Капитализм с фермерским лицом

Герои этой статьи — владельцы крупных и средних фермерских хозяйств, работающие в одном из сельских районов Кузбасса^[1]. Нам удалось провести подробные интервью с главами этих хозяйств летом 2007—2008 годов, то есть еще до того момента, когда мощная волна мирового финансового кризиса существенно сократила возможности реализации дорогостоящих проектов.

Особенностью выбранного нами района, в котором на момент обследования проживало 26,8 тыс. человек, является его сугубо сельскохозяйственная специализация, лидерство в региональном производстве зерна и небольшая по масштабам области угледобывающая промышленность. В 2008 году в районе официально числилось 25 сельхозпредприятий, среди которых только три развивались достаточно стабильно. Вместе с тем район обладал уникальным потенциалом — здесь были сосредоточены самые сильные фермерские хозяйства области, в числе которых находилась десятка крупнейших фермеров, обрабатывающих от 3 до 10 тыс. га земли. Благодаря этому фермерский сектор захватил пальму первенства в районном производстве продовольствия.

Альтернативы технической модернизации

Знакомство с историей становления фермерских хозяйств, активно осуществлявших в 2004—2008 годах модернизацию производства, позволяет говорить о схожих траекториях их развития. Обследованные нами фермерские хозяйства в основном были образованы в 1991—1993 годах. В большинстве случаев их возглавили люди с высшим образованием, бывшие специалисты колхозов-совхозов, а иногда и не имевшие прежде к сельскому хозяйству никакого отношения. На первых порах работать им приходилось на небольших земельных участках (до 50 гектаров), сформированных за счет земельных долей членов фермерского хозяйства, а также выделенных наделов из районных фондов перераспределения. В качестве имущественных паев фермеры первой волны получили от акционирующихся колхозов и совхозов очень ограниченный набор техники (подержанные тракторы или грузовые автомобили). Производственных помещений им, как правило, не выделялось.

Однако мощная государственная поддержка фермерского движения в этот период позволила фермерам-первооткрывателям обзаводиться техникой, строить склады, гаражи и другие инфраструктурные объекты, быстро вставать на ноги: «Кредитование фермерских хозяйств шло по упрощенной схеме, без залога. Это правительство залог за нас сделало, а мы просто договора кредитные подписывали и получали деньги».

На протяжении 1990-х годов фермеры действовали очень осторожно. Они остерегались брать в аренду большое число земельных долей жителей своих и соседних сел, так как «если у человека землю в аренду возьмешь, то все его проблемы на тебя свалятся. А техники у нас тогда было мало, возможности были ограничены». В большинстве случаев главы фермерских хозяйств и члены их семей сами работали в полях, не полагаясь полностью на привлечение наемного труда.

В первые пять-семь лет самостоятельного хозяйствования часть фермеров были вынуждены совмещать аграрный бизнес с закупочно-торговой деятельностью, производить строительные материалы, оказывать различные услуги населению и заниматься много чем еще, что приносило дополнительные доходы. Распространенным побочным промыслом стали выпечка и продажа хлеба: «Мы взяли пекарню в соседней деревне, в подсобном хозяйстве завода "Красный Октябрь". Мы у них просто выкупили помещение. Нас было четыре учредителя, все фермеры. И в течение двух лет за счет реализации хлеба неплохо прожили». Подобная стихийная диверсификация была нацелена на выживание фермерского хозяйства и получение «живых денег» в условиях отсутствия надежного рынка сбыта зерна и другой продукции, а также регулярных задержек расчетов за поставленный товар.

Тем не менее вырученные за счет непрофильной деятельности средства направлялись на укрепление технической базы и увеличение объемов сельхозпроизводства. Стимулом для этого послужил начавшийся в конце 1990-х — начале 2000-х годов процесс массового банкротства бывших колхозов и совхозов^[2], оказавшихся неэффективными, особенно в условиях устойчивого диспаритета цен на продукцию сельского хозяйства и обслуживающих его отраслей и значительного сокращения государственного «товарного» кредитования их производственного цикла. С этого момента фермеры обследованного района начали «на равных» конкурировать за землю с бывшими колхозами-совхозами — и все чаще одерживали победу в этом споре. Получение контроля над землей осуществлялось двумя разными способами. При первом способе фермерские хозяйства по собственной инициативе брали в аренду земельные доли селян там, где крупное сельхозпредприятие либо сокращало свою деятельность, либо вообще переставало функционировать. При втором способе инициатива принадлежала местным властям, обращавшимся к фермерам с просьбой выкупить имущество разорившихся хозяйств и продолжить возделывать имеющиеся здесь сельхозугодия^[3] на условиях аренды.

Выбор специализации фермерских хозяйств зависел от нескольких факторов. Немалую роль играло базовое образование главы фермерского хозяйства: выбор растениеводческой или животноводческой специализации определялся его профессиональными знаниями и интересами, а также уровнем квалификации работающих у него специалистов. Также многое зависело от того, на чьи земли, в какое обанкротившееся коллективное хозяйство приходил фермер — какое «наследство» он там получал. Реконструкция имеющейся базы, встраивание в нее новой технологической линии позволяли экономить на первоначальных вложениях и адаптировать старые технические условия под современные требования. Большое значение в разработке инновационной стратегии развития играли личностные качества и черты характера главы фермерского хозяйства и его ближайшего окружения, здоровая амбициозность, предприимчивость, азарт, а также исповедуемая им философия бизнеса. Именно эти качества способствовали трансформации одного фермерского хозяйства в мощную холдинговую структуру, объединившую четыре акционерных предприятия, специализированных на производстве зерна, его первичной переработке (сушка) и хранении, а также включившую вновь построенный современный животноводческий комплекс. На момент нашего обследования на четырех предприятиях работало более 400 постоянных работников, обрабатывалось около 25 тыс. га земли (суммарно это земли пяти бывших коллективных хозяйств двух сельских районов), в том числе 15 тыс. было занято под посевы зерновых культур. Годовой объем производства зерна доходил до 40 тыс. тонн, а собственные хранилища суммарно могли вместить до 30 тыс. тонн урожая. Учредитель холдинга намеревался в будущем построить свою мельницу.

