Порождение заблуждений: пожилые люди и старость

Г л о в. Такого-то вы обидного мнения насчет стариков? Ш в о х н е в. Да нет, что за обидное мнение? Это правда, больше ничего. Н. В. Гоголь. Игроки

Кто такие пожилые люди?

Прежде чем вести речь о пожилых людях, требуется определиться концептуально, т. е. решить, кого мы относим к этой группе. Однако с первых шагов мы сталкиваемся с социальными мифами, ошибочными представлениями и, наконец, заблуждениями. Ведь пожилые — это не гомогенная субстанция, и в «группе пожилых людей» можно выделить самые разные подгруппы. Например, возрастные — от «молодых пожилых» (60–70 лет) до самых старых (90 или даже 100 лет), гендерные — пожилые мужчины и пожилые женщины, причем у тех и у других старение проходит по-разному. Одни пожилые живут в мегаполисах, другие — в маленьких поселках или деревнях. Среди них есть люди с высшим и начальным образованием, академики и безграмотные, семейные и одинокие, профессионалы и те, кто всю жизнь проработал разнорабочим. Наконец, пожилые люди различаются по степени сохранности познавательной сферы: одни обладают хорошей памятью, вниманием, способностью к дальнейшему развитию и обучению, а у других наблюдаются умственные нарушения, спутанность сознания, депрессия или деменция. Все эти факторы влияют на то, как у человека проходит старение, на его самовосприятие как личности и как члена общества. Но влияют они и на то, как старого человека воспринимает общество.

Обычно пожилыми людьми называют тех, кто достиг пенсионного возраста. Таким образом, в России под это определение подпадают женщины старше 55 лет и мужчины старше 60. Если следовать классификации Всемирной организации здравоохранения, то они станут «старыми», достигнув 75 лет, и «долгожителями» в 90. Однако в последние 10–20 лет в зарубежной геронтологической литературе постепенно отказываются от терминов «старые» и «старики», все чаще речь там идет о пожилых и очень пожилых людях. Что касается слова «престарелые», то оно вышло из употребления, стало анахронизмом. Это объясняется не только резким повышением продолжительности жизни в развитых странах[1], но и изме нением общественного мнения, которое все чаще склонно видеть в позднем возрасте потенциал развития.

Здесь пожилыми людьми мы будем называть лиц пенсионного возраста, при этом не забывая о гетерогенности этой группы, несхожести человеческих типов, жизненных стилей и установок, многообразии, которое благодаря уникальному жизненному опыту каждой личности с возрастом только увеличивается.

Роль стереотипов

При упоминании о «пожилых людях», «стариках», «престарелых», «ветеранах» зачастую возникают негативные коннотации. Дело в том, что наше отношение к старости опосредовано возрастными стереотипами, усвоенными нами с детства. Эти стереотипы поддерживаются культурной традицией, усиливаются средствами массовой информации и социальным окружением. В геронтологической литературе доказано их влияние на то, как пожилые люди воспринимают и ощущают себя и как регулируют свое взаимодействие с окружающими. Распространенное, к сожалению, мнение, что пожилые — бесполезные, интеллектуально деградирующие люди, которые не живут полноценной жизнью, а лишь доживают, воздействует на их поведение. «…Многие пожилые интериоризируют эти стереотипы, снижают собственную самооценку, боятся подтвердить отрицательные шаблоны»[2]. Это было замечено более 100 лет назад, например, у А. П. Чехова читаем: «Бабка любила лечиться и часто ездила в больницу, где говорила, что ей не 70, а 58 лет; она полагала, что если доктор узнает ее настоящие годы, то не станет ее лечить и скажет, что ей впору умирать, а не лечиться» («Мужики»).

Крайне слабое развитие психогеронтологии в нашей стране приводит к тому, что предубеждения заметно воздействуют и на формирование научных представлений о позднем возрасте. Негативным стереотипам подвержены многие специалисты, профессионально работающие с пожилыми людьми: врачи и медсестры, социальные работники и педагоги, геронтологи, психологи и психиатры. Зачастую они просто не осознают того, что их неприязнь к своим клиентам есть проявление их собственного страха перед надвигающейся старостью и связанными с ней проблемами.

