Социальное обслуживание пожилых и развитие сообществ: применим ли западный опыт в России?

Социальное обслуживание пожилых людей является одним из важнейших направлений социальной политики, которое «может быть реализовано социальными службами различных форм собственности: государственными, муниципальными, частными, общественными и т. д.»[1]. До последнего времени они были, как правило, государственными или муниципальными, сегодня они передаются в ведение субъектов РФ в соответствии со ст. 4 Закона РФ № 122[2]. Государство постепенно отказывается от многих привычных форм социальной поддержки населения. Однако ни понятная гражданам система социального страхования, ни дополняющая ее система поддержки различных форм самоорганизации и взаимопомощи, в том числе в рамках различных сообществ, не были созданы. Исследователи отмечают, что 1990-е годы были десятилетием пересмотра многих традиционных социальных обязательств практически во всех развитых государствах[3]. Эти перемены затронули даже такую эталонную с точки зрения системы социального обслуживания страну, как Швеция. Представляется актуальным сравнить направления реформирования социального обслуживания пожилых в западных странах и в России и таким образом выяснить, что в нашей ситуации типично, а что — нет, что можно постепенно менять, а что является устойчивой, постоянно воспроизводимой традицией.

Западный опыт

Социальные проблемы пожилых в западных странах традиционно решались с использованием различных ресурсов. В рамках «смешанной экономики» (economics mix) социального обеспечения обычно выделяют четыре главных агента/субъекта: государство, рынок (обязательное и добровольное социальное страхование), гра жданское общество (сеть различных ассоциаций, объединений, сообществ, которые получили общее и не слишком определенное название «community»), неформальные объединения (семья, соседи, друзья)[4]. Часто семью, соседство и местные сообщества объединяют с community, используя для этого понятие «третьего сектора» — юридически оформленных общественных бесприбыльных организаций, имеющих статус негосударственных или некоммерческих организаций (НГО/НКО). При этом государство традиционно называется первым сектором, а экономические структуры — вторым.

Индустриализация разрушила традиционную семейно-соседскую общину, значительное число людей стало работать вне семьи и местного сообщества, по найму. В Европе это привело к развитию различных форм социального страхования, первоначально на отдельных предприятиях. Позднее, сначала в Германии в 1880-х годах, а затем и в других европейских странах сложились общегосударственные системы страхования, ставшие фундаментом «государства благосостояния». В основу страхования было положено понятие риска, степень которого можно рассчитать. С точки зрения вероятности потери дохода можно рассматривать в одной плоскости риски, связанные с несчастными случаями на производстве, болезнями, безработицей и старостью. Важно то, что договор страхования как частный случай «общественного договора» делает выплату пособия зависящей от экономических условий и правовых норм, установленных законодателем-государством. Появление пенсионного страхования постепенно разорвало связь старости и бедности, так как все люди, сначала мужчины, а затем и женщины, получили возможность обеспечить свою старость благодаря страхованию. Оно же, на наш взгляд, является наиболее совершенным долгосрочным механизмом договорных отношений между поколениями работающих и пенсионеров, когда пожилые получают в виде пенсионных выплат в основном суммы, внесенные ими самими в соответствии с правилами и сроками, установленными государством.

В последние 15–20 лет в Европе заметен подъем коммунитарной, солидарностной идеологии. Деятельность в рамках этой идеологии, противопоставляемая государственному патернализму и рациональным обменным отношениям страхования, получила в англоязычных странах название «развитие сообществ» (community development). Это направление социальной работы связано с широким участием самих жителей в решении собственных проблем на основе взаимопомощи и кооперации. Социальный работник здесь выступает в роли организатора, вдохновителя и менеджера такого местного, соседского сообщества, стимулирует общественную самоорганизацию. Причем ресурсом развития сообществ выступают именно пожилые люди, обладающие квалификацией, жизненным опытом и, самое главное, временем для такой ресоциализации[5].

Повсеместно признано, что даже самые лучшие интернаты или стационарные учреждения не могут заменить семьи и домашнего проживания, поэтому обслуживание, в том числе пожилых, должно носить «открытый» характер. На этой основе произошло переоткрытие семьи, соседства и местного сообщества как базовых институтов «органической солидарности» и носителей социальных ресурсов. Смешанные структуры обеспечения социальной политики в форме, например, добровольных организаций, кооперативов или взаимопомо щи/самопомощи населения получили дополнительный импульс развития. При этом в каждой стране они опираются на собственные исторические и культурные традиции.