Развитие этой холдинговой структуры начиналось с образованного в 1992 году небольшого фермерского хозяйства, работавшего на 30 га земли. Его глава пришел в сельское хозяйство из угольной отрасли, но уже в 1996 году, первым в районе, решился на приобретение в собственность одного из отделений действующего колхоза. Переломным моментом в развитии предприятия стало активное сотрудничество фермера с региональными властями: «Сначала мы сами потихоньку развивались, брали кредиты и расширялись. Потом региональные власти обратили на нас внимание, их привлекла наша активность. Нам стали много что предлагать, обещать. Предложили выделить хранилища под губернаторский зерновой фонд, просили выкупать обанкротившиеся сельхозпредприятия. С нашей помощью область выполняла национальный проект — все было сделано для того, чтобы плановые показатели выполнялись. Также мы подняли много заброшенных земель».

Когда в холдинге, по словам его учредителя, «научились производить качественное зерно, получать высокие урожаи пшеницы», было принято решение о развитии молочного животноводства. Молочный комплекс на 500 коров был запущен в рекордные сроки — в течение полугода, при том что параллельно холдингу вновь пришлось принять новое предложение властей и выкупить еще одно обанкротившееся хозяйство в соседнем районе. Так что помимо серьезных инвестиций (как за счет собственных, так и заемных источников) в строительство и оснащение молочного комплекса предпринимателю понадобилось в срочном порядке изыскивать средства для выкупа техники, оплаты долгов и налоговых отчислений еще одного присоединенного хозяйства. У нового собственника была надежда компенсировать часть своих затрат за счет владельцев шахт, чья деятельность серьезно испортила качество местных земель, однако судебные тяжбы не принесли результатов. Тем не менее учредитель холдинга сознательно шел на риск (суммарно инвестиции в комплекс составили 150 млн руб.), так как рассчитывал на обещанную (правда, в устной форме) помощь областной администрации. Речь шла о половинной компенсации затрат на строительство комплекса, в том числе через механизм дотаций цен на молоко. Строительство молочного комплекса было признано пилотным проектом, на который местными властями возлагалась политическая маркетинговая функция. Расчет владельца холдинга также был достаточно прозрачен. Стремясь сделать свои предприятия «демонстрационной витриной успехов» региона, он пытался увеличить свой политический капитал, привлечь на свою сторону административный ресурс — и уже в рамках частно-государственного партнерства осваивать ресурсы различных программ поддержки АПК.

Как показало время, подобным надеждам не суждено было сбыться, так как свои обещания местные власти не выполнили в полном объеме. Тем не менее главный учредитель холдинга был нацелен на создание модели вертикально интегрированного бизнеса. Он видел будущее развитие российского аграрного сектора в создании крупных частных предприятий, так как, по его мнению, «именно они могут обеспечить минимальный уровень себестоимости сельхозпродукции, диверсифицировать производство, чтобы выстроить всю цепочку "от поля до полки магазина" и держать невысокие цены. Нам хорошо бы иметь свою переработку молока, потому что именно в переработке остается сегодня сверхприбыль. Оборачиваемость средств в перерабатывающей отрасли в десять раз выше, чем в сельском хозяйстве. Поэтому переработка должна быть в активах сельхозпредприятия, чтобы прибыль доставалась производителям продовольствия».

Нельзя сказать, что все опрошенные нами фермеры связывали будущее своего хозяйства именно с диверсификацией — многие из них делали ставку на углубленную специализацию. Тем не менее свободных, «неразобранных» земель в районе практически не осталось. Процесс укрупнения частных хозяйств повысил спрос на земли сельхозназначения, которые еще недавно имели статус залежных и не возделывались. Из интервью с фермером, который занимался зерновым производством на площади более 4000 га: «Я бы еще мог взять 2—3 тысячи гектаров земли, но ее уже просто нет. Коллективные хозяйства разваливаются, а фермеры их подбирают».

Хозяйства с четко намеченной программой действий имели столь же четкие приоритеты в выборе техники и технологий. В средних по масштабам зерновых хозяйствах (до 800—1000 га), владельцы которых опасались залезать в долги, машинный парк расширялся либо обновлялся за счет покупки подержанной и недорогой техники и оборудования, массово появившихся на свободном рынке после начала распада коллективных хозяйств. Слабость в технической вооруженности компенсировалась хозяйским подходом к делу и технической смекалкой. Тем более что покупка новых отечественных машин, стоимость которых в десятки раз превышала цену подержанных аналогов, требовала от сельских предпринимателей не только серьезных инвестиций, но и затрат на предэксплуатационную доводку и внеплановый ремонт. Многие эксперты весьма скептически оценивали конструктивные достоинства и качество изготовления новой российской агротехники.

Познакомившись с работой американских, немецких, итальянских и других машин и навесного оборудования, главы самых «продвинутых» фермерских хозяйств, даже осведомленные о немалых затратах на их обслуживание, стремились быстрее провести «апгрейд» своего машинного парка и планировали конкретные сроки полного переоснащения хозяйства импортным оборудованием, поскольку высокая производительность и надежность зарубежных машин позволяли крестьянам обходиться гораздо меньшим количеством техники. Один американский (немецкий и пр.) комбайн, стоимость которого составляет порядка 5—8 млн руб., способен заменить четыре «Дона» или «Енисея», он потребляет меньше горючего, при сборе урожая практически обходится без потерь, обеспечивает проведение всех запланированных полевых работ точно в срок и создает комфортные условия для работы механизаторов. Еще недавно казавшиеся многим аграриям абстрактными такие категории, как «экономия», «эффективность», «производительность», приобрели практический смысл и прочно вошли в их лексикон.