В исследованиях по геронтологии, психиатрии и социологии позднего возраста, психологии развития, социальной работе и социальной защите, т. е. в специальной литературе, посвященной проблемам пожилых, психологический дискомфорт, депрессия, одиночество и хронические заболевания чаще всего предстают «неотъемлемыми атрибутами» позднего периода жизни. В научных текстах перечисляется множество заболеваний, свойственных позднему возрасту, от атеросклероза до старческого слабоумия. Вот, например, как описывается состояние одинокого пожилого человека: «Жизнь в одиночестве осложняет решение разнообразных жизненных проблем, и без того усложненных в связи со снижением психофизических возможностей человека и ухудшением его материального благополучия»[3]. Чтение подобной литературы не может не породить стойкие негативные стереотипы позднего возраста у тех, кто стремится понять этот период жизни.

Бесспорно, разного рода утраты, нередко сопутствующие пожилому возрасту, такие как потеря работы, смерть близкого человека, ухудшение здоровья, снижение социального статуса, престижа, могут вызвать депрессию: это естественная реакция человека на сильный стресс. Но ведь депрессия бывает и адаптивной: понимание, обретенное в период депрессивной бездеятельности, может в будущем обернуться более эффективными стратегиями взаимодействия с миром[4].

Что касается одиночества, то в различных исследованиях оно описывается по-разному: как осознанная депривация социальных контактов, когда человек имеет потенциальную возможность взаимодействовать с другими, но не делает этого; как недостаток подходящих людей или отсутствие желания разделить с кем-то социальный или эмоциональный опыт; как несоответствие актуальных и желательных взаимодействий с другими; как болезненное переживание дефицита социальных связей. Часто одиночество путают с такими понятиями, как социальная изоляция, одинокое проживание или социальное пренебрежение; последнее по сути является разновидностью жестокого отношения к пожилым людям. Универсальной дефиниции этого термина не существует, одиночество во многом зависит от тех мыслительных процессов, которые опосредуют его переживание и самодиагноз. Кроме того, с переживанием одиночества тесно связано поведение, так как оно отражает нарушения реального взаимодействия человека с окружающими людьми. Но одиночество свойственно не только позднему возрасту, оно может сопровождать человека на протяжении всей его жизни или какого-то периода.

Бытует мнение, что со старшим возрастом связаны только негативные изменения личности. Из статьи в статью кочуют «обобщенные портреты» пожилых людей и «типологии старости», которые зачастую при ближайшем рассмотрении оказываются несостоятельными и ничего не дают ни для развития науки, ни для пожилых людей, ни для психологических и социальных служб, призванных оказывать им профессиональную помощь, ни для студентов, готовящихся стать психологами или социальными работниками. Вот свежий пример из учебного пособия по психологии старости: «У старых людей снижены самочувствие, самоощущение, самооценки, усиливается чувство самоценности, неуверенности в себе, недовольство собой. Настроение, как правило, снижено, преобладают различные тревожные опасения: одиночества, беспомощности, обнищания, смерти. Старики становятся угрюмыми, раздражительными, мизантропами, пессимистами. Способность радоваться снижается, от жизни они ничего хорошего уже не ждут. Интерес к внешнему миру, к новому снижается. Все им не нравится, отсюда — брюзжание, ворчливость. Они становятся эгоистичными и эгоцентричными»[5] и т. д. Эта цитата из работы советского психиатра Е. Авербуха начала 60-х годов ХХ века дается без комментариев — как будто за прошедшие 45 лет не изменились ни люди, ни страна, ни социальные условия, ни научные подходы к проблеме!

Справедливости ради нужно отметить, что далее, в том же пособии, рассматривая изменения личности в пожилом и старом возрасте, немецкий геронтолог Х. Томэ объясняет, что предвзятые мнения психология унаследовала у психиатрии. Понятно, что психиатры сталкивались именно с патологическими изменениями личности, поэтому в медицине указанные явления были поняты как деградация, снижение продуктивности и приспособляемости в позднем воз расте. Психологи же с готовностью восприняли «медлительность, снижение жизнеспособности, неспособность к интеграции отдельных способов поведения, “гротескное” проявление отдельных странностей, скупость, недоверие, болтливость, тоску, интроверсию, ригидность и пр.»[6] как отличительные черты пожилого человека, так сказать, неизбежный итог его душевного развития.