Например, Франция традиционно была страной с централизованным и сильным государством. Хотя коммуны (муниципальные образования) существуют там много веков, они были экономически слабы. Децентрализация и передача полномочий регионам и муниципалитетам начались в 1982 году. Префектуры регионов или мэрии городов могут субсидировать деятельность малых и средних негосударственных предприятий, с одной стороны, и организовывать предприятия («общественные учреждения с юридическим лицом») для обслуживания населения, с другой. Так, коммуны обязаны создавать учреждения для обслуживания престарелых. При этом большинство услуг оказывается и мэрией, и организациями частного сектора, и НГО/НКО. Возникает реальная конкуренция служб и услуг, население становится более требовательным, а система предоставления услуг становится все более гибкой и всеохватывающей.

Все услуги направлены в первую очередь на поддержку семейного проживания престарелых, поскольку стационар стал рассматриваться как место социальной изоляции пожилых. В частности, в последние годы семьям стали предоставляться специальные пособия по уходу за стариками. Они позволяют либо компенсировать часть утраченного заработка тому члену семьи, который ухаживает за пожилым человеком, либо взять сиделку. На дом доставляются продукты и обеды; специальные сиделки/домашние помощники/социальные работники помогают в купании, стирке и смене белья, стрижке и укладке волос, уборке, ремонте и благоустройстве квартиры. Оказывается содействие в поддержании контактов и повышении дееспособности. Существует даже специальный канал на ТВ, который транслирует воскресную мессу для пожилых католиков, уже не выходящих из дома. Кроме дневного ухода, существуют разнообразные полустационарные формы обслуживания: дневные, недельные или иные по выбору клиента.

Социальные услуги лишь частично бесплатны, за счет чего обеспечивается конкуренция среди их поставщиков. Цены на платные услуги не могут быть завышенными: за этим следит аналитическая бухгалтерия мэрии. Принимаются меры к тому, чтобы больше платили те, кто богаче. Хороший маркетинг в социальной сфере — это когда цена конкурентна, но позволяет получить услугу любому. Эти же факторы позволяют сделать жителей не пассивными пользователями, а требовательными клиентами, чей спрос на услуги определяет успех предприятия. Таким образом, в современной Франции обслуживание пожилых опирается на увеличение внутрисемейных ресурсов, муниципальные социальные службы и НГО/НКО.

Английские авторы подчеркивают[6], что в период с 1945 года до конца 1990-х годов наблюдалась реконструкция форм социальной поддержки пожилых, существовавших с начала XIX века. Происходил частичный возврат от централизованного обеспечения государством к фрагментированному обеспечению поддержки на местном уровне и в условиях смешанной экономики. Добровольческий сектор продолжал играть важную роль в социальной поддержке даже в период подъема государственного благосостояния. Именно в период преобладания государственного обеспечения были сформированы группы общественности для того, чтобы участвовать в решении проблем, которые государством решались неадекватно. Необходимость помощи пожилым и рост бедности среди пенсионеров привели к учреждению таких организаций, как «Забота о пожилых» (Age Concern), «Самопомощь пожилых» (Help of Aged) и «Услуги Золушки» (Cinderella services). Члены групп самопомощи и групп давления реконструировали отношения между личностью, гражданским обществом и государством. Произошла фактическая передача социальных служб местным сообществам.

К концу 1970-х экономический подъем остановился, и зима 1979 года стала кульминацией разочарования в государственном обеспечении престарелых. Преобладающий взгляд на государство как на самого эффективного поставщика услуг был разрушен. Премьер-министр М. Тэтчер подчеркивала ведущую роль рынка в будущей системе социального обеспечения. В общественном мнении укреплялись позиции тех, кто подчеркивал личную ответственность граждан за свое здоровье и благосостояние. Начался переход к фрагментированной и смешанной экономике социального обеспечения, которая возложила ответственность за обслуживание пожилых на сообщество. Государство из главного субъекта обеспечения и обслуживания пожилых превращалось в агента, координирующего действия разных поставщиков услуг. Рост роли добровольческого сектора был поддержан государством. Премьер-министр М. Тэтчер заявила: «Добровольческое движение является сердцем всего нашего социального обеспечения. Готовность мужчин и женщин оказывать помощь является одной из самых больших гарантий свободы»[7]. В 1996 году принц Чарльз подтвердил приверженность этим принципам и обратился к молодежи с просьбой посвятить время добровольческой деятельности. В настоящее время около 50% населения Великобритании (как правило, женщины среднего возраста из среднего класса) принимает участие в какой-нибудь форме добровольческой деятельности, что составляет в среднем 62 млн часов в неделю. Но некоторые наблюдатели полагают, что финансирование, которое обеспечивает организациям добровольческого сектора правительство Великобритании, вызывает у них ресурсную зависимость, сокращающую автономию.

