Политический ислам: мирное сосуществование или глобальное противостояние?

Кто направил самолеты на нью-йоркские небоскребы, чего конкретно хотели эти люди? Ответить на этот вопрос сложно: все непосредственные исполнители теракта погибли. Сейчас самой правдоподобной представляется версия о том, что они хотели «отомстить» США. Примем ее в качестве рабочей и будем исходить из того, что террористический акт организовали и совершили радикальные исламисты, которые ненавидят американцев. Здесь вырисовываются две основные проблемы — одна общего толка, другая — более конкретная.

Что такое политический ислам?

Общий, фундаментальный вопрос, без ответа на который мы не сможем продвинуться ни на шаг, — что такое политический ислам (он же исламский фундаментализм, он же радикальный исламизм)?

Политический ислам как направление в идеологии, религиозной и политической практике присутствует в любой части мусульманского мира, будь то Узбекистан, Алжир, Иран, Судан, — всюду, где все общество или его часть принимает за аксиому следующий постулат: То, что сейчас происходит во всем мире, не соответствует тому, что должно происходить, потому что идеальный вариант — это построение исламского государства, и за это исламское государство нужно бороться.

Питательная среда для этой идеологии — социальное разочарование: в модернизации государственного строительства заметных успехов не наблюдается, экономическое положение большинства мусульманских государств становится все хуже и хуже. Судите сами: в Иране реформы шаха провалились, в Алжире социалистическая революция потерпела поражение, в странах Средней Азии имеет место достаточно широкое недовольство местными политическими элитами. То же самое есть на Северном Кавказе, не говоря уже о Чечне, это особый случай, достойный отдельного разговора. То есть эти процессы можно считать общими для всего мусульманского мира. Естественно, мусульмане ищут выход — и видят его в создании исламского государства.

Таким образом, мы подошли ко второй, более частной, проблеме, связанной с современным мусульманским радикализмом.

Комплекс нереализованных амбиций

Теоретическая модель исламского государства чуть ли не повсеместно воспринимается как вполне реальное руководство к действию: попытки построения этой общественной модели имели место в Судане и Иране, Таджикистане и Алжире, Йемене и Афганистане, в Индонезии и на Филиппинах, в Чечне и Дагестане... Все они, как мы знаем, провалились — и это, конечно же, не случайность. Такие попытки всегда будут проваливаться, поскольку никакого исламского государства быть не может — это очевидная утопия, целое государство не может жить по законам шариата.

Итак, исламский государственный проект терпит крах на всех уровнях: национальном, региональном, глобальном. В этой ситуации ход мыслей исламских фундаменталистов, разумеется в несколько утрированном виде, выглядит примерно так: Ислам — единственно верная религия, Мухаммад — пророк Всевышнего, шариат — это высшее достижение религиозной юриспруденции, чем же объясняется повсеместное поражение ислама? Арабский Халифат в свое время завоевал изрядную часть Европы, так неужели мы, современные мусульмане, которых во всем мире значительно больше миллиарда, ничего не можем противопоставить нынешнему засилью Запада?

Выясняется, что ничего. Прибавим к этому, так сказать, географический раздражающий фактор — межэтнические и межконфессиональные конфликты на Ближнем Востоке, в Средней Азии, на Северном Кавказе, сепаратистское движение на Филиппинах и т.д. Получается довольно безрадостная с точки зрения радикальных исламистов картина какого-то тотального поражения. Отсюда — болезненное стремление к самореализации, сопровождающееся почти маниакальным желанием кому-то отомстить. Вот вам психологическая подоплека этих ужасных взрывов.

Есть ли у мусульманских террористов какие-то финансовые мотивы? Вполне возможно. Политические? Наверняка. Но есть еще один очень важный момент, который, с моей точки зрения, никогда при борьбе с терроризмом всерьез в расчет не брался. Мусульманские террористы — фанатики в самом буквальном и ужасном смысле этого слова. Им не жалко ни себя, ни окружающих, они не думают о том, как уцелеть, с ними бесполезно вести переговоры. Они в любой момент готовы пожертвовать собой, ими руководит высшая сила, а не какой-то там бен Ладен.