Приобретение дорогостоящей техники потянуло за собой и особое внимание производителей к выполнению технологических нормативов, к работе с посевным материалом, другим способам повышения урожайности и качества продукции. В борьбе за урожайность российские аграрии все чаще стали брать на вооружение рецепты и стандарты западных коллег, в том числе базирующиеся на химизации производства: «Подкормку всходов делаем при посеве и еще раз через месяц. Чтобы добиться стабильных урожаев, это необходимо. Мы сначала проще работали — сеяли и только наблюдали за тем, как все развивается. А к немцам приехали за опытом и увидели, что они, чтобы получать урожаи до 100 центнеров, по 5—6раз на поле заезжают! До нас и самих сейчас дошло, что это необходимо делать».

Рис.

Все опрошенные нами главы крупных фермерских хозяйств ставили инновационное развитие своего предприятия на первое место. Этим стратегическим вопросам они всегда уделяли личное внимание, не передавая их в компетенцию своим подчиненным. Они предпринимали специальные поездки по другим хозяйствам для изучения передового опыта и регулярно участвовали во всевозможных сельскохозяйственных выставках и ярмарках, проходящих как в России, так и за рубежом. Во время таких поездок помимо получения ценных знаний и информации приобретался и немалый «социальный капитал» — многие наши респонденты могли похвастать личным знакомством с самыми известными российскими фермерами и руководителями сельхозпредприятий. В этом же русле лежит их стремление к постоянному самообразованию, наработанная привычка к чтению специализированных изданий: «Выписываем одну сельскохозяйственную газету и три журнала. Также фирмы предоставляют нам много информации, регулярно шлют рекламу».

Изначально такой интерес земледельцев к нововведениям был пробужден поставщиками машин и оборудования, которые помимо организации обучения работе на своей технике помогали им впервые посетить выставки и презентации в странах-производителях. Большую роль в качестве информационной поддержки сыграла районная Ассоциация крестьянских (фермерских) хозяйств (АК(Ф)Х), ставшая своеобразным клубом по интересам. Там, за чашкой чая или кофе, проходят неформальные встречи фермеров со всего района, сопровождающиеся интенсивным обменом информацией, впечатлениями от поездок и знакомства с чужим опытом.

Сотрудничество производителей с кемеровскими, новосибирскими, алтайскими сельскохозяйственными научными организациями с недавних пор набирает обороты. В одном из сел экспериментальной площадкой для апробирования разных технологий посева зерновых культур стала местная школа. Кузбасские ученые предложили нескольким фермерам засеять школьный участок экспериментальными семенами, применив имеющиеся у них разные виды сеялок. Школьникам и ученым надлежало вести наблюдение за развитием растений и делиться результатами с фермерским сообществом. Вообще союз фермеров, которых в данном селе насчитывалось около 20, и школьников имеет давние традиции. Для обработки школьных полей, площадь которых составляет 150 га, некоторые фермеры выделяли дизельное топливо, сами проводили химическую обработку посевов, помогали реализовывать урожай. Подобное шефство помимо благотворительной функции имело и другой подтекст: достойную трудовую смену нужно готовить со школьной скамьи!

Фермеров, вышедших на новые технологические горизонты и наконец-то реально ощутивших вкус свободы и ответственности, отличают энергия, предприимчивость, любознательность и постоянная активность. Многие из них признавались нам в том, что уже не представляют себе ситуацию, когда в их хозяйстве в течение года ничего бы не строилось (будь то гараж, мастерская, склад или сушилка, сортировочный пункт) или не обновлялось, не реализовывался бы какой-то очередной проект. Если этого не происходило, то у хозяина непременно возникало гнетущее ощущение упущенного времени и «бега на месте». Такой ритм жизни со всеми его материальными трудностями и душевными затратами радикально изменил жизнь этих людей, они стали заложниками своего дела: «Психологическая нагрузка на фермера постоянная — она не отпускает ни на отдыхе, нигде. Когда я в колхозе работал, вроде тоже старался, но там совсем другое дело. А здесь я влез по самые уши — и меня так засосало! Самым важным в жизни становится успех бизнеса. Это не нормально вроде, но так получается».

За инновации надо платить!

У активно модернизирующихся фермерских хозяйств из нашей выборки кредитные портфели на момент обследования суммарно доходили до 150—200 млн руб., при том что годовые инвестиционные расходы могли составлять около 15 млн. Практику кредитования фермеры освоили давно. Быстро учиться тому, как нужно и можно работать с банковскими ресурсами, им пришлось в самом начале их деятельности (в 1992—1994 гг.), — когда годовая процентная ставка достигала 200—240 %. От руководителей только что образованных хозяйств требовалось немало самообладания, выдержки и особой интуиции для работы в подобных условиях. После свертывания программ федерального кредитования фермерского движения в середине 1990-х годов многие банки на пять, а то и на десять лет потеряли интерес к сотрудничеству с сельхозпроизводителями. Отваживались работать с фермерами только немногие местные отделения банков, и то это была целиком заслуга их руководителей, имевших опыт работы в сельском хозяйстве и знавших изнутри финансовые возможности каждого просителя-заемщика. Но ставки по коммерческим кредитам в те годы были чрезвычайно высоки (до 30 % годовых), а сроки погашения — слишком коротки.