В Швеции в начале 1990-х годов экономический спад привел к значительному снижению расходов на социальные нужды и поставил на повестку дня три вопроса:

— оптимизация использования ресурсов, производство большего количества услуг на единицу затрат;

— использование ресурсов только для обеспечения жизненно необходимых нужд пожилых;

— перераспределение ресурсов между группами населения и разными направлениями социальной политики[8].

Характерно, что стремление правительства адаптировать работу социальных служб к экономической ситуации было воспринято значительной частью населения Швеции как отказ от фундаментальных ценностей «шведского социализма», таких как равенство, доступность социальной поддержки, решающая роль государства в решении социальных вопросов и т. п. Ведущие СМИ увидели в стремлении государства сделать социальную политику более дешевой и селективной «удар в сердце демократии». Особые дискуссии вызвал вопрос о платных социальных услугах и уменьшении льгот по оплате услуг. Противники реформы указывали, что если плата за услуги окажется равной их реальной стоимости, то негосударственные и частные организации также будут производить услуги и возникнет рынок услуг. Это приведет к различию в уровне и количестве оказываемых услуг для пенсионеров в зависимости от их способности платить. Был сделан вывод о необходимости широкой дискуссии по поводу определения общенациональных приоритетов социальной политики, в том числе в отношении пожилых. Было решено, что помощь на дому направляется наиболее нуждающимся клиентам (с высокой степенью потери способности к самообслуживанию). Те же, кто получал помощь эпизодически или несколько часов в неделю, должны стараться обходиться без нее.

Повышение эффективности обслуживания пожилых в Швеции достигается путем менее универсального / более адресного предоставления услуг, чем прежде. Если клиенту не нужна какая-то услуга или нужна совсем иная, государство может на этом сэкономить средства для тех, кому услуга действительно необходима.

Особенности системы обслуживания пожилых в России

В 1995 году в России были приняты два федеральных закона, регламентирующих общие принципы предоставления социальных услуг и социальное обслуживание граждан пожилого возраста и инвалидов. С формально-правовой точки зрения они не уступают аналогичным западным законам. В них подчеркивается необходимость обеспечения равных возможностей в получении социальных услуг для пожилых людей, ориентация обслуживания на индивидуальные потребности и приоритет мер по социальной адаптации пожилых.

Можно добавить, что развитие социального обслуживания пожилых — важное достижение государства за последние годы. Ведь при социализме были пенсии и стационары (Дома престарелых), но с потерей способности к самообслуживанию пожилой человек уже не мог оставаться дома, если ему не помогали родственники или знакомые. Более того, случалось и до сих пор случается, что именно родственники инициируют переезд в стационар. Но сегодня у одиноких пожилых людей существует возможность получать социально-бытовые услуги на дому, как правило, два раза в неделю (покупка продуктов питания и лекарств, помощь в приготовлении пищи, помощь в уборке квартиры и т. д.). Если пожилой человек нездоров, его может в дополнение к социальному работнику обслуживать медицинская сестра, так что посещения могут быть ежедневными. Существуют социальные столовые и парикмахерские, оказывается натуральная помощь продуктами, одеждой и т. п. Во многих местах открылись отделения дневного пребывания, где пожилые люди получают комплексное обслуживание, от двухразового питания до концертов. Управление и координацию деятельности по предоставлению социальных услуг осуществляют Центры социального обслуживания населения (ЦСОН), которые есть в настоящее время в каждом районном центре, а в крупных городах — в каждом районе.