Кто на самом деле автор сценария и исполнители?

Если взрывы организовал бен Ладен, то почему же он не признался? Казалось бы, устрашать так устрашать...

Давайте вспомним самую первую реакцию специалистов на теракт. Тогда, «по свежим следам», не велось разговоров о том, что эта акция долго готовилась тысячной армией террористов. Тогда очень многие говорили, что для этого нужна небольшая группа профессионалов, скрупулезная подготовка и, самое главное, полная секретность. А сейчас почему-то вдруг выясняется, что приемная мать бен Ладена все про готовящуюся акцию знала, что буквально повсюду были оставлены какие-то следы.

Лично мне представляется вполне вероятным другой сценарий: собрались некие мусульманские экстремисты, фанатики, которых не устраивает ни бен Ладен, ни Хамас, ни исламский джихад, и постановили, что пришло время действовать. Организации как таковой вообще не было, группа профессионалов осуществила свой злодейский замысел — и исчезла. А сейчас доказывают, что это бен Ладен, потому что это просто, это на поверхности, на эту версию многое поставлено. Но представить себе, что человек, который известен всем спецслужбам мира, среди бела дня набирает людей и, если верить официальной версии, чуть ли не год готовит теракт, вкладывая в него огромные деньги, а при этом никто ничего даже не подозревает, согласитесь, трудно. Или мы признаем, что все спецслужбы, включая американскую и израильскую, ничего не стоят (а это не так), или имела место какая-то совершенно иная ситуация. Конечно, не исключено, что бен Ладен «маячил» где-то на фоне всего происходящего, но именно на фоне, а не в центре.

Бушу сейчас не позавидуешь. Хоть и говорят, что он не самый умный человек, но я думаю, что он и не самый глупый. Американский президент оказался в жуткой ловушке: с одной стороны, возмездие, бесспорно, необходимо, потому что такое прощать нельзя; с другой стороны, это возмездие неминуемо вызовет цепную реакцию мести. Однако, раз наказывать кого-то необходимо, возникает резонный вопрос — кого? Пока американцы избрали два объекта возмездия: во-первых, бен Ладен, которого надо поймать, во-вторых, талибы, которых надо разгромить.

Кто такие талибы? В сущности, все афганцы представляют собой этническую базу движения «Талибан» — значит, наказывать всех афганцев? И по каким именно целям проводить бомбометание? Мне очень понравилось высказывание когото из американских военных: «Будем бомбить военно-воздушные базы талибов». Там, если мне память не изменяет, два десятка МИГов-21, которые годны разве что для экспонирования в музее, я даже не уверен, что они вообще в состоянии подняться в воздух; примерно такое же количество наших СУ-22; не то 10, не то 15 вертолетов, около тысячи танков Т-55, примерно столько же БМП. Что же, против всего этого, с позволения сказать, войска высаживать десант и начинать войну? Бен Ладен уйдет из Афганистана, сфотографируется где-нибудь на Филиппинах, а американцам так и гоняться за ним по всему миру с авианосцем?

Предположим другой вариант: американцы бомбят сегодня Афганистан, завтра Ирак, послезавтра Ливию. К чему это приведет? Во-первых, к огромным потерям среди американцев: как террористы могут наносить удары по США, мир уже видел. Я уже не говорю, что в самих США существует «пятая колонна» мусульман-арабов. Ввязываться в такую полумировую войну опасно, но не менее опасно все это оставлять без реакции. Вот почему я Бушу не завидую. У него действительно тяжелейшее положение, и, с моей точки зрения, пока что он себя ведет очень достойно и умно. Во всяком случае, нет впечатления неконтролируемой и бессильной ярости.