Однако позднее и в психиатрии наметился отход от односторонней трактовки изменений личности в позднем возрасте как патологической деформации. Российский психиатр Н. Ф. Шахматов в одной из своих последних работ, фундаментальном исследовании психического старения, исходил из того, что личность представляет собой единую систему и возрастные изменения затрагивают всю структуру личности в целом[7]. И если болезненные черты личности (акцентуации) имели место в ранних возрастах, то в старости они лишь усугубляются, «заостряются», что свидетельствует о начинающемся возрастно-органическом процессе, о начале болезни. Н. Ф. Шахматов делает вывод о том, что в позднем периоде жизни не происходит изменения личностных характеристик, ни нравственные, ни социальные качества личности не утрачиваются.

Зарубежные исследования пожилых людей также показали несостоятельность тезисов как об общем сокращении духовной продуктивности, так и о деградации личности, т. е. дезинтеграции и снижении способности к адаптации. Эти выводы вовсе не означают, что в пожилом возрасте вообще не происходит никаких психических изменений. Просто эти изменения не находятся в прямой зависимости от возраста и сами по себе не так уж существенны.

Политика и идеология

Рассмотрим общую схему возникновения и функционирования стереотипных представлений о пожилых. Стереотипы действуют как на индивидуальном и групповом уровне, так и на уровне общества в целом. Макросоциальный анализ[8] показывает, что отношение к пожилым людям является производным от доминирующей системы ценностей[9]. В частности, дифференциация социальных статусов и возрастная стратификация общества осуществлялись и, вероятно, продолжают осуществляться в соответствии с двумя базовыми нормативными ценностями западного общества — продуктивностью и результативностью, которые в конечном счете и лежат в основе негативно-пренебрежительного отношения к пожилым людям как к субъектам, которые не соответствуют требованиям «трудовой этики».

Отношение к старости часто рассматривается как производное от экономической структуры общества, политических идеалов, социальных идей, культурного и исторического наследия[10]. Например, «экономический» избыток старых людей, созданный политикой фиксированного возраста выхода на пенсию, может легитимировать представление, что старые люди социально и политически лишние, и таким образом превращать их в маргиналов[11].

В свою очередь, негативные представления о позднем возрасте оказывают влияние как на политику и идеологию, так и на личностные ценности, опыт и самоощущение пожилых людей. Стереотипы, связанные со старением, являются своеобразной матрицей отношений. Как механизм идентификации и самоидентификации они ограничивают прежде всего самих пожилых, принуждая их соответствовать негативным образам, вызывая изменения самооценки и формируя заниженные ожидания.

Но, пожалуй, еще опаснее то, что последствия этого сказываются в политике, дискриминирующей пожилых людей как группу. Естественно, если негативные представления о старости допускаются в обществе и тем более преобладают в нем, то политики могут усваивать эти взгляды и ретранслировать их.

Предрассудки и предубеждения против пожилых могут усиливаться средствами массовой информации, массовой культуры, литературы, рекламы. Конечно, это не значит, что существует явный и осознанный заговор с целью распространения негативного образа позднего возраста. Но поскольку система представлений о старении пронизывает все сферы социальных взаимодействий, профессиональных и личных контактов, в какой-то мере они становятся осознанными и получают статус «правды», что усиливает страх старения у всего общества.

Крайнее выражение возрастных стереотипов может рассматриваться как идеология эйджизма[12]. В идеологии социальные стереотипы занимают ключевое место, ибо опосредуют и отношения между социальными субъектами, и оценки этих отношений. Мы все — продукт ценностных ориентаций и отношений, воспринятых нами, и мы воспроизводим их в своей деятельности и поведении. Социальные стереотипы действуют автоматически, следование им, по большому счету, объясняется легкостью выбора. Отвергнуть стереотипное мышление, не принимать во внимание «общественное мнение» — для этого требуются немалые усилия самого индивида.