Целью обслуживания на дому является создание условий, чтобы любой человек мог жить самостоятельно и независимо, в привычном социальном окружении. В основании такого определения легко просматриваются принципы самопомощи и взаимопомощи, уход от социалистического патернализма в сторону коммунитарной идеологии. На Западе считается, что всякая изоляция и создание «специальных мест проживания», даже с самыми благими намерениями, вo-первых, ограничивают права и свободы человека; во-вторых, закрывают возможности для развития и жизни в «обычном» обществе. Поэтому любой, самый комфортный Дом престарелых может рассматриваться как средство социального исключения. Но в России сами пожилые зачастую считают иначе, есть те, кто стремится попасть в стационар, поскольку там «буду жить на всем готовом, меня будут обслуживать». Конечно, в России, особенно провинциальной, много неблагоустроенного жилого фонда, и пожилым людям, особенно зимой, трудно справляться с хозяйством. Однако присутствует и явное предпочтение зависимой и пассивной позиции. Ей сопутствует и экстернальная направленность личности пожилого человека, склонного, как правило, возлагать ответственность за происходящее с ним на внешние факторы (окружающую среду, судьбу или случай).

Оптимальная модель отношений пожилых людей с обществом еще не найдена. Пожилые с трудом воспринимают социальные и культурные изменения и оказываются в числе уязвимых групп населения. Во многих случаях пожилые и их родственники даже не знают, куда обращаться по поводу своих проблем. Это говорит не столько об их ретроградных установках, сколько о плохой работе социальных служб по информированию населения. Даже в научных и учебных изданиях[9] подчеркиваются биологические аспекты старения, связанные с физическим и психическим упадком личности, болезнями, концом жизни.

Не всегда осознается, что старение — социально обусловленный процесс, происходящий в течение всей жизни, тесно связанный со степенью адаптации в предшествующие годы — в молодом и среднем возрасте. Большое значение в оценке старения имеет возрастная самопрезентация, т. е. возраст, с которым идентифицирует себя сам пожилой человек. Социальные аспекты самопрезентации связаны с представлениями значительной части общества о том, в каком возрасте мужчину или женщину можно считать пожилыми или старыми, какое место в обществе должны они занимать. В «нормальный» процесс адаптации к старению включены различные механизмы компенсации, в том числе психологической и мотивационной. Мотивационная доминанта, направленная на сохранение успешной трудовой деятельности и социального признания, в пожилом возрасте может даже расти. А следовательно, в социальное обслуживание пожилых должна быть включена профориентация, профпереподготовка и поиск достойной работы для лиц предпенсионного возраста и пожилых первого десятилетия после выхода на пенсию. Она будет способствовать замедлению темпов старения и сохранению трудового потенциала, а также восстановлению уровня трудоспособности. Это особенно важно в России, где современная ситуация, дискриминирующая пожилых, сконструирована нормами пенсионирования, возникшими еще в 1950–1960-е годы, когда о возможности кризиса старения населения никто еще не подозревал. Женщины в РФ получают пенсию по старости с 55 лет, мужчины — с 60 лет. Из-за раннего возраста выхода на пенсию в России, как нигде в мире, велик разрыв между пожилым населением и населением пенсионного возраста и выражение «молодые пенсионеры» звучит уместно.

Исследования мотивации продолжения занятости в пенсионном возрасте проводятся в различных странах именно для предложения форм социального обслуживания, больше ориентированных на потребности самих пожилых. У нас принято считать, что пожилые работают только потому, что пенсия мала. Но в благополучных США в последние годы увеличивается число людей старше 65 лет, которые продолжают работать, причем и женщины, и мужчины. Более того, до 2020 года там должен быть осуществлен переход на пенсионирование с 67 лет. Он будет происходить в течение 25 лет, что совершенно оправданно, поскольку социальные изменения должны быть постепенными, чтобы население их принимало.

Существенным моментом является также то, что у пожилых людей в России нет навыков организации досуга и они не имеют социально значимых идентификационных ресурсов, кроме работы. Социальные контакты также во многом связаны с работой. Поэтому реально разные мотивы продолжения профессиональной деятельности сочетаются, при этом сохранение социального статуса имеет большее значение, чем сохранение доходов. Появление новых, высокотехнологичных и высокооплачиваемых профессий во многом обесценило накапливаемый годами опыт. Российские пожилые работают, как правило, в сфере обслуживания или низкоквалифицированного труда, поскольку у них рано возникает «мотивация к отставке». А вот по данным американских специалистов, пожилые работники умственного труда отстают от молодых в скорости работы, но существенно превосходят их в точности, тщательности, обоснованности выводов (особенно врачи и ученые). Девальвация ценностных установок и профессионального опыта драматизирует вопрос о смысле прожитой жизни в пожилом возрасте, когда жизненных шансов становится меньше.