«Измененный мир»

То, что случилось в Нью-Йорке 11 сентября, не столько создало какую-то качественно новую ситуацию, сколько показало истинное положение вещей, т.е. полнейшую беззащитность и государства, и индивида. Вспомним бомбежки Югославии — тогда о них заранее предупреждали, выдвигали какие-то условия (мы сейчас не обсуждаем их справедливость и законность), государства брали на себя ответственность. То есть все как-то можно было если не предотвратить, то, во всяком случае, объяснить. В данной же ситуации на первый план выходит элемент иррациональности. Причем такие вещи носят характер эпидемии. Помните, что произошло в Грозном буквально через два дня после взрывов в Нью-Йорке и Вашингтоне? Я не думаю, что это была какая-то спланированная акция — скорее реакция по типу «Они могут, а мы чем хуже?».

Это исключительно опасный момент. Как противостоять этой иррациональности, основанной на идее? Боюсь, что ответа на этот вопрос пока не знает никто. Конечно, есть теория, что нужно изменить социальную базу. Что это значит? В случае Афганистана, например, — «всего лишь» избавиться от наркотиков, переориентировав для этого все сельское хозяйство и научив афганцев сажать не то пшеницу, не то рожь, не то овес... Это возможно? Понятно, что нет. Конечно, для фантазии политиков, социологов, психологов и иже с ними открывается поистине безбрежный простор, но реальных рецептов изменения ситуации ожидать, увы, в ближайшее время не приходится.

Разные грани ислама

В исламском радикализме я бы выделил три направления.

Первое — цивилизованные исламисты. Мечтая об исламском государстве, они готовы ждать, тем временем участвуя в демократическом парламенте. Пример — объединенная оппозиция в Таджикистане. Ее главная задача — подготовить население к исламскому государству, а сколько оно будет готовиться — одному Аллаху известно. С таджикской оппозицией можно разговаривать, и с ними все разговаривают, в том числе Примаков и вся российская элита. Какая-то часть западной интеллигенции тоже вступила в диалог с представителями этой категории мусульман — проводятся симпозиумы, проблемные тематические конференции и т.д.

Второе направление представлено группой, которой недостаточно легитимной парламентской деятельности и СМИ. Она выходит на улицу, периодически буйствуя и устраивая уличные беспорядки. Тут уже надо и власть применить, т. е. каким-то образом, не доводя людей до отчаяния, объяснить им, что есть примеры, когда их единомышленники все-таки действуют в рамках конституции, что это возможно.

И третья категория — это та самая публика, которая берет автоматы и бежит в горы. Вот их нужно отстреливать.

Как разобраться, кто есть кто? Это очень сложный вопрос. Но если воспринимать и тех, кто бегает по горам с автоматом, и тех, кто пишет материалы об исламском государстве и публикует их в какой-нибудь московской газете, как радикалов, то мы будем последних подталкивать в ряды автоматчиков. Нельзя их до этого доводить. Потому что когда тех, которые с автоматами, тысячи, большая доля вины за эту ситуацию ложится на власть, которая не смогла договориться с ними, когда они еще только рассуждали. Кстати говоря, даже Ислам Каримов, наиболее сильный противник исламистов в Средней Азии, — даже он, несмотря на то что за радикалами «числилось» покушение на его жизнь, устроил примирительные комиссии из чиновников, ученых, журналистов, духовенства. Члены комиссии посещают мечети, беседуют с людьми, которые, может быть, являются социальной базой радикалов. Я не знаю, как именно все это происходит, но я знаю, что пока они разговаривают, дети этих людей не бегают с автоматами...

Наше внимание сейчас настолько сконцентрировано на исламском фундаментализме, что мы почти забыли, что есть другой ислам — модернизированный и достаточно открытый, что есть люди, воспринимающие не одни только исламские ценности, люди, готовые что-то адаптировать для ислама и сами адаптироваться к современным реалиям. Таких людей, к счастью, очень много. Это и Турция, и наши татары, и те же алжирцы. (Вот они-то, между прочим, и обречены на то, чтобы принять на себя основной удар. Американцы отбомбили и улетели, а им — жить, причем в весьма недружественном окружении.)