Чтобы осознать, что несправедливое или жестокое отношение к отдельному пожилому человеку — это проявление эйджизма, институционализованного в социальной политике, идеологии и общественном мнении, необходимо проанализировать опыт этого человека, сопоставив его с опытом других пожилых людей. Итогда за разделяемыми многими людьми паттернами социальных взаимодействий можно разглядеть акты политической дискриминации, а в правилах для стационаров и домов-интернатов — институционально оформленное угнетение стариков.

Однако, даже осознав проблему, человек может игнорировать ее, избегая вовлеченности и причастности, уклоняясь от персональной ответственности. Достаточно сказать себе: «Пусть этим занимается правительство». А в результате политические мероприятия, успокаивая сознание и совесть, зачастую оборачиваются для пожилых людей покровительством и подаянием.

Ответственность профессионалов

Как правило, социологические опросы показывают, что большинство респондентов в возрасте от 20 до 70 лет удовлетворены жизнью, даже несмотря на существенные различия в ее качестве. Но со старостью у них связываются представления об очень низком уровне благополучия и плохом здоровье. Ухудшение здоровья, к сожалению, действительно свойственно позднему возрасту. В остальном заведомо низкие ожидания обусловлены общим негативным стереотипом старости, освященным социальными нормами. При мысли о старости на ум приходят ухудшение физического и умственного здоровья, развитие болезней и усиление боли, высокая вероятность смерти и снижение уровня продуктивности в любых занятиях. Механизм уступчивости, или согласия с этими нормами, мало проясняет, насколько возраст и объективные условия жизни влияют на оценку пожилыми уровня своего благополучия. Но очевидно, что в их глазах социально приемлемо, даже принято признавать снижение благополучия и ухудшение здоровья — в качестве уступки социальному давлению, дабы соответствовать нормам.

Социальные стереотипы воспроизводятся и тиражируются не только в повседневной жизни и в политике: любые теории, пытающиеся найти объяснение феномену старения, конструируют имидж пожилого человека. В рамках естественно-научных и социальных подходов создаются разные картины позднего возраста, формируется понимание проблем пожилых людей. Каждый из этих подходов отражает обобщенный взгляд на пожилых, но в то же время на выводах ученых сказываются их личные установки и, как уже упоминалось, их неосознанный страх старости. С другой стороны, эти выводы «научно подтверждают» предрассудки о старости и предубеждение против пожилых людей.

Исследователи — авторы многочисленных теорий биологического и психического старения — внушают обществу, что «человеческий организм ухудшается с возрастом». Научная и научно-популярная литература о социальных аспектах старения имеет тенденцию концентрироваться на бедности и «безролевой» жизни пожилых людей в обществе. Даже когда речь идет о необходимости социальной защиты «уязвимых слоев населения», на первый план выступают различия между ними, т. е. старшей возрастной группой, испытывающей потребность в заботе, и нами, теми, кто должен о них «заботиться». В результате вопреки всемерным усилиям тех, кто пытается создать позитивный имидж «успешного» старения, по-прежнему повсеместно доминирует модель «ухудшения положения пожилых с возрастом».

Но ведь в социальной работе слово — это тоже дело. Нельзя допустить, чтобы пожилые страдали от любых проявлений эйджизма. Да, геронтологи сумели внедрить и в умы профессионалов, и в массовое сознание такие понятия, как «активное» и «продуктивное» старение. Но ведь это значит, что есть и «неактивное», «непродуктивное» старение. Противопоставление «третьего» возраста «четвертому» или «молодых пожилых» «старым пожилым» тоже оставляет место негативному образу старости. По сути само утверждение о неизбежности инволюции физических, психологических или социальных способностей и возможностей стареющих людей может считаться эйджизмом[13]. Важно помнить, однако, что оптимистический позитивный образ старости, общественная установка на долгую и здоровую жизнь не должны вести к забвению хрупкости жизни, страдания и смерти[14]. Относительно здоровые и активные пожилые люди могут сохранять индивидуальную независимость и автономию. Однако очень многие пенсионеры нуждаются в средствах адаптации и реабилитации, помощи и уходе.