Геронтофобия и эйджизм (боязнь, неприятие старости) пронизывают российское общество. Термин «эйджизм» первоначально был употреблен английским исследователем Р. Батлером в начале 1960-х годов[10]. Он определялся как процесс стереотипизации и дискриминации, направленный против людей, потому что они пожилые, аналогичный расизму и сексизму[11]. Контакт с пожилыми людьми может рассматриваться как нежелательный, напоминающий более молодым людям об их собственном будущем старении. Отчасти это так, поскольку молодые люди не имеют непосредственного опыта старости и, следовательно, должны опираться на социальные стереотипы, как правило, негативные.

Эйджизм формирует отношения между поколениями, не выходящие за рамки нигилизма молодежи и банальной назидательности пожилых. Эйджизм существует во всех современных, т. е. быстро развивающихся, обществах. Видимо, это связано с тем, что отношения поколений никогда не носили того гармонически-идиллического характера, о котором сегодня ностальгируют многие авторы. Известный антрополог В. В. Бочаров отмечает, что «в традиционных обществах отношение к старикам варьировалось от трогательной заботы до самого жестокого обращения, вплоть до убийства». Он же подробно аргументирует, что вопреки устоявшемуся мнению о гармонии отношений между поколениями в традиционной русской общине они характеризовались довольно сильной напряженностью, а иногда переходили в откровенный конфликт[12]. Поэтому неисторично и непродуктивно видеть в снижении социального статуса пожилых в современной России только ценностную или моральную проблему. Современное общество имеет значительный запас конфликторазрешающих стратегий, приемов договариваться о правилах взаимодействия. К сожалению, взаимные обязательства между поколениями, равно как и между населением и государством, в российском обществе не являются предметом рационализированной дискуссии. В этом смысле технология принятия и начала реализации Закона РФ № 122, которую видела вся страна по ТВ в январе-феврале 2005 года, сама по себе независимо даже от содержания закона является во всех отношениях провальной.

Особенно необходима серьезная дискуссия о том, как сделать социальное обслуживание пожилых эффективным, поскольку критерии эффективности во многих случаях действительно не вполне ясны. Ведь такое обслуживание должно принимать различные формы, когда речь идет, например, о людях с постепенно снижающейся способностью к самообслуживанию, что во многих случаях неизбежно. Или о хронических больных, которых можно лечить, но невозможно излечить и которым можно обеспечить повышение жизненного комфорта за счет возможности жить дома, а не в стационаре и т. д. Какова степень ответственности специалистов / социальных работников за использованные общественные ресурсы в подобных случаях? В каких случаях профессиональные ресурсы могут быть заменены ресурсами сообществ или волонтеров, как организовать их взаимодействие? Как поддержать развитие семейного ухода, помочь родственникам пожилых людей и т. д.?

Таких вопросов, новых для российской практики социальной работы, можно сформулировать много. Ясно одно, что в период, когда социалистическое государство монопольно распоряжалось ресурсами общества, сложилось представление о том, что связка «право человека — обязанность государства» неразрывна. Но людям необходимо объяснять, на что реально они могут рассчитывать при существующих нормах налогообложения, длительности трудового стажа, возрасте выхода на пенсию, прогнозе «дожития» и т. п. Без такого гражданского просвещения и развития негосударственных форм обслуживания отказ государства от привычных социальных обязательств неизбежно будет вызывать протесты населения. В последние годы много написано о необходимости развивать взаимопомощь населения. Как показывает западный опыт, умение участвовать в делах друг друга (взаимопомощь) и принимать на себя ответственность даже за собственные дела (самопомощь) не дается людям от природы, этому тоже можно и нужно учить. Такое обучение клиентов освоению собственных ресурсов и ресурсов ближайшей жизненной среды должно стать приоритетной задачей социальных служб. Именно поэтому во многих западных странах развивается социальная работа в сообществах и параллельно менеджмент и оценка эффективности социального обслуживания.