С начала 2000-х годов российским правительством был принят ряд решений о поддержке аграрного сектора, и на основе средств федерального и региональных бюджетов для сельхозпроизводителей стали действовать программы субсидирования банковских процентных ставок. Это позволило удешевить заемные ресурсы и сделать их более доступными для стабильно работающих хозяйств. Именно подобная схема кредитования АПК (при которой 2/3 ставки рефинансирования Центробанка субсидировал федеральный бюджет и 1/3 — региональный) стала главной в рамках национального проекта «Развитие агропромышленного комплекса» (2006—2007 гг.), также она продолжала действовать и по другим программам, связанным с технической модернизацией сельхозпредприятий. Благодаря этим мерам стоимость льготного кредита снизилась до 5—9 % годовых, что стимулировало интерес и фермерских, и других хозяйств к замене изношенной техники и переходу на более эффективные, но в то же время и дорогостоящие агротехнологии.

Однако в подобной практике субсидирования аграрного сектора узким местом стали региональные субсидии, выплаты которых нередко задерживались более чем на полгода, в то время как каждый участник льготной программы должен был выплачивать проценты по взятым обязательствам в полном объеме каждый месяц (а они могли составлять внушительную сумму!). Кроме того, льготное кредитование не распространялось на случаи покупки подержанной техники, в том числе импортной, хотя спрос на нее среди крестьян был очень высок.

Еще одним изъяном схемы была краткосрочность выдаваемых займов. Максимальный срок кредитования, на который мог рассчитывать фермер, решившийся потратить огромные средства на покупку трактора или комбайна, даже в лучшие годы составлял не более 5 лет. Наши респонденты отмечали, что эффект от инноваций в аграрном секторе стал бы еще заметнее при более активном участии государства в техническом обновлении отрасли через пролонгацию инвестиционных льгот. Пока же достигнутые результаты в этом деле обеспечивались главным образом инициативой и предприимчивостью самих сельхозпроизводителей. Из интервью с фермером: «В сельском хозяйстве ситуация намного улучшилась, а почему? Потому что люди сами начали шевелиться. Если бы еще помощь государства была, тогда бы дело пошло быстрее. Дайте мне, допустим, на развитие хозяйства 10 миллионов рублей, скажем, на 10 лет, при этом пять лет я бы только проценты платил, а уже потом стал бы гасить основной долг. Вот тогда я бы смог на ноги подняться и работать дальше. Сбербанк давал деньги на 5 лет, а сейчас дает уже только на 3 года, да еще процентную ставку поднял». По сути, крестьяне так и не успели ощутить на себе надежность провозглашенного национальным проектом курса на устойчивость сельского развития и стабилизацию спроса на их продукцию, продолжая руководствоваться интуицией в условиях неопределенности и крайне ограниченного горизонта планирования: «Комбайн 11 миллионов стоит. Он работать будет минимум 10лет, но окупит себя, конечно, не быстро. Но по этому пути обновления идти просто необходимо, так как если совсем не развиваться, то значит и не жить».

Подобная философия рискованного хозяйствования учитывала высокую вероятность наступления форс-мажорных событий и включала набор правил реагирования на них, подразумевая необходимый запас прочности бизнеса, обеспечиваемый разными источниками доходов. Тем более что подключение к системе банковского кредитования усилило зависимость фермеров из российской глубинки от пертурбаций мирового финансового рынка — кризис ликвидности банковской сферы незамедлительно дал о себе знать. Первые признаки этого кризиса проявились весной 2008 года, когда, несмотря на предварительные договоренности, региональные отделения Россельхозбанка не смогли прокредитовать закупки заказанных аграриями партий сельхозтехники. Из интервью с председателем районной АК(Ф)Х: «Техника пришла, а банк отказал в этих кредитах. Пришлось срочно договариваться со Сбербанком, там потребовали дополнительные залоги, разные справки. Многие хозяйства так и не смогли выкупить заказанные ими машины».

Рис.

Тем не менее, стремясь оперативно осуществить техническое перевооружение своих хозяйств, опрошенные нами фермеры стали регулярно пользоваться заемными средствами, причем научились работать не с одним, а одновременно с несколькими банками. Сложилась стандартная схема регулярного сезонного перекредитования, при которой развитие хозяйства осуществлялось в основном за счет заемных ресурсов, а значительная доля получаемых доходов направлялась на погашение процентов и «тела» кредита: «Средства предприятия мы все тратим на обслуживание кредитов, а покупаем все в кредит. В начале года мы кредитуемся — технику закупаем, дизтопливо, удобрения. А потом осенью гасим. Весной опять берем. Вот такая круговерть у нас. Раньше использовали лизинг, сейчас нет. Кредиты получаются выгоднее».

Следует заметить, что подобная модель «опережающего потребления» была доступна только тем хозяйствам, которые смогли стабилизировать свою платежеспособность и решили проблемы сбыта. Модернизированные производственные мощности гарантировали им выпуск качественной продукции, которая была востребована крупными перерабатывающими предприятиями и торговыми структурами. Без налаженного сбыта, а также наличия достаточных мощностей для хранения урожая, позволяющего хозяйствам не торопиться с продажей продукции и дожидаться лучшей цены на рынке, использование подобных стратегий заимствования было невозможно. Уязвимость финансового положения сельхозпредприятий, активно привлекающих кредитные ресурсы, стала ощутимой годом позже после нашего обследования. Мировой финансовый кризис, легко перекинувшийся на российскую почву, привел к удорожанию заемных средств и по сути дела поставил крест на сложившейся практике перекредитования. Ввод в 2009 году таможенных барьеров на ввоз импортного сельскохозяйственного оборудования также затормозил начатый с 2000-х годов процесс технического обновления АПК России.

В основе успешности и жизнеспособности хозяйств нередко лежали активно используемые связи их глав с региональным/муниципальным руководством, получение экономических дивидендов от наработанного «политического» капитала в виде активного участия в различных программах и доступа к освоению бюджетных ресурсов.