Недопустимо запугивать общество старением. Тем, кто исследует связанные с этим процессом проблемы, необходимо проверять свое собственное отношение к старости, чтобы оно не сказывалось на выводах и рекомендациях. Наше поведение не может быть свободно от эйджистских стереотипов хотя бы потому, что они пока еще являются частью культурной традиции, но надо стремиться к тому, чтобы у слова «пожилые» усиливались позитивные коннотации уважения, достоинства и авторитета. Следует предостеречь авторов от использования в СМИ эмоциональных характеристик старения и старости, таких, например, как «демографическая бомба замедленного действия» или «тихая эпидемия деменции»[15]. Это не только неэтично по отношению к старшим, но и безответственно с профессиональной точки зрения, ибо способствует консервации эйджистских стереотипов, что в будущем скажется на качестве жизни нынешних трудоспособных поколений.

---

[1] В период между двумя мировыми войнами в развитых странах средняя продолжительность жизни увеличилась на 25 лет (с 50 до 75 лет), а к концу ХХ века она достигла 85 лет.

[2] Анцыферова Л. И. Поздний период жизни человека: типы старения и возможности поступательного развития личности // Учебное пособие по психологии старости / Ред.-сост. Д. Я. Райгородский. Самара: Изд. дом БАХРАХ-М, 2004. С. 492.

[3] Психология среднего возраста, старения, смерти / Под ред. А. А. Реана. СПб.: Прайм-Еврознак, 2003. С. 276–277.

[4] Майерс Д. Социальная психология. СПб.: Питер, 2004. С. 672.

[5] Толстых А. На старости лет // Психология старости и старения: Хрестоматия / Cост. А. Г. Лидерс, О. В. Краснова. М., 2003. С. 28.

[6] Томэ Х. Формы изменения личности // Психология старости и старения: Хрестоматия. С. 367.

[7] Шахматов Н. Ф. Психическое старение: счастливое и болезненное. М.: Медицина, 1996.

[8] Макросоциальные исследования включают в себя анализ того, как влияют на процесс старения доминирующий способ производства, распределение экономических ресурсов и политической власти, темпы научно-технического прогресса, религия, характер семейных связей.

[9] Такой точки зрения придерживается, в частности, шведский геронтолог Ларс Торнстон, см.: Якимова Е. В. Торнстон Л. Геронтология в динамическом обществе // Социальная геронтология: современные исследования. М.: ИНИОН РАН, 1994. С. 58–68.

[10] См., напр.: Hughes B. Older People and Community Care. Critical theory and practice. London: Open University Press, 2000. Р. 162.

[11] Phillipson C. Capitalism and the Construction of Old Age. London: Macmillan, 1972.

[12] См., напр.: Bytheway B. Ageism. London: Open University Press, 2001. Р. 142.; Johnson J., Bytheway B. Ageism: Concept and Definition // Aging and Later Life. London: The Open University Press, 1999. P. 200–206.

[13] Критический взгляд «со стороны» может быть очень полезен: так, например, социологи Дж. и В. Левин обратили внимание, что геронтология, собрав коллекцию сведений о разного рода возрастных ухудшениях, внесла свой вклад в обоснование эйджизма. См.: Levin J., Levin W.C. Ageism: Prejudice and Discrimination against the Elderly. Belmont, CA: Wadsworth, 1980. Р. IХ.

[14] Mayer K. U., Baltes P. B., Baltes M. M., Borchelt M., Delius J., Helmchen H., Linden M., Smith J., Staudinger U. M., Steinhagen-Thiessen E., Wagner M. What Do We Know about Old Age and Aging? Conclusions from the Berlin Aging Study // The Berlin Aging Study. Aging from 70 to 100. Cambridge University Press, 2001. P. 475–519.

[15] Сказанное относится и к заголовкам книг, напр.: Кто защитит пенсионеров? / Сост. В. И. Алдонясов. М., 1999.