Как сдвинуться с мертвой точки

И в благополучной Швеции, и в гораздо менее благополучной России переход от универсальной системы предоставления социальных услуг государством к селективной, адресной системе, основанной на различных формах взаимопомощи и обслуживания на местном уровне, оказался весьма сложен. Он требует опоры на общезначимые ценности, а представление о них очень разное в России и на Западе. Расчеты эффективности социальной помощи у нас, где система страхования до сих пор не сложилась[13], а отношения пожилых и государства описываются на основе понятия «долга», весьма сложны. Переход на селективную/адресную систему помощи не только сложен, но и дорог, так как нет информационной базы, а перевод льгот в денежную форму способствует росту инфляции. Кроме того, предоставление льгот в натуральной форме имеет эффект самоотбора, т. е. добровольного отказа/исключения тех, кто не слишком нуждается в именно такой натуральной помощи. Льготы в денежном эквиваленте, естественно, хотят получать все, что давно известно специалистам по адресной помощи, но, видимо, до сих пор неизвестно правительству и законодателю, чьи резоны носят формально монетарный характер.

Процесс реформирования российского общества, начавшийся в середине 1980-х годов, инициировал активность различных социальных групп населения, позволил по-новому взглянуть на собственные проблемы и оценить возможные пути их решения. Появление новых лидеров в политической и социальной жизни привело к формулированию интересов отдельных сообществ и заставило искать механизмы их реализации. Социальная структура общества стала мозаичной, а процессы управления и согласования интересов утратили эффективность. В поисках новых путей развития общества рассматриваются различные модели и опыт формулирования приоритетов и выбора партнеров отдельных сообществ, повышающих степень их самоорганизации. Ведь очевидно, что уменьшение давления государства само по себе не порождает эффективную экономику (коммерческий сектор) и самостоятельного гражданина; сильную местную власть и налогоспособный «третий», т. е. негосударственный, сектор, ориентированный на оказание услуг гражданам. Поэтому что делать сегодня, когда государство приступило к передаче функций обслуживания населения субъектам РФ, а те собираются поручить это организациям «третьего сектора» или муниципалитетам, у которых нет ни денег, ни соответствующей инфраструктуры, совсем не ясно.

Развитие практики социального обслуживания предъявляет серьезные требования к учету особенностей нужд клиентов, что можно реализовать именно в рамках более гибкой, привязанной к местным особенностям и доступной населению системы социальных служб. Наличие общих законов и норм оказания помощи, считавшихся преимуществом государственных, институциональных сис тем социальной работы, оказалось недостатком, придающим адресной помощи «безличный» характер, когда потребности конкретного клиента «не укладываются» в универсальный гарантированный перечень. Если необходимы дополнительные услуги, клиент должен платить или мириться с невозможностью их получения. При этом во многих случаях даже минимальная плата за определенную услугу воспринимается как моральная травма, оскорбление.

Трудно спорить с тем, что государство должно предоставить людям возможность действовать самим и отказаться от практики принятия универсальных, но экономически не обеспеченных правовых норм, связанных с помощью населению, финансируя в то же время конкретные общественные инициативы или проекты. Для пенсионеров организация обществ взаимного кредита, ремонтных услуг, хранилищ для овощей или мини-цехов для их переработки была бы весьма уместна. Так, автор два года работала в одном из проектов Федеральной программы «Старшее поколение» и убедилась, что представление о необходимых услугах у социальных работников и пожилых людей значительно отличается. К примеру, в «Гарантированном перечне социальных услуг» упомянута помощь в уборке квартиры, но социальные работники к просьбам об уборке, как правило, относятся неодобрительно — «мы не прислуга…», а для пожилых мытье полов гораздо актуальнее, чем покупка продуктов. Да и в целом практика доставки продуктов в сумке социального работника выглядит весьма архаично. Нет уже талонов и очередей, как в начале 1990-х годов, а большинство крупных продуктовых магазинов могли бы доставлять заказы по адресам, они в этом даже заинтересованы. Автолавка с продуктами давно привычна в отдаленных деревнях, но в городе почему-то предпочтительнее «тетка с авоськой». Но директора ЦСОН боятся, что это в корне изменит сложившуюся организацию труда и штатное расписание. Ремонт квартир также мог бы быть крайне востребован, в том числе ремонт для адаптации к нуждам пожилых — установка поручней в туалетах и ванных комнатах, замена ванны на душ и т. п. Организация ремонтного кооператива при ЦСОН, в том числе с участием пожилых, помогла бы решить эти задачи.

Переходя снова с уровня индивидуальных нужд на работу местных сообществ, отметим, что международная практика говорит об эффективности микрофинансирования для их развития. Эффективность связана с тем, что сообщество само выдвигает организационных лидеров и решает, под какие нужды просить деньги. Естественно, самостоятельное решение проблем пожилых с помощью самоорганизации, общественных организаций и современных информационных ресурсов требует времени, терпения и мотивации. Между тем «нетерпение», иллюзия возможности достигнуть быстрых результатов глубоко пронизывает наш социум. Но, как показывает исторический опыт, постепенные изменения в конце концов более продуктивны, чем «щучье веление» государства.