Отсутствие надежных коалиций с административной элитой или же разрыв «деловых отношений» с покровителями из властных кругов может серьезно ударить по развитию предприятия^[4]. Так, уже упоминавшийся выше смелый, граничащий с авантюризмом расчет учредителя агрохолдинга, выросшего из небольшого фермерского хозяйства, на возмещение половины затрат на строительство молочного комплекса из областного бюджета не оправдался. В результате ситуация во всех входящих в состав холдинга предприятиях резко ухудшилась из-за проблем с погашением банковских кредитов. Для спасения молочного комплекса владельцу пришлось подставить под удар весь свой бизнес — он заложил имущество других трех предприятий, чтобы выбрать под них все свободные лимиты, а также начал распродажу хранящегося зернового запаса раньше времени, не дожидаясь выгодной цены. Серьезно подвел новатора и очередной раунд выборов в Государственную Думу и на пост Президента РФ (зима-весна 2007/2008 гг.). Областное руководство ради «стабилизации цен» на социально важные продукты питания в приказном порядке запретило перерабатывающим предприятиям области принимать молоко у сельхозпроизводителей выше 10,5 тыс. руб. за тонну, хотя переработчики были готовы покупать дефицитное «зимнее молоко» по более высоким ценам.

Чтобы хоть как-то облегчить свое финансовое положение, руководителю холдинга пришлось ловчить и специально договариваться с крупным молокоперерабатывающим заводом о поднятии закупочной цены литра молока на рубль в обход начальственного запрета^[5].

Отказ в бюджетной поддержке создателю пилотного молочного комплекса удивил даже представителей районной власти. Из интервью с руководителем сельхозуправления района: «Он на голом месте взялся строить все. Как пионеру, я думал, ему помогут. Ведь к нему ездили делегации и с Алтая, и из Новосибирска, откуда только не приезжали». В момент нашего приезда фермер, попав в столь сложное положение, начал уже вынашивать планы о продаже своего детища, чтобы выбраться из долговой кабалы. Отсутствие должной поддержки со стороны государства частично компенсировалось солидарностью фермерского сообщества. Так, на наших глазах молниеносно, по телефону, решился вопрос о предоставлении краткосрочного займа владельцу комплекса для своевременного погашения процентов со стороны другого крупного фермера. Вообще фермеры, по отдельности набрав силу, со временем стали сорганизовываться и кооперировать свои усилия разными способами. Например, в рамках областной фермерской ассоциации в 2007 году, воспользовавшись предоставленными нацпроектом возможностями, они учредили кредитный кооператив. Пятерка ведущих фермерских хозяйств внесла в учредительный фонд кооператива по 8 млн руб. Сюда же в качестве соучредителя вошло региональное отделение Россельхозбанка с взносом 40 млн руб., размещенных под 8 % годовых. Это дало дополнительные возможности относительно недорогого кредитования производственных и потребительских нужд как самих фермеров, так и их работников. Также на принципах взаимопомощи фермеры среднего масштаба могли на время «одолжить» друг другу своих работников. Например, отпустить на заработки в соседнее хозяйство сварщика или другого профессионала, если сами временно в нем не нуждались. Подобным неформальным образом оказывалась также помощь в проведении полевых работ, происходил обмен семенами, в том числе элитными или первой репродукции.

Новая постановка земельного вопроса

Техническое перевооружение аграрного сектора обострило проблему регламентации земельных отношений. Принципиальный недостаток сложившейся в современной России системы землепользования^[6] состоит в том, что доступ к землям для тех, кто мог бы организовать ее эффективное использование, крайне затруднен. Главная причина такого положения — отсутствие полноценно работающего института земельной собственности и преобладание «виртуальной» общей долевой собственности на землю.

Рис.

Фермеры изучаемого района преимущественно работали на арендуемой земле. В частной собственности у них находилась в основном их собственная долевая земля, включающая доли и других членов семьи. Из нашей выборки землю целенаправленно скупали только три фермера, да и то не все из них смогли юридически оформить сделки должным образом из-за бюрократических препонов. Даже заключить долговременную аренду сроком более 25 лет сельхозпроизводителям не удавалось, в том числе из-за потенциально высокой стоимости земли. Здешние земли богаты углями. Вследствие этого фермерским хозяйствам пришлось конкурировать за землю не только с другими сельхозпроизводителями, но и с владельцами шахт. Последние стали заниматься сельским хозяйством, скупая обанкротившиеся сельхозпредприятия, расположенные там, где залегают угольные пласты, а также в значительном числе выкупая у селян их земельные доли^[7]. При этом далеко не все фермеры были готовы приобретать землю в собственность. Их сдерживали не только недостаток финансов, но и идеологические и морально-нравственные представления о справедливости частного владения землей^[8]. В фермерской среде зачастую можно услышать такое мнение: «Если бы можно было надежно получить землю в аренду на 49 или 100лет, то не было бы никакой разницы в том, будет земля в собственности или в аренде. Мне важнее знать, что в ближайшей и в долгосрочной перспективе она от меня не уйдет! Землей нужно заниматься с прицелом на будущее. Как минимум на 10—15лет вперед ситуацию просматривать. Нужно же еще готовить себе замену, заботиться о том, чтобы кому-то из наследников мое хозяйство досталось».

В тех регионах, где возникла реальная конкуренция за землю, владельцы долей изначально могли диктовать свою волю. На первых порах многие дольщики стремились торговаться с фермерами и другими сельхозпроизводителями за условия аренды земли и были готовы часто менять арендаторов. Нередко в ход шел и шантаж. Краткосрочность арендных договоров способствовала усилению неопределенности, серьезно мешала работе производителей. В результате в фермерском сообществе созрела идея «сговора» — установления общих, хотя и неформальных запретительных правил смены арендатора. Было принято совместное решение о недопустимости переманивания дольщиков с помощью более выгодных предложений. Также был достигнут компромисс и с оставшимися коллективными хозяйствами о неприменении агрессивных методов борьбы за землю.

