев именно такой, каким представляется Александрову, потому что и примеров вранья осужденных у нас тоже сотни.

Так что, выходит, прав Александров?

Что касается конкретных случаев и конкретных фамилий или упоминаний — очень даже возможно. Полностью быть уверенным в этом не приходится, потому что, к сожалению, Юрий Константинович ничего не говорит, например, о причинах бунта в льговской колонии, откуда, как я понимаю, и появился этот Князев. Он вообще ничего не пишет о ПРИЧИНАХ — жаль. Впрочем, цель у него была иная.

Ho поводов поговорить о различных аспектах явления «тюрьма» Александров дает более чем достаточно, потому отсылаю читателя к моей статье «Возможна ли гуманизация тюремной системы в России?», в которой продолжена полемика с Юрием Константиновичем, представлен некоторый анализ этой системы и высказаны предложения по ее изменению.