При этом федеральные законы, программные документы правительства и президента, связанные с формированием нового типа социальной политики, носят до сих пор противоречивый характер, а способность известных политиков согласовывать интересы различных групп вызывает глубокие сомнения. Акценты, расставляемые в публикациях СМИ, способствуют лишь нагнетанию напряженности в отношениях между различными социальными группами, поколениями или территориями, усиливая настроения катастрофизма в обществе в целом, нисколько не способствуя поиску выхода из кризиса или развитию взаимопомощи людей. «Нацеленность на бедствия» характерна для кризисного общества, что показано еще П. Сорокиным. Но такая «точка отсчета» является барьером для конструктивного обсуждения проблем и нахождения решений. И общество в це лом, и сами пожилые люди поддерживают свое «право» быть беспомощными и безынициативными, а следовательно, поддерживают опекающие/контролирующие формы поведения в отношении себя. Поэтому предположение, что одиночество, потеря социального статуса, исключение из занятости и нормальной социальной жизни травмируют даже больше, чем низкие доходы, встречает сопротивление как самих пожилых людей, так и социума. Столь утилитарное отношение к пожилым возможно лишь в обществе, где люди не хотят жить долго или не осознают, что старость — единственный риск, которого невозможно избежать, разве что умереть молодым.

* * *

В таком дезинтегрированном обществе, как российское, где интересы разных групп конфликтуют, важнейшей задачей реформирования становится создание культуры социальных взаимодействий (партнерства) и умения достигать приемлемых соглашений по наиболее спорным вопросам развития общества, к которым, очевидно, относятся и приоритеты социальной политики в отношении разновозрастных групп населения. Речь в данном случае должна идти о сотрудничестве разных поколений, а не помощи старшим / обучении младших. Развитие межпоколенных взаимодействий может способствовать сохранению пожилых в обществе, восстановлению нормальной социальной преемственности и интеграции общества в целом.

---

[1] Закон РФ «Об основах социального обслуживания населения в Российской Федерации» № 195-ФЗ от 10.12.1995 в редакции от 25.07.2002 № 115-ФЗ, 10.01.2003 № 15-ФЗ.

[2] Закон РФ «О внесении изменений и дополнений в законодательные акты Российской Федерации и признании утратившими силу некоторых законодательных актов Российской Федерации» № 122 от 22.08.2004 // Российская газета. 05.09.2004.

[3] Hort S. E. O. Western Experience — Eastern Experiment? Welfare State Model and Theories before and after the «Decennium Horrible» // Развитие государства благосостояния в странах Северной Европы и России: сравнительная перспектива. Сб. статей / Под ред. И. Григорьевой, Н. Килдал, С. Кюнле, В.Мининой. СПб., 2004; Ploug N. & Kvist J. Social Security in Europe. Development or Dismantlement? London, 1996.

[4] Abrahamson P. Social policy in changing Europe. Roskilde,1993; Григорьева И. А. Социальная политика и социальное реформирование в России в 90-х годах. СПб.,1998.

[5] Григорьева И. А., Келасьев В. Н. Теория и практика социальной работы. СПб., 2004.

[6] The social reconstruction of care: From the state to the “community” // Symonds A. & Kelly A. The social reconstruction of Community Care. London, 1998.

[7] Тhatcher M. (1981) The speech to WRVS // The social reconstruction of Community Care. London, 1998.

[8] Thorslund M., Bergmark A., Parker M. G. Difficult Decisions on care and services for elderly people: the dilemma of setting priorities in the welfare state // Scandinavian Journal Social Welfare. 1997. № 6. P. 197–206.

[9] Яцемирская Р. С., Беленькая И. Г. Социальная геронтология. М., 1999.

[10] Butler R. Ageism: a foreword // Journal of Social Issues. 1980. 36 (2).

[11] Bytheway B. Ageism. London, 1995.

[12] Бочаров В. В. Антропология возраста. СПб., 2000. С. 169–184.

[13] Прогноз развития страхового подхода в рамках пенсионной реформы затруднителен, так как законодатель постоянно вносит изменения в нормативную базу.