В согласовании единой политики в отношении земельных и других вопросов участвовала и районная фермерская ассоциация. Глава ассоциации так прокомментировал принятые решения: «Здесь была такая беготня, когда один фермер за аренду доли давал 2 тонны зерна, а другой — 3 тонны. Возникла сильная неразбериха: люди, забирая землю, бегали от одного арендатора к другому. Мы между собой договорились таким образом, что без согласия других фермеров никто не берет к себе землю какого-то дольщика. В таких случаях фермеры друг с другом должны созваниваться и узнавать, почему этот дольщик от кого-то ушел. Если выясняется, что убежал без видимых причин, его долю никто не возьмется обрабатывать. За аренду все должны платить одинаково, должны быть одинаковые условия».

Несмотря на сложность формирования земельных отношений, именно они в последнее время играют серьезную роль в трансформации аграрного сектора. Одним из важных рычагов обоюдного согласования интересов сельского бизнеса и сельских сообществ стали вопросы доступа к земельным ресурсам. Зачастую реальная конкуренция развертывается среди хозяйствующих субъектов не вокруг сделок купли-продажи земельных участков, а в рамках борьбы за арендодателя по средством предложения ему лучших условий аренды. Наиболее зримо конкурентный спрос на землю формируется там, где на сельской ниве трудятся несколько ключевых игроков, олицетворяющих разные хозяйственные уклады. Сельские жители, имея в собственности земельные доли, передают их в аренду сельхозпредприятиям или же фермерским хозяйствам, получая в качестве арендной платы, как правило, зерно или другую выращиваемую на этих землях продукцию.

Ради аренды земельных долей и участков фермеры взяли на себя заботу о ресурсном обеспечении домашних хозяйств своих дольщиков. Имеющаяся конкуренция за землю заставляла фермеров предлагать более высокие ставки арендной платы (от 1 до 3 ц зерна за гектар) и разные формы — денежные или натуральные — ее выплаты; оказывать дольщикам дополнительные услуги (транспортировка грузов, вспашка участков), в том числе выходящие за рамки формальных договоров. Благодаря этим отношениям крупные фермеры постепенно стали для своих арендодателей подобием социального гаранта, функции которого в недалеком прошлом выполняли колхоз или совхоз. Из интервью с фермером: «Настороженное отношение ко мне продолжалось 5—7 лет. Сейчас уже такого отношения ко мне нет. У меня 250 дольщиков. Я их кормлю (каждому дольщику плачу 3 тонны зерна за земельный пай и 3 тонны сена), огороды пашу, уголь вожу, приходится еще и навоз вывозить, и пиломатериал возить. И как они после этого будут к фермеру относиться?! Ведь им со всеми проблемами (кто заболел, кому нужно кого-то похоронить) к кому идти? — к тому, кому землю отдали!»

Казалось бы, в этой ситуации самый успешный предприниматель будет стремиться со временем получить контроль над основными ресурсами. Однако в реальной жизни, как показало наше обследование, этого не происходило. Еще одна «моральная заповедь» сельского бизнеса, объединяющего людей из одной деревни, запрещала вести бескомпромиссную борьбу среди своих, даже находящихся в постоянном соперничестве друг с другом. Победу одерживали традиционные нормы общежития и внутренней солидарности: «Мы договорились между собой, чтобы друг другу не ставить палки в колеса, чтобы землю не перехватывать или людей не переманивать. Ведь мы живем в одном селе, в том числе и с колхозом». Поэтому ради бесконфликтного существования с сельским миром местный бизнес был готов не только поступиться принципами, но и согласиться на упущенную выгоду.

Цена инноваций

Во всех крупных кузбасских фермерских хозяйствах, где мы побывали, проведена серьезная работа по оптимизации численности трудового коллектива. Фермеры не просто стремились избавиться от лишних людей — для повышения производительности труда ими оттачивались принципы материального стимулирования, разрабатывались собственные системы оплаты наемного труда.

Так, в одном из зерновых фермерских хозяйств, посевные площади которого составляли более 4000 га, на постоянной основе работали всего 9 механизаторов. При этом глава хозяйства поделился с нами планами не только полной замены своего технического парка импортными машинами и оборудованием, но и сокращения числа работников до 7 человек согласно «нормативам» американских фермеров: «7 человек с 4,5 тыс. гектаров земли справятся легко, без напряжения: за 15 дней посеяли, за 20 дней убрали, все подготовили. И механизаторы с этим согласны — на меньшее число будет делиться их фонд зарплаты (сейчас каждый из них за лето зарабатывает 120—130 тыс. рублей). У меня оплата труда так построена: в течение года работники получают в основном сдельную зарплату по введенным мною расценкам, а когда находятся на ремонте — я им плачу повременно. В конце года фонд стимулирования распределяется на весь коллектив в зависимости от урожая и от валового сбора. Также учитывается снижение затрат, на которые работники могут повлиять». В другом сходном по размерам хозяйстве (в обработке — 3400 га пашни) за 15 лет деятельности по мере увеличения земельных площадей количество механизаторов сократилось в два раза — с 20 до 10 человек. Это стало возможным благодаря опять же агротехнике нового поколения.

Рис.

Переход на новые технологии сократил спрос на труд и в старых, но активно модернизирующихся коллективных хозяйствах, превратившихся в реальные рыночные хозяйствующие субъекты и освободившихся от многочисленных социальных обязательств. Если фермерские хозяйства изначально стремились не брать к себе лишних людей, то сокращение числа механизаторов в коллективном хозяйстве сначала шло спонтанно — по мере того как из-за экономических неурядиц из хозяйства стали массово уходить люди. В 2000-х годах предприятия смогли закупать новые машины и пересаживать на них только самых лучших работников, с которыми заключались специальные контракты, увязывающие их трудовое вознаграждение с выработкой. Таким образом начала формироваться «элитная армия труда», куда людям с подмоченной репутацией и недостаточным профессионализмом путь был закрыт. На вооружение был взят важнейший принцип сохранности дорогостоящей техники — ее стали закреплять за конкретным работником, который был заинтересован в ее наилучшей работоспособности. Новая техника также заставила хозяйства освоить принципы «портфельной занятости» — не держать в штате тех, в чьих услугах предприятие перестало нуждаться постоянно. Так как потребность в автослесарях и других ремонтниках резко сократилась, их перевели на укороченный рабочий день.

На этом примере видно, что массовая модернизация аграрного производства неминуемо обострит и усложнит и без того не решаемую системно проблему хронической сельской безработицы. Без целенаправленной политики формирования иной деревенской экономики, где сельское хозяйство будет занимать важную, но не доминирующую позицию, инновационность аграрного развития будет только множить социальные проблемы, усиливать неравенство и взаимное непонимание между новой элитарной высокопрофессиональной группой наемных работников и остальными селянами, перспективы которых в новой системе разделения труда призрачны.

В сильных фермерских хозяйства нехватка знающих и надежных работников, характерная для сельской местности, практически не ощущалась. И дело, на наш взгляд, не только в более высоком уровне оплаты труда, но и в складывающейся здесь особой модели трудовых отношений, которую можно условно обозначить как партнерскую.

Изначально фермеры не были ориентированы на то, чтобы брать к себе лучших работников со стороны. Для этого на первых порах у них не было средств. Лишь в особых случаях они приглашали к себе работников с семьями из других поселений или даже регионов, предоставляя им жилье и стартовый капитал, но в большинстве случаев им приходилось формировать команду единомышленников и незаменимых людей из тех, что были рядом. «Штучный» отбор велся среди односельчан, чьи не только профессиональные, но и человеческие качества, привычки, особенности были известны досконально. Нередко преимуществом пользовались особенные умения человека «вгрызаться в работу», отдаваться ей до конца, так что даже наличие вредных привычек не оказывалось веским аргументом против такого кандидата. Работодатели намеренно шли на риск и затрачивали немало усилий, чтобы избавить своих работников от алкогольной зависимости, искоренить усвоенные с колхозной поры такие привычные нормы коллективного труда, как разгильдяйство и воровство с общественного поля. Из интервью с фермером: «Первое время дико было. Сейчас я уже забыл, чтобы в поле, в гараже где-то пили. А раньше я и увольнял пьющих, и опять их принимал. Ведь жалко было — хорошие мужики, и семьи у них хорошие. Жены приходили ко мне, плакали. Выгонял проштрафившегося, для него это был стресс. Он пойдет закодируется, придет ко мне опять. Потом увидит, что есть другая жизнь — без пьянки — и втянется».

Готовить специалистов для работы на импортной технике фермерам помогали компании — поставщики этой техники. Они организовывали бесплатные курсы переобучения, куда фермеры направляли своих работников. Причем лучшего результата, по словам работодателей, добивались не самые юные механизаторы, вроде бы способные быстро адаптироваться ко всему новому, а те, у кого за плечами был богатый опыт работы на отечественных машинах в трудных, нередко экстремальных условиях. Азы компьютерной грамотности позволяли работникам со стажем быстрее освоить премудрости бортовых компьютеров новых комбайнов: «Сейчас средний возраст моих механизаторов — 30 с небольшим лет. Коллектив обновился за последние два года. Но самым работящим — 40 лет...»

Новейшая техника радикально изменила режим работы. Произошла своего рода социальная революция. С одной стороны, работники смогли не только наслаждаться комфортностью, но и повысить производительность труда, что отразилось и на величине их заработков. С другой стороны, серьезно усилилась зависимость самого хозяйства и его владельцев от уровня квалификации и дисциплинированности работника, которому доверили дорогостоящие средства производства. В связи с этим немаловажным фактором повышения эффективности работы стали не просто квалификационно-образовательные характеристики членов трудового коллектива, но и лояльность каждого сотрудника общему делу, уровень его трудовой отдачи. В этом смысле властные позиции работодателя и наемного работника стали более сбалансированными в силу высокой ценности и незаменимости последнего.

И еще одно свидетельство гуманизации сельскохозяйственного труда. По оценкам фермеров, создание благоприятных условий для работы поменяло не только отношение селянина к своему здоровью и быту, но и внесло свою лепту в преодоление его тяги к алкоголю как способу примирения с неприглядными реалиями жизни.

Тем не менее нельзя сказать, что классовые отношения между представителями сельского капитала и наемного труда складывались совсем уж безоблачно. Многие фермеры говорили нам, что с воровством они борются беспощадно, увольняя незамедлительно пойманного за руку, забывая о его прежних заслугах. Из интервью с владельцем картофелеводческого хозяйства: «Основное воровство мы изжили. Вот в прошлом году очень хороший работник 5литров бензина украл — слил и понес домой. Утром он был уволен, и больше он к нам в хозяйство не попадет. Мы так и раньше делали. Так как у нас высокая заработная плата и круглогодичная, а не сезонная работа, люди стараются попасть к нам». Другим рычагом воздействия на локальный рынок труда стал неформальный сговор и негласно установленные нормы. Фермеры, работающие по соседству, договорились не принимать к себе на работу уволенных или уволившихся по собственному желанию работников другого фермерского хозяйства. Такое ограничение свободы действий работников позволяло им назначать, а не согласовывать цену местной рабочей силы, сдерживать чрезмерные требования со стороны работающих. Однако в целом фермерское сообщество больше, чем, например, владельцы и менеджеры агрохолдингов^[9], настроено на поиск компромиссов и предпочитает договариваться по-хорошему с теми, кто на них работает. Здесь сложилось понимание, что работник должен иметь нормированный рабочий день (переработки возможны только в пиковые несколько недель), горячий обед, который нередко организуется силами хозяйства, условия для хорошего отдыха. Невероятным кажется признание одного из наших респондентов: «Нам, конечно, тяжеловато в отпуск летом людей отпускать. Но мы стараемся хотя бы неделю отдыха им летом предоставить. В основном работники отдыхают зимой. Лечение проводим, людей в Белокуриху^[10] отправляем. В прошлом году в Таиланд я четыре путевки для работников покупал, трое поехали».

Одним из проблемных аспектов занятости в селе, который напрямую затрагивает деятельность фермерских хозяйств, является сезонность производственного цикла. Хотя зимой работы у механизаторов практически нет, в ряде хозяйств им все равно выплачивалась небольшая зарплата^[11]. В других случаях фермеры распускали своих работников по домам — сначала в оплачиваемый, а затем в неоплачиваемый отпуск, но при этом работодатель все равно был готов компенсировать им недополученные доходы. Работник мог получить безвозмездно или по льготной цене необходимое количество кормов для откорма свиней или другой живности на своем подворье. В одном хозяйстве нам привели такие расчеты: работнику выдавалось 5 т зерна (денежный эквивалент — порядка 20—22 тыс. руб.). Этого хватало для выращивания шести поросят, что в сумме могло принести чистый доход до 60 000 руб.

Вообще к вопросу снабжения ресурсами личных подсобных хозяйств (ЛПХ) работников во всех фермерских хозяйствах относились уважительно. Как правило, фермер просил представить ему справку о составе личного подворья — и сообразно с потребностями продавал или раздавал своим работникам сено, зерно, выделял технику. Частично подобное покровительство ЛПХ — вынужденная мера, так как в противном случае работник стремился бы взять нужное ему количество кормов без спроса. Чтобы такого соблазна не возникало и воровство перестало быть «нормой жизни», фермер был заинтересован в соблюдении честных правил игры: «Лишнего работник у меня не возьмет. Зачем он будет лишнее тащить, когда в любое время может взять у меня?!»

Еще одним эффективным, но затратным способом удержания перспективного работника у себя фермеры называли решение его жилищных проблем. Для этого в некоторых случаях применялась практика служебного кредитования строительства жилья, когда построенная за счет средств хозяйства недвижимость переходила в собственность работника по истечении определенного срока его работы на фермера. В других случаях фермеры активно использовали возможности бюджетных программ софинансирования жилищного строительства на селе и в качестве работодателей выполняли прописанные в программах требования. Показательно, что в ряде хозяйств стал возрождаться известный еще с советских времен принцип формирования семейных династий. Фермеры были готовы частично профинансировать обучение сельскохозяйственным специальностям детей своих проверенных работников, резонно полагая, что из них получится достойная трудовая смена.

Распад колхозно-совхозной системы хозяйствования, выполнявшей также поселкообразующие функции, подорвал материальные основы развития сельской инфраструктуры и социального обустройства. В нынешнем виде органы местного самоуправления в силу скромных финансовых возможностей не в состоянии решать даже элементарные бытовые проблемы сельских поселений. Частично компенсировать эти ограничения помогли институт местного спонсорства и неформально возникающие отношения сотрудничества между главами поселений и хозяйствующими субъектами^[12].

Фермеры поддерживают сельские территории в самых разных формах — начиная с расчистки дорог, вывоза мусора, развоза угля пенсионерам, доставки школьников на соревнования и заканчивая материальной помощью школе или детскому саду, реконструкцией внутрипоселкового освещения, содержанием противопожарного оборудования и т. д. Афишировать свой альтруизм фермеры не спешат, хотя их вклад в социальное развитие может быть существенным: «Церкви даем 50—60 тысяч рублей каждый год — что-то привезти, раскрасить, что-то сделать. Садик, школу постоянно ремонтируем, в прошлом году там покрасить надо было. Спортивную форму покупаем, одеваем спортсменов. Покупаем подарки на День Победы, на День пожилого человека. У нас местный бюджет составляет всего 1 миллион рублей в год, а проблем много». Как правило, мотивируется подобная благотворительность очень просто: «Я же живу здесь, у меня дети здесь учились, будет внук учиться, ну как я на это могу смотреть? Я бы и больше делал, если бы были возможности».

На наш взгляд, через активное участие в проведении неформальной корректирующей социальной политики фермеры и другие предприниматели, добившиеся экономических успехов, пытаются конструировать свой новый образ. Они отказываются надевать на себя личину «кулака-мироеда» — и делают многое для того, чтобы изменить, облагородить облик села, а также преодолеть инертность и упадок сил его жителей, «расшевелить» местное гражданское общество.

Государству следует четче определиться с тем, на кого из сельхозпроизводителей делать ставку, с кем создавать коалиции и действовать в рамках разрекламированного частно-государственного партнерства. Выбор лежит между приходящим в село крупным городским капиталом, не делающим скидки на сельскую специфику, и местными сельхозпроизводителями, тонко чувствующими настроения локального сообщества и не способными во имя прогресса радикально изменить традиционное течение сельской жизни. Очевидно, что массовый характер инноваций поставит под вопрос само существование традиционных укладов на селе и усугубит проблему занятости сельского населения. В связи с этим на повестке дня острейшим образом стоит вопрос об изменении профиля «сельской экономики» и создании условий для появления на селе новых видов экономической деятельности.