Ислам, пожалуй, самая мирская, социализированная религия, там нет деления на духовное и светское. Религиозные законы регламентируют все — от родов до создания государства. Рождение ребенка в мусульманской семье — это рождение «готового» мусульманина, никаких посвятительных обрядов вроде христианского крещения в исламе нет. В идеале жизнь каждого мусульманина от первого до последнего вздоха регламентируется шариатом. Когда заходит речь о шариате, почему-то прежде всего вспоминают отрубленные за воровство руки и прочие ужасы. Мало кто знает, что приговор этот проходит до окончательного утверждения множество судебных этапов. Кроме того, обвиняющей стороне нужно доказать, что обвиняемый украл, и украл по злобе, а не потому что был голоден, и т .д. И потом, когда мусульмане говорят о шариате, это касается в основном семейного права. Правда, надо быть готовыми к тому, что какой-то процент населения мусульманских стран, обычно в пределах 15–20%, ну, может быть, 25%, может выступать за исламское государство и за полное введение шариата.

В Алжире сейчас идет гражданская война, по некоторым данным, там уже погибло около 300 тысяч человек. В 1990–91 годах на муниципальных выборах за Исламский фронт спасения, исповедующий полусредневековый шариат, проголосовало 66% населения, военные совершили переворот, началась гражданская война. Между прочим, я провел в Алжире два года и знаю тамошнюю интеллигенцию — она полностью «офранцужена». Казалось бы, какой тут может быть шариат! Но реформы провалились, социальное положение ухудшилось, Фронт национального освобождения потерпел поражение, и вот результат!

В Иране — другой вариант. Чего там только не было — и белая революция, и аграрная реформа — ничего не вышло. Модернизация не проходит. Я думаю, что не подходит западный вариант — нужны какие-то принципиально иные подходы. И в то же время в Турции — полуевропейское государство на фоне самого настоящего ислама.

Сейчас наиболее модернизированные системы — в Азербайджане, Узбекистане, Киргизстане, но там же тоже есть исламские движения, причем достаточно влиятельные и сильные. Народ там не то чтобы симпатизирует бен Ладену, но понимает, что им движет. Это, впрочем, не уменьшает их страха перед дальнейшим развитием событий, возможной ответной реакцией, потоком беженцев и т.д. Они постоянно живут в состоянии тревоги.

Главное в мире противостояние на данный момент, безусловно, «мусульмане — американцы». Но ведь элиты разных мусульманских стран очень боятся за собственную судьбу, они-то как раз поддерживают американцев. Я бы сказал, что передовая часть мусульманского общества больше, чем кто бы то ни было, боится бен Ладена, потому что они отлично знают, что исламские экстремисты, в том числе, естественно, и бен Ладен, в первую очередь призывают бороться с лицемерными мусульманскими правителями, уничтожать их, а возможно, не только их, но и их народы, ведь именно народные массы допустили такое безобразие. Мы имеем дело с конфликтом куда более сложным и глубоким, чем просто конфликт цивилизаций. Налицо еще и внутренний конфликт во многих мусульманских государствах: в Иране, на Ближнем Востоке, в Алжире, в Средней Азии, что только усугубляет и без того до предела накаленную обстановку.

Есть и еще одна проблема — я бы сказал, европейская. Дело в том, что, когда раньше, в 60–70-е годы, в Европу приезжали эмигранты-мусульмане, они в большинстве случаев женились на европейках, учили язык, завязывали множество контактов — короче говоря, постепенно ассимилировались. Но вот где-то в конце 70-х годов стал наблюдаться очень неприятный симптом — количество эмигрантов, так сказать, перешло в качество: они уже перестали адаптироваться, перестали учить язык, они больше не стремились стать гражданами приютившей их страны. Эта ситуация чревата для европейцев многими сложностями. В одной только Франции 5 млн мусульман, то есть почти 10% всего населения, — готовая питательная среда для радикалов. Не забывайте про Боснию и Албанию — там тоже политический процесс идет довольно бурно, и ситуация выглядит нестабильной и угрожающей. Эту проблему Европа только-только начинает осознавать. Между прочим, в Москве и Московской области тоже около 1,5 млн мусульман.

Проблема, безусловно, назрела, а это значит, что надо повернуться к ней лицом, надо ее трезво анализировать и искать пути ее разрешения.

3 октября 